Галя подхватила последние слова – чуть не засмеялась:

– Улыбаться… будет… из гроба, да? Вот это да!

– Перестань! Я тебе говорю о болезни Готвальда, а ты…

Но в нее точно вселился бесенок.

– Ай-ай-ай! Заболел наш миленький Готвальд! Гриппом, да? – Она старалась отвлечь его от мрачных мыслей и пустила в ход и взгляд исподлобья, и улыбочки, и кудрявую головку. К тому же ее вдруг осенило: – А что, если… Миланчик пойдет в кремлевскую больницу, навестит дорогого Готвальда и… скажет, что есть два человечка, бедных, несчастных, которые любят друг друга, но им не дают пожениться?

Милан затолкал газету в портфель:

– Тебе все шутки… А вдруг с ним случится то же, что со Сталиным?

– Что ты! Так не бывает!

– А если?.. Ну все, мне пора, в восемнадцать ноль-ноль быть у командира.

…Ах, как проклинала себя Галя за то легкомысленное поведение! Если бы знать!.. Они расставались на час, на день, а получилось…

В тот же день стало известно, что через два дня после возвращения из Москвы с похорон Сталина Готвальд… скончался – и, кажется, все слушатели-чехи исчезли из академии.

Как она кусала локти, как жадно всматривалась в газеты, которые раньше никогда не читала! Даже ходила смотреть окна ТАСС, фотографии. Вот Вроцлавская площадь, тысячи людей… Вот крупный план: нет ли тут Милана? «Господи, подай весточку, позвони, приезжай!» Неужели это навсегда? Она мучилась своими «грехами», думала о пустяках, это казалось самым важным, а тут такие дела – он больше не вернется! Кто знает, что там происходит?

В июне Галю послали в колхоз, а там не было даже газет… Она теперь не засыпала без слез, казалось, на всем белом свете осталась одна.

Родителей у Гали не было. Ее отец был родом из Западной Белоруссии, которая до 1939 года входила в состав Польши. В 1939 году часть Польши отошла к СССР, и в том числе деревня, где жили братья Андрей и Василий. Андрей как раз женился на Галиной матери, они уехали, а дядя Василий остался в Польше. Сестра Галиной матери, у которой они стали жить, прежде была балериной, любила романтические истории, пережила несколько потрясающих романов… и не теряла веселости, – Галя унаследовала от нее оптимизм жаворонка.

Скоро Галин отец вступил в партию, устроился на завод и в письмах брату расхваливал новую родину. Василий решил на нее поглядеть, приехал в гости. Только потом, после его отъезда, отца арестовали, и жена его (что самое обидное) кричала: «У нас напрасно никого не сажают! Значит, ты виноват!». Но спустя месяц увели и ее…

Ничего этого не знала Валентина, но обо всем этом было известно в особом отделе. Однажды она подняла телефонную трубку и вновь услышала:

– Товарищ Левашова, вас вызывают в особый отдел.

Там ей и поведали про Галину биографию, добавив, что дядя Гали – пособник капитализма.

– Вы поняли? Так что ждем, ждем, товарищ Левашова.

– Но при чем тут Каленова? Она работает хорошо, учится, стенгазету делает, вообще хорошая комсомолка! – Валя защищалась, но чувствовала себя зверьком, загнанным в угол. Наконец (ей показалось это очень разумным) объяснила: что может быть общего у Гали и Милана, если он давно уехал к себе на родину!..

– Вернется, – мрачно опустив «сизый огурец», заметил особист. – Идите.

Кому скажешь? Валя постучалась этажом выше и все выложила Саше. Лицо его посуровело, так же как в прошлом году после возвращения со сборов где-то в далеких местах. Саша объяснил коротко:

– В следующий раз, если от тебя что-нибудь потребуют, – откажись. Мол, я не умею ничего скрывать, по лицу все можно прочитать. И поплакать можешь.

Говорил он ласково, поглаживал по плечу, однако… На другой день – опять обида.

Возвращаясь домой, миновав прежде красивую, но теперь облупленную церковь Петра и Павла, Валя залюбовалась домом напротив. Узкие окна, вертикальные рельефы, балкончики, по обыкновению взглянула на окна, где жил Саша, – и чуть не налетела на него самого.

Увидела всегдашнюю его улыбку, то ли виноватую, то ли застенчивую, легкую лукавинку, которая сводила ее с ума, – и в ту же секунду услыхала звонкий женский голос:

– Сашка, Алек! Я ищу тебя, весь дом обошла.

Саше ничего не оставалось, как представить девушку Валентине:

– Алла, моя знакомая.

Девушка в синем костюмчике.

– Как хорошо, что ты пришел, я уж боялась, что не застану тебя, – тараторила девушка. Обернулась к Вале: – Мы с Сашей весь день и всю ночь провели вместе… На похоронах Сталина. Он спас меня, а Сталин, можно сказать, породнил.

– Спасибо, меня ждут дома, – сухо ответила Валентина.

Ничего себе, даже на похоронах ухитрился с кем-то познакомиться! Нет, нет и нет! Надо перестать думать о нем! Виктор, только Виктор может ее спасти.

Дома, будто ответствуя ее мыслям, в прихожей к ногам упало письмо из Калинина. Она с жадностью стала читать. Виктор звал ее на Кавказ, по туристской путевке – товарищ, который должен был с ним ехать, угодил в аварию, путевка пропадает. «Поедем! Представляешь? Осетия, Пушкин, горы, Лермонтов!..»

Тина рассеянно прошлась по комнате, открыла пианино и долго совершенно механически что-то играла. Потом поднялась и сказала: еду! Вспомнила о Саше, его девице, особисте и решила: убежит от всех! Включила радио – раздался романс «Не пой, красавица, при мне…» – хм, это тоже знак!.. Надо только уговорить маму, и…

Было жарко. Мать задумчиво помахивала веером.

Вероника Георгиевна выслушала Тину, и на лице ее мелькнула презрительная гримаса:

– Туристы… Лагерь, ночлеги, поход… Все условия для того, чтобы… Что? Он – порядочный человек? Хм? Негодяй, болтун!.. Если ты решила – ты же тихая упрямица! – то хотя бы учти: в отношениях между мужчиной и женщиной все зависит от женщины.

– Ты так говоришь со мной, мама, словно мне пятнадцать лет… И потом, мне нравится совсем другой человек.

– Какой еще человек? – снисходительно спросила мадам, отложила веер и удалилась, оставляя за собой аромат «Красной Москвы».

«Ей даже нет дела до этого человека!» – возмутилась Тина и окончательно решила: в горы, с Виктором! Слышала, что Сашин курс опять отправляют на военные сборы, так что… Почему бы не испытать себя? Когда еще она туда попадет? А что касается маминых увещеваний насчет мужской порядочности, то ведь она сама говорила: все зависит от женщины, а Валино сердце спокойно, даже прохладно к Виктору, и значит – она все решает…

Саша встретил ее перед отъездом и спросил:

– Не признаетесь ли, мадемуазель, в каком направлении держите путь?

– Признáюсь: по Военно-Грузинской дороге, Орджоникидзе – Мцхета – Тбилиси.

– И что, уже через два дня?

– Через три.

Он отвел взгляд в сторону, сощурился, словно что-то подсчитывая, и небрежно заметил:

– А мы уезжаем ранним утром, завтра. Так что – ауфвидерзеен?

Она готова была броситься ему на шею, но только сдвинула темные брови:

– Счастливого пути!

– У нас путь будет походный, а вот у вас со «всесоюзным старостой» – наверное, счастливый.

Уже готово спортивное снаряжение! Сатиновые черные шаровары, мужская футболка (женских маек тогда не было), тапочки, рюкзак из защитной ткани. Шаровары Тина положила в рюкзак, надела юбку из тяжелого трикотажа, кофточку-японку и чулки в резинку на неудобном поясе.

Водрузив на голову войлочную шляпу, вышла из дома и отправилась к Каланчёвке, где ее ждал Виктор. Благополучно добрались до Дзауджикау, то есть Орджоникидзе. Но там узнали, что Терек вышел из берегов, в горах обвалы и Военно-Грузинская дорога перекрыта. Местный чернявый инструктор объявил:

– Автобус ехать нельзя. Кто хочет – на поезде через Баку, кто не боится – со мной пешком через перевал, я буду вести. Это сложно, альпинизм.

Смельчаков набралось человек десять. Двинулись к ущелью Терека под мелким дождиком, в сторону Ларса. Ларс встретил хмурыми облаками, низкими и грязными, сыростью ущелья и… незабываемым ночлегом.