Директор осмотрел инструмент, потрогал болтающуюся струну и задумчиво произнес:

– Сюда никто не входил, дверь была заперта на замок. Это похоже на самопроизвольный обрыв. В комнате очень тепло.

– А что за статуя? – спросила супруга композитора.

– Это богиня. Какая-то нам неведомая богиня.

– Почему неведомая? – женщина подняла с табуретки смычок и села.

– Потому что у нас о ней очень мало сведений.

Композитор стал внимательно осматривать статую с разных сторон. Он узнал ее. Это была Илаха. Только сейчас в мраморном облике. На лице статуи была едва заметная улыбка.

– Кажется, мы с вашей неведомой богиней уже знакомы, – сказал он и, достав из кармана платок, вытер с лица пот. Директор и смотрительница растерянно улыбнулись. А жена композитора, уже давно и навсегда уверовавшая в ум и всезнание своего мужа, решила, что он про эту статую мог знать и раньше.

– Ну как, посмотрели на виолончель, теперь можем уйти? – поспешно спросил директор музея.

Женщина встала, композитор, не торопясь, достал и положил на табуретку комплект новых струн для виолончели. Директор и смотрительница ничего не поняли.

– Виолончельные струны для неведомой богини, то есть, для Илахи, – пояснил музыкант.

Посетители покинули музей и после небольшой прогулки по городу пришли в гостиницу. Вечером в номере женщина сказала своему мужу:

– Ты правильно сделал, что подарил струны музею. Но со стороны это выглядело странно. Люди к таким жестам не привыкли…

– Значит, пора привыкать. Я до сих пор нахожусь под впечатлением той чудной музыки, но никак не могу воспроизвести ее отчетливо. До такой степени, чтобы сделать ее нотную запись. Он подошел к окну.

– Посмотри на ночное небо. Сколько звезд… видишь? И все имеют свое место и порядок, как в оркестре. Ты их слышишь? А я слышу. Музыка – она есть всюду, только ее надо уметь слышать. Она во всем прекрасном, досягаемом и не досягаемом. Музыка – это слуховое видение, сочетание обозримого с ощутимым.

Женщина тоже смотрела на ночное небо. Она заметила что-то и воскликнула:

– Звезда упала! Посмотри вон туда! Только что одного из небесных музыкантов удалили из оркестра.

– Видно на пенсию пошел, – пошутил музыкант.

В эту ночь, когда жена уже спала, композитор пришел в то приподнятое творческое состояние, которое обыденно называют вдохновением: чтобы не растерять этот рабочий настрой, он достал из дорожной сумки папку с нотными листами, чтобы записать звучащую в нем музыку.

Он был уверен, что ему удастся создать нечто значительное, превосходящее все то, что сделал до сегодняшнего дня. Музыка звучала уже не только в нем, она раздавалась где-то выше, над всем городом. Ее исполняла Илаха, неведомая богиня.

А Гармония, Этика и Эстетика с наслаждением созерцали все происходящее, пока не спохватились, что им надо продолжить свой путь. И они полетели дальше, туда, где их ждали пенистые волны, родившие вечную Любовь и Красоту.

Всему свое время. Много веков тому назад величие Сасанидов[10] достигло своей вершины. По всем направлениям велись успешные войны. Все соседствующие народы были покорены, а их земли захвачены. Шахиншах[11] правил у себя в Ктесифоне[12], а народы, заселявшие его необъятные владения, жили там, где им было предписано судьбой. Лишь немногим избранным было суждено жить в Ктесифоне и служить у самого царя. Ктесифон был городом роскошных дворцов, где не утихали пиры и веселья. Много вольных слуг и невольников было занято поддержанием праздного ритма в этих дворцах. Они обслуживали царя с его свитой и непрекращающийся поток посланников, прибывающих из разных концов света. Все гости приносили дары, что пополняло царскую казну. На приемах у Шахиншаха хвалили его и его семью, желая им всех благ этого мира, а также мира потустороннего. За лошадьми и верблюдами прибывающих гостей присматривали конюхи царской конюшни. Самих гостей развлекали множество шутов, танцовщиц и музыкантов. Несколько десятков поваров были заняты приготовлением сотен угощений, чем Ктесифон также славился. Царь был щедрым и не возражал, если его гости во время пьяных оргий желали воспользоваться услугами свободных девушек и невольниц. Часто от таких связей рождались дети, которые пополняли ряды рабов царя. Некоторых мальчиков брали служить в гвардию, а остальные мальчики и девочки становились слугами и хозяйственными работниками. Так появилась на свет Анаит, родившая в свою очередь мальчика от придворного музыканта. Малыша назвали Азиз[13]. Детям, родившимся в Ктесифоне, предстояло научиться покорности и угодливости, чтобы избежать злой кары.

Слуги и служанки считали себя высшим слоем простонародья и свысока смотрели на земледельцев. Сами земледельцы и кочевники говорили с восторгом и не без зависти, если кто-нибудь из них имел хоть малейшее отношение к кому-нибудь из придворных слуг. У ночных костров слагались сказки вроде той, как заблудившийся во время охоты некий принц ненароком встречает дочь пастуха и влюбляется в нее с первого взгляда. Или как молодой пастух благодаря своему блистательному уму и храбрости спасает страну от нашествия врагов и за это получает право жениться на очаровательной царевне. Дети засыпали сладким сном, веря, что такое может произойти с каждым из них. Ктесифон был мечтой для бедных, недовольных своей тяжкой судьбой – жить на сухой почве под палящим солнцем. Воды было мало. Во время обильных дождей бывали и обильные урожаи. В такие сезоны от переедания у людей, как и у верблюдов, накапливались запасы жира на случай голодной засухи, отложенные в бедрах и в складках живота. Полные люди пользовались доверием и почетом. Толстый слой подкожного жира свидетельствовал об их благосостоянии, а об уме судили по количеству морщин на лбу. Таковы были традиции и верования.

И Ктесифон жил своей привычной жизнью, где все было в изобилии, как в вечном раю. Всего было вдоволь – даже существовало воровство, хотя это и было наказуемо. Каждый знал свое место по отведенному рангу и воровал по мере возможности. В такой среде рос Азиз, сын женщины-винодела и музыканта.

Уже к семи годам Азиз привлекал внимание окружающих: он никогда не кричал и не плакал, а молчал, пока его не спросят о чем-то. Если ему задавали вопросы, он, сначала приоткрыв рот, внимательно слушал и только потом отвечал. Ему нравилось находиться среди женщин. Они его очень любили, гладили и целовали в щеки. На тяжелые работы обычно посылали других мальчиков – Азиза мало беспокоили. Он больше прохлаждался в кругу женщин, слушая их пересуды. Но вскоре ему нашлась работа. Ему вменялось в обязанность помогать жрецам в подготовке проведения обрядов: он сжигал ароматные травы у каменных львов. Это он делал охотно, с улыбкой на лице.

К семнадцати годам Азиз стал белым упитанным юношей с большими черными глазами. Он начинал все больше и больше привлекать внимание царских жен. Они под разными предлогами вызывали его к себе и не упускали возможности поразвлечься с ним. Азиз их развлекал шутливыми беседами на любовные темы, а иногда и любовными играми.

Вскоре Азиз получил более высокое назначение: стал сопровождать молодых принцев во время их охоты. Он помогал им хорошо провести время, готовил ночлег в палатках, приводил и уводил для молодых принцев понравившихся им юных девочек из простонародья. Девочки на это соглашались с восторгом. Быть возлюбленной принца было мечтой каждой из них. Ведь это позволяло им хоть на время оторваться от тяжелой повседневности. За это девочки были весьма признательны Азизу. Во время таких развлечений Азиз разжигал костры, делал шашлыки, разливал вина. Говорил он мало, а слушал больше. Мог не открывать рта часами, если от него не ожидали ответа. На каждое замечание собеседника, кем бы тот ни был – принц или слуга – он одобрительно кивал головой. Когда это надо было, он мог широко раскрыв глаза выразить недоумение или удивление – смотря на обстоятельства. Был услужлив и очень любил красиво угощать, чем тоже прославился. Естественно, угощал он из царского котла или из других котлов, своего котла он никогда не имел.