С ума сойти – собираюсь уговорить его угробить мою жизнь!

Когда вышла из душа в халате, готовилась к худшему – пустому номеру и открытой настежь двери. Но истеричкой Багратов не был. В гостиной был накрыт завтрак, витал умиротворяющий запах кофе и выпечки. Мстислав сидел на диване в одних джинсах с ноутбуком на коленях и чашкой в руке. Значит, уходить не собирался. На меня даже не обратил внимания, как показалось. Поэтому суровое «Пришла в себя?» стало неожиданностью.

– Да, спасибо, ты не оставил мне шанса, – сорвалось с языка быстрее, чем успела подумать.

Он поднял на меня суровый взгляд:

– И что это за нервный припадок такой?

– Ты думаешь, у одного тебя было тяжелое детство?

– Расскажи, – вдруг попросил он.

Я замерла посередине номера, пока он не указал на место рядом с собой на диване. Хороший же знак, значит, наши договоренности в силе. Но от противоречий и нервов начинала болеть голова.

– Я жертва насилия, Мстислав… прости, забыла отчество…

– Что? – нахмурился он.

– Отчество за…

– Да к черту отчество, – перебил он меня, откладывая ноут на диван. – Говори.

– Мне было пятнадцать, когда урод-охранник в детдоме положил на меня глаз, правда, едва этот глаз не оставил мне на память… – Я нервно хихикнула и потянулась к кофе. – Но и мне теперь нехорошо, как видишь. – Я перевела на него взгляд и поспешила объяснить: – Ты просто очень похоже меня схватил. Когда такое происходит, мне становится плохо.

Не говорить же ему, что я вообще не переношу прикосновений чужих людей? То, что ему все сходят с рук – удивительно. Даже любопытно. Потому что тому же Роме, который старался изо всех сил, не сошло.

Я вдруг обнаружила, что совершенно спокойно вспомнила о Роме, без прежнего отзывчивого нытья за грудиной. А Багратов буравил меня тяжелым взглядом так, что стало страшно, что он там себе надумал. Я потянулась к булочке, когда он заговорил:

– Тебе стоило рассказать раньше. – Голос его охрип. – Я мог натворить непоправимого…

– Нет тут ничего непоправимого, – пожала плечами, – просто неприятно, да и ты… – я осторожно глянула на него, – растерялся…

– А что в таких случаях надо делать?

– Ну, душ, кстати, я раньше не пробовала, – я нервно рассмеялась. Он слабо улыбнулся, продолжая следить за мной своими черными глазами. – Давно не было…

– Довел я тебя, – усмехнулся он невесело.

– Что-то типа того, – кивнула настороженно. Спросить прямо, все ли в силе, боялась. Вдруг он еще колеблется? Не каждый мужчина может выдержать такой перфоманс от женщины, а тем более той, которая ему нахрен не нужна.

Хотя то, что сейчас происходило, я вообще не могла понять. Ему не все равно? Еще вчера он хладнокровно и со вкусом рушил наши с отцом жизни, а теперь так смотрит, будто правда переживает. А он может переживать?

С языка рвались колкости, раненное самолюбие требовало возмездия, но все это от безвыходности.

– Через два часа выезжаем в аэропорт. Тебе есть во что переодеться? – сухо поинтересовался он.

– Я же собрала чемодан, – зыркнула на него поверх булочки.

Он промолчал.

Не сказал ни слова и в следующие два часа, пока я собиралась. Мокрые вещи не имели шанса просохнуть, поэтому я завернула их в пакет, а сама оделась в темные обтягивающие джинсы и горчичный свитер крупной вязки. Он еще пах нижними нотами моих прежних духов, поэтому я его не носила последний месяц, но ничего другого из теплого у меня не было. Порадовавшись, что прихватила косметику, по максимуму использовала ее содержимое. Мне в принципе ничего не шло, кроме черных стрелок и густых ресниц, и я рада была отвлечься хоть на какое-то занятие, лишь бы не думать.

Отец не писал и не звонил. Пока что… Но, думаю, Слава был прав, и за нами кто-то приглядывал. Стоило выйти из номера и спустится в холл, мой мобильный ожил:

– Кристина, ты решила все же улететь с ним?

– Пап, привет, – я прикрыла трубку ладонью от пронизывающего ветра со снегом на улице. Слава как раз укладывал наши чемоданы в багажник такси. – Да, улетаю…

– Кристина, не верь ему, ты же слышала, его цель – ударить меня побольнее.

Это точно.

– Пап, любовь слепа…

А еще зла.

– Кристин, ну в самом деле, когда ты в него успела влюбиться?! – не выдержал он.

– Пап, когда он терпел мои припадки! – повысила голос следом, забыв, что Слава вообще-то рядом и может меня слышать. – Ты вчера видел – у нас все получается! Я ему небезразлична!

Отец помолчал какое-то время.

– Не пропадай. Напиши, как долетите и как устроишься… – услышала, будто глухое эхо.

– Хорошо.

Я отбила звонок и обернулась. Слава стоял у открытой задней двери и терпеливо ждал:

– Сдашь мне мобильник, как прилетим, – приказал холодно, когда шагнула к двери. – Мне ни к чему его слежка.

Вот и все.

Москва за окном равнодушно посыпала улицы крупой, как соль на рану, а я пялилась на нее, пытаясь осознать, что это со мной происходит на самом деле. Будто все это – кино, а я и правда играю главную роль в сложной психологической драме, и конец у нее далеко не счастливый. Багратов играл свою роль безупречно – от вчерашних противоречий не осталось и следа. Он, в отличие от меня, на Москву не смотрел – читал что-то на планшете.

– Что читаешь?

Стояние в пробке осточертело. Я тоже пробовала читать блог по психологии, но сегодня он мне не заходил. После срыва всегда так: когда чувствуешь себя больным насквозь, разбираться с этим нет сил, хочется отвлечься и пережить.

– Прогнозы урожая винограда, – мрачно ответил он, не отрываясь.

– Так интересно?

– Интересно, под какой сорт понадобится больше удобрений в этом году…

– У тебя правда есть винодельня? – проигнорировала намек.

– Есть. Я люблю делать вино.

– Сам?

– Да. Меня это отвлекает. – Значит, отвлечься сейчас хотелось не только мне. – Кристина, что-то не сходится в твоей лжи, – вдруг поднял он глаза и повернулся ко мне, а мне резко захотелось выпрыгнуть из машины прямо на ходу. – Тебя не каждый мужик может так схватить, как я утром – это еще довести надо.

– Не каждый мужик является врагом моего отца, – даже не моргнула я.

– Он трясся за тебя еще до того, как узнал, кто я.

– Он говорил тебе, что со мной нужно по-особенному, только и всего. – Я взвесила аргумент на убедительность и решила добавить: – У нас много времени ушло на реабилитацию, пока я вообще научилась общаться с людьми, находиться просто в толпе, потом на виду перед камерами и в соцсетях. То, что для многих обычное дело, у меня заняло годы.

Он смотрел на меня долго.

– Это насилие, – нахмурился, – этот охранник… он…

Кажется, для нас обоих стало сюрпризом, что Слава не может закончить мысль. Я сжалилась:

– Нет, он не успел.

Не сдержал расслабленного выдоха и прикрыл глаза, а я смотрела на него внимательно, и пыталась убедить себя, что просто чувствую восторг от находки – у него мягкая сердцевина.

Не знала точно, сколько там ее, но она есть. И это, скорее всего, шанс. И меня совсем не трогало, что этот подонок может чувствовать – я должна это использовать.

Превращать слабости в силу учит не только жизнь, но и соцсети. Если бы Багратов копнул глубже, давно узнал бы обо мне подробнее – я использовала этот свой печальный опыт, чтобы выделиться из толпы, а такие истории запоминают лучше. И это не было особенным секретом. Настоящим секретом было то, что меня вообще никто не должен трогать. Об этом знал только очень узкий круг людей, в том числе режиссеры, с которыми я работала. Там, где обычные актеры отыгрывают сами, меня снимали так, что прикосновения на камеру демонстрировали дублеры. На некоторых съемках это сильно сокращало мой гонорар, но кто-то брал эти расходы на себя – в новой картине так и должно было быть. Стоило себе об этом напомнить, и разговаривать перехотелось. Багратов был солидарен.