Сталин унес с собой свои великие тайны.

У Ленина не было никаких тайн, его путь был прямой, как стрела: уничтожить самодержавие и все, что с ним связано, самому стать самодержцем, царем пролетариев, указать пути к социализму и коммунизму. Он находился под обаянием «Коммунистического манифеста», хорошо помнил слова Маркса: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Однако ни Маркс, ни Энгельс никак не связывали тот призрак с далекой, полуазиатской Россией… Образовалась благоприятная ситуация: Первая мировая война, февральская буржуазная революция, отсутствие сильной власти – отчего не воспользоваться? Ленин сказал: «Цель оправдывает средства», «Мир хижинам – война дворцам», – и пошла коса по российским просторам.

Учредительное собрание, голосование? Но у партии большевистской мало голосов, значит – разогнать демократическое Учредительное собрание.

Царь и его дети? Чтоб не мешали, расстрелять!

Кулаки? Эксплуататоры, долой их! Церковь? Опиум для народа, изъять ценности, а священников – в лагеря.

У Ленина все было легко и просто и никаких тайн. Расплата, кара? Да не будет ничего такого!..

А расплата, оказалось, была. Процарствовав всего пять лет, Ленин впал в младенческое состояние, и ни у кого не хватит фантазии представить, о чем он думал в минуты просветления.

Зато Сталин весь состоял из тайн. Как сохранить в целости первую «страну социализма», окруженную враждебными силами? Первое: конечно, расчистить путь, смести оппозиционные партии, всяких там Бухариных и Троцких. Второе: наполнить молодые души энтузиазмом. Те повторяли слова его клятвы: «Уходя от нас, Ильич завещал нам… учиться, учиться и учиться…» и т. д. Третье: готовиться к войне, ибо фашисты уже грозились завоевать всю Европу… Для этого аграрную страну превратить в индустриальную…

Разве не тайна до сих пор то, как случилось, что народ двадцатых годов был одержим энтузиазмом, а в тридцатые годы – героизмом, готовностью совершать подвиги в случае войны?..

Даже ГУЛАГ, эти сотни и тысячи сосланных – тоже тайна, великая тайна, ведь кто-то проклинал, а кто-то оправдывал, считал ссылку вынужденной мерой на пути к коммунизму.

…А жизнь, однако, как и положено ей, продолжалась.

Кончились траурные дни – и люди обратились к собственным проблемам. Однажды Левашовы собрались за чайным столом, и Вероника Георгиевна спросила:

– Ну как, отревели свои слезки?.. – Затем обернулась к шкафу, где стоял портрет черного «Сальери»: – Не пора ли нам водрузить сию картину над пианино? – и, театрально воздев руки, закончила: – Сальери был – Сальери больше нет! Теперь он не опасен.

Саша и Тина молча переглянулись.

Мартовские события ураганом пронеслись по стране. Торжествовал Виктор Райнер. Ведь он когда-то собирался ехать в Москву, чтобы убить, да-да, убить Сталина, – а теперь он рыдал… Натура его действительно была противоречивая. Виктор винил себя за дурные предсказания в тот новогодний вечер. Тем более что, всматриваясь в лица преемников в газетах, не находил достойных. Особенно неприятен был Берия, но именно он первым шел за гробом Сталина, похоже, уверенный в будущей власти.

Виктора охватило раскаяние, и он написал письмо Валентине, прося прощения за прошлое и предлагая встретиться и объясниться. Почему она согласилась, она и сама не знала. И в один из ясных майских дней они встретились в саду «Аквариум».

Еще не зашло солнце, но уже серебрилась луна. Деревья в «Аквариуме» стояли пышные и прозрачные.

– Ты прости меня, Валюша. – Он порывисто схватил ее руку.

Она сказала о письме его хозяйки.

– Что она тебе написала?

– Что ты не тот, за кого себя выдаешь… Как это понять?

Виктор взорвался:

– Мало того, что она следит за мной, а дочь ее негодяйка, мало того, что я регулярно являюсь в милицию, – еще и тебе!

– Почему ты являешься в милицию? – Валентина насторожилась.

– И я еще каюсь, считаю себя виновником предсказаний! Лью слезы!.. А все это его система, его порядки!.. Эх, Валюша, знала бы ты!

– Что бы я знала?

– Да то, про что я тебе уже говорил, намекал. Чтобы ты поняла, я должен рассказать всю свою жизнь.

– Почему? Только так?

– Потому. Ты готова меня слушать?

– На улице не холодно, давай.

Она села на скамейку, расстегнув серое габардиновое пальто, голубая косынка обнимала шею, светлые фиалковые глаза с пристальным вниманием смотрели на Виктора, каштановые волосы ее были гладко зачесаны назад.

– С чего начать? – Он поднялся, стал прохаживаться вдоль скамейки. – Я пытался дать тебе понять… Пытался открыться, но никто не хочет понимать того, что ему чуждо, что не касается его самого. Все же теперь, когда не стало Усатого, когда до нас доносятся факты о невинно пострадавших, может быть, ты поймешь… Помнишь: «Счастливы мы, где любят нас и верят нам»? Ты должна верить. Все, что я расскажу, – правда, все пережито… И таких историй, какую я расскажу, – сотни, тысячи… Понимаешь, мы выходцы из Лифляндии, с Балтийского моря… Когда дед был еще мальчишкой, четырнадцати лет, ему дали сто рублей и сказали: «Иди и добивайся всего сам. Своей головой, своими руками. Станешь лоцманом – вернешься назад». Он стал юнгой и поступил на корабль.

Виктор присел, стараясь укротить свой воодушевившийся бас.

– Служил со всем старанием, был на хорошем счету, капитан к нему благоволил. Однажды на корабельном балу увидел дочь капитана и с первого взгляда влюбился. А капитан не из простых, имел титул барона, так что брак был бы неравный. Но у капитана одиннадцать дочерей – где для всех наберешь баронов? Молодой моряк пришелся по сердцу девушке – и отец согласился на их брак. Родилось у молодых трое детей, и один из них – мой отец Петер Эрнст. Он вырос, выучился на юриста и… Не знаешь ты, Валечка, что в то время, в начале века, для выходцев из Лифляндии Россия охотно предоставляла земли и работу в отдаленных уголках страны. И отец решился отправиться на поиски счастья. Он вообще был «человек с идеей», а идея его была простая – разводить пчел. Узнав, что хорошие условия для пчеловодства в верховьях реки Лепсы, в Казахстане, отправился туда. Не скучно тебе, Валюша? Нет? Хорошо. – Слегка заикаясь, он продолжал: – Так вот, железной дороги тогда не было, и добираться пришлось на лошадях целых полгода. Но идея есть идея: поселился он в Лепске, стал работать следователем… Однако тут началась Первая мировая, его взяли в армию. Пчел он поручил брату. Когда же вернулся – все пчелы погибли. Позднее он не раз мне твердил: «Никогда не заводи того, чего сам не можешь довести до конца, рассчитывай только на свои возможности». Еще он говорил: «Жизнь – как река, но не следует плыть лишь по течению. Борись с течением, но и умей переждать непогоду в тихой заводи». Тут я, кажется, забежал вперед… Рассказывать дальше? – он схватил ее руку: – Ой, какая холодная! Сейчас согреем! – и принялся растирать и целовать ее пальцы. Тина осторожно освободила руку.

– Говори, что было дальше.

– Дальше? Жернова истории… – Виктор поскучнел.

– А все же?

Как вернуть прежний запал этому импульсивному человеку? Она вспомнила о Полине Степановне:

– Помнишь, ты говорил, что отец твой ее выручил, ее грозили умыкнуть? Где это было?

– Да-а… Тогда там временно воцарилась советская власть. Отец работал в наробразе…

Опять надо было его «оживлять»…

– Похоже, отец многому тебя научил?

Райнер вздохнул и постепенно опять разговорился:

– В 1935 году вышло постановление о всеобщем начальном образовании, понадобились учителя, и его взяли на работу. Мне он твердил: «Учись, это твой будущий хлеб…» Через год был опубликован проект Конституции, объявлено всенародное обсуждение. Отец знал гражданское право, стал писать к проекту Конституции замечания, потому что верил в здравый смысл, – люди тогда еще не боялись. Только кончилось это тем, что… Однажды за ним пришли, все в доме перерыли… Я был как загипнотизированный, лежал в кровати. Отец подошел и, уперев мне палец в лоб, дал мне последний урок: «Живи, крепись. Только то, что ты пробьешь вот этим собственным лбом, удастся в жизни…» Вот и все! Больше мы никогда не виделись… Ни переписки, ни вестей…