– Также здесь находится знаменитый зоопарк и Метрополитен-музей…

Смотреть на робо-зверюшек, имитирующих суету настоящих животных, настроения не было.

Навстречу прошелестела стайка девочек. Желтые зонтики, пышные, похожие на пачки балерин юбки, громоздкие кроссовки и бессмысленные счастливые улыбки. Мирон чуть не шарахнулся от них в боковую аллею, сдержался еле-еле: девчонки в его сторону даже не посмотрели.

– Экскурсия школьниц интерната Сибуя, – пояснила Мелета. – Они носят желтые зонтики в память…

– И где тут дом, в котором живёт профессор? – нетерпеливо спросил Мирон, когда ноги вынесли его на берег озера.

По спокойной воде, как два галеона, плыли чёрные лебеди. Он, опять же, затруднился бы сказать, настоящие это птицы, или искусная анимированная имитация.

– Он на том берегу озера.

Мирон прищурился против ветра. Озеро было небольшим, вытянутым, как овальное зеркало, и на противоположном его конце высилась непонятная тёмная громада. В вышине угадывались загнутые козырьки крыш и верхушки древних криптомерий.

– Синтоистский монастырь, который находится здесь со времен эпохи Хэйян, – перед глазами картинка ступенчатой крыши с выгнутыми коньками, красные столбы ворот, – в последние десятилетия был перестроен из-за беспорядков, лихорадивших Токио на рубеже веков…

Обойдя озеро по живописной тропинке, Мирон задрал голову на сплошную металлическую стену. Листы ржавого железа – через минуту он понял, что это выровненные прессом капоты старых автомобилей – были скреплены хромированными заклёпками.

Японцы точно знают толк в том, как произвести впечатление: сделай что-то действительно большим, и это будет выглядеть действительно клёво…

Скольким тачкам пришлось расстаться с жизнью, чтобы хватило на такую махину, он даже считать не стал. Впрочем, во времена нефтяного голода старые железные тачки – миллионы и миллионы – остались не у дел, и утилизировал их всяк в меру фантазии.

Мирон видел через Плюс целые городки, построенные из старых грузовиков и автобусов. Они вставали на вечную парковку где-нибудь в пустыне, снимались с колёс – покрышки шли на топливо – и приспосабливались под жильё тысячами нью-бедуинов, променявших суету мегаполисов на вечное безмолвие песка.

– И как, блядь, я должен туда попасть?

В сплошной стене не было видно ни дверей, ни калиток, ни еще каких-либо отверстий. Мирон постучал кулаком по ближайшему капоту, раскатанному в плоский блин, сцепленному, зажатому между наслоений других капотов. Куда подевались остальные части корпусов, было непонятно. Звука не было. Этот колосс поглощал любые звуки, а так же неплохо защищал обитателей от постороннего вмешательства.

– Есть идеи? – спросил он Мелету.

– Уточните вопрос.

– Ну конечно. Как давать идиотские ссылки, так пожалуйста. А как предложить что-то конкретное…

Он пошел вдоль стены, время от времени ударяя в неё кулаком.

– Самое место, чтобы спрятаться, а? – спросил он вслух. Даже не верилось, что посреди города, в одном из самых престижных районов, находится такая хрень.

Неподалёку от стены, рядом с вымощенной красным кирпичом дорожкой, он нашел маленькую кумирню. Каменный алтарь, чаша для подаяний, похожая на выдолбленную колоду, потемневшая от древности, с застоявшейся лужицей воды на дне… Невысокая выгнутая крыша прикрывает медный колокол.

На алтаре, рядом с чашей, лежала какая-то небольшая вещица. Мирон наклонился, чтобы её рассмотреть. Похоже на детскую погремушку: рукоять, выгнутая планка, и две латунных тарелочки, сложенных одна к другой. Между ними – потемневшая от времени красная кисточка из тонких кожаных ремешков.

– Колокольчик-судзу, – сказала Мелета. – Неотъемлемая часть экипировки буддистских монахов…

Мирон взялся за рукоять и бездумно тряхнул погремушкой. Раздался необычный звук: будто встряхнули десяток сухих косточек в мешочке. Он тряхнул еще раз.

– Давненько в нашу кумирню не приходили помолиться, – сказал за спиной надтреснутый, но доброжелательный голос.

Мирон обернулся.

Старик выглядел интересно. Шляпа-канотье с чёрной ленточкой, приличный полотняный пиджак, широкие брюки ниспадают складками на чёрные лаковые ботинки. Сорочка с круглым воротничком и вышивкой по краю повязана узкой ленточкой.

Такую одежду Мирон видел только на оцифрованных двумерных фото. Начала двадцатого века, или еще раньше.

У старика был умный пронзительный взгляд, гладкое коричневое лицо и совершенно белые, как пух одуванчика, волосы.

– Вы – профессор Китано, – уверенно сказал Мирон.

Точки и линии.

– Ошибаетесь, молодой человек. Меня зовут Мастер Кандзи.

– Октябрь тридцать четвертого. Вы пришли вместе с моим отцом. От вас обоих пахло водкой и солёными грибами. Мама была недовольна: она не любит незнакомцев. Но пыталась скрыть недовольство ради отца. Она накормила вас ужином: курица с цветной капустой, запеченная в духовке и салат из огурцов. Вы были одеты в длинный непромокаемый плащ, недорогой коричневый костюм и такую же шляпу, как сейчас. Мы с Платоном тогда еще смеялись: забавный головной убор, как пирожок. На улице вас долго продержали под дождём: патруль изучал документы иностранного гостя. Отец возмущался по этому поводу, а вы его успокаивали. Говорили, что в Токио сейчас тоже не продохнешь от патрулей.

– Какой подарок ты получил?

Вид нелепой шляпы-канотье, будто вышедшей из позапрошлого века, сдвинул в памяти Мирона целый пласт воспоминаний.

– Деревянный волчок. И вы подарили его не мне, а Платону. А меня учили старой еврейской считалочке: – Из двух Камней складываются два Дома, из трёх Камней складываются шесть Домов, из четырех Камней складываются двадцать четыре Дома… Из семи Камней складываются пять тысяч сорок Домов…

– А далее и впредь ступай и мысли о том, что уста не рекут и чему уши не внемлют, – закончил за него старец.

– Потом я узнал, что это – расчёт факториала, – кивнул Мирон. – Стало любопытно, что за такие Дома и Камни…

– Если бы в имени Бога было восемь букв, вариантов бы вышло сорок тысяч, а если десять – три миллиона шестьсот тысяч… – старец рассмеялся, а затем, подступив к Мирону вплотную, взял его за рукав. – Пойдём, – сказал он. – Я неуютно себя чувствую на открытом воздухе.

Подхватив другой рукой погремушку-судзу, он потряс ею, прислушался к затухающим звукам и шагнул за кумирню.

Мирон моргнул, не поверив своим глазам: профессор пропал. Только что был здесь, но сделал шаг – и исчез. Будто его стёрли гигантским ластиком.

– Ну где ты? – голова и плечо старца высунулись из пустоты. – Поторапливайся. Наверняка тебя засекли и уже начали искать.

Мирон подошел к профессору вплотную. Вокруг него воздух вибрировал и тёк, как над раскалённым солнцем асфальтом. Схватив за лацкан куртки, старец дернул его к себе и Мирон понял, что стоят они в каком-то шлюзе-переходнике, образованном прозрачной плёнкой.

– Ну, что смотришь? – старик нетерпеливо махнул рукой. – Обыкновенное Не-поле. Идём.

– Это какая-то разновидность стэллс-ткани? – спросил Мирон, топая за профессором по узкому коридору из плёнки.

– Да нет, тут другой принцип, – отмахнулся старик. – Хотя ткань – тоже моё изобретение – здесь она была бы неудобна. Обязательно кто-нибудь наткнётся случайно. Вездесущие дети или собаки… А нам это не нужно. Так что я придумал, как создавать стэллс-эффект просто в воздухе. Натяжением молекул.

– Ясно… – старик говорил таким тоном, будто Мирон должен был его понимать. Но не понимал. – Вы не очень-то удивились, когда меня увидели, – сказал он, когда старикан подошел к двери, прорезанной в сплошном металле стены. Именно прорезанной: казалось, кусок стены просто выпилили лазерным резаком, снабдили ручкой и петлями и позволили время от времени открываться.