Подскакиваю от ужасной, неправдоподобной догадки.
Растираю пальцами виски, как будто это чем-то может помочь. Прикрываю глаза, чтобы сосредоточиться, выудить из остатков сна маленькие осколки, которые ускользают, потому что утро, их пора властвовать позади.
И начинаю мелко дрожать, потому что наконец понимаю. Несмотря на абсурдность и на то, что такого не может быть никогда…
Сон, в котором Кирилл приходил в мою комнату и в котором прикасался ко мне, на этот раз не был сном.
Я долго стою под душем. Непозволительно долго, даже зная, что у меня нет этих лишних минут.
Но мне все еще холодно, несмотря на горячие струи воды и пар, который окутывает душевую кабину.
Наверное, потому, что мысленно я ползу в вязких воспоминаниях, перебирая свои старые сны, связанные с Кириллом.
Когда-то давно, кажется в прошлой жизни, мне снилось, что мы с ним едем в машине, а когда к нам подходят его друзья, он не уходит с ними, а представляет меня. Отказывается ехать на вечеринку, потому что нам вместе не скучно, нам хорошо.
– Из-за нее? – хмурит Макс брови.
Девушки, лиц которых не помню, не вижу, обиженно поджимают губы, пытаются обнять Кирилла. А он убирает их руки и отвечает:
– Из-за нее. Потому что она для меня значит гораздо больше, чем вы все, вместе взятые.
И мы с ним уезжаем, а нам завистливо смотрят вслед.
И мне не приходится идти по городу без копейки в кармане, без телефона и возможности позвонить. Не приходится просить, чтобы пропустили в метро, и выслушивать длинную речь по поводу обнаглевших и понаехавших. И не приходится, потупив взгляд, принимать помощь от незнакомого мужчины, который, услышав отповедь контролера, платит за меня и, сочувственно улыбаясь, говорит:
– Лети к тем, кто тебя ждет.
Не приходится сдерживать слезы, потому что тот, от кого улетала, не ждет. А тот, к кому лечу, не ожидает моего появления, и его просто может не оказаться на месте.
И не приходится, сгорая от стыда, что-то врать Луке, в лавку которого я прихожу. Потому что больше некуда – в поселок пешком не дойду, а номеров, чтобы попросить телефон у кого-то и позвонить, просто не помню. Не приходится долго пить чай, чтобы успокоиться самой и успокоить его, упросить не вмешиваться, не говорить, не устраивать разбор полетов тем, кого он подозревает. Да, просто ушла погулять. Сама, без денег и телефона. Вот такая растяпа.
А еще когда-то мне снилось, что Кирилл, несмотря на мой резкий ответ, что не его дело, как я добралась домой, выйдя из его машины, стоит у моей двери и хочет войти. Не для того, чтобы еще раз спросить. А чтобы, не спрашивая ни о чем, извиниться.
Те сны были настолько живыми, что я не раз просыпалась и мне казалось, что под дверью действительно кто-то стоит.
Даже не кто-то, а именно он.
Кажется, я даже слышала его дыхание, хотя это и нереально. Лежала с открытыми глазами, смотрела на дверь и слушала, как гулко стучит мое сердце. А тихие удаляющиеся шаги, когда снова закрывала глаза, – конечно, всего лишь продолжение сна.
Эти сны отпустили, да и практически стерлись из памяти. Это сейчас нахлынули как волна, неся за собой и другие…
Вот иду я по улице, меня окликает белокурая пассия Кирилла. Окликает так, как и в жизни: «Эй, доброе утро, Никто!»
Я, как всегда, прохожу мимо, делая вид, что не слышу и мне все равно. А со ступеней нашего дома сбегает Кирилл и говорит ей: «Это ты Никто. А она – Алиса, понятно? Ну-ка, повтори ее имя! Я жду!»
Но и эти сны не сбывались, хотя снились с четверга на пятницу, и с пятницы на субботу, и с субботы на воскресенье, и…
Разные вариации, в которых я перестаю быть Никто, – они не были вещими. Но они помогли стать сильнее.
Эти сны сейчас даже смешно вспоминать.
В отличие от тех, которые появились значительно позже.
И которые словно показывали, что могло бы быть, если бы Кирилл не уехал.
Наверное, тогда у меня в жизни просто было мало чего-то по-настоящему стоящего, вот и тянулась к прошлому и к вариантам того, как все могло бы сложиться. А потом закрутилось: окончание школы, поступление в институт, новые друзья и знакомые.
Сегодня ночью мне показалось, что один из снов случайно вернулся. Мне показалось так, поэтому и…
А что показалось ему?
Почему не ушел? Зачем вообще приходил? И зачем прикасался ко мне, если однажды сам велел от него держаться подальше?
Он мог бы забрать ветку ели и оранжевый фрукт, которые сейчас лежат на кровати, и я бы все списала на сон.
Даже если пришел с ними случайно, мог бы забрать.
Но он их оставил.
Намеренно.
Чтобы я вспомнила.
Любимый шампунь из тибетских трав лучше всякой мантры помогает вернуть себе душевное равновесие.
Ну что же, я помню. А действовать буду по обстоятельствам.
Есть шанс, что Кирилл как раз таки спишет все случившееся на сон. Мой или его – не имеет значения.
Выйдя из душа, наспех завязываю полотенце на голове, надеваю джинсы, любимую белую майку, захватываю с собой джинсовую короткую куртку – по утрам еще довольно прохладно, тем более когда едешь на байке, и спускаюсь на кухню.
Благо в холодильнике изобилие. Евгения Петровна и так каждый день старается сделать что-нибудь вкусненькое, и побольше-побольше, но вчера она скорее присматривала за тем, чтобы яства из ресторана не посрамили хозяина. Осталось много до неприличия, но я выуживаю черный хлеб, красную рыбу и, пока сооружаю бутерброд, слежу, чтобы из турки не убежал кофе.
Смеюсь про себя: Лука, как ценитель и давний поклонник чая, мой выбор бы не одобрил.
Время на телефоне показывает, что мне уже пора выходить, но вдруг я успею сделать хотя бы глоток…
Еще нет и восьми, все в доме спят, и я стараюсь передвигаться бесшумно. В открытое окно доносится пение птиц и шум ветра, небо нависает сизыми тучами, думая: а не опрокинуться ли на землю дождем? Негромко напеваю под нос «Осень» Centr, которую когда-то давно где-то услышала, и она врезалась в память, сотни раз стояла на повторе, пока не запомнилась:
И все не так уже, в глазах нет искры,
А осень бьет и падают листья.
И кто-то медленный, а кто-то быстрый.
Ваше счастье на земле – это всего лишь мысли.
На душе хорошо и спокойно.
И вдруг я чувствую, что на кухне уже не одна.
А потом убеждаюсь в этом, когда слышу у себя за спиной те же слова, что только что пела, только на этот раз вместе с мелодией.
И еще до того, как мужской голос сухо отвечает: «Занят», я понимаю, что это Кирилл.
И вспоминаю, где впервые услышала эту песню, – три года назад, когда она неожиданно заменила тяжелый рок в качестве рингтона у него на смартфоне.
Глава 11. Алиса, настоящее
Он стоит, прислонившись к проему двери.
Ни слова не говорит – просто смотрит. Пристально, тяжело, будто сканируя и разбирая меня на мелкие атомы своим сапфировым взглядом.
Хочу отвернуться, а не могу.
Меня словно парализует, как уже бывало не раз.
Живым и свободным остается лишь взгляд, который самовольно, вопреки моему желанию, ползет по татуировке на обнаженном торсе Кирилла. Длинные черные крылья тянутся от ключицы к ключице, на левом плече неровные лучи, как от разбитого солнца, а от них до запястья новый рисунок – воин с мечом, у ног которого лежит то ли оперение, то ли чешуя в виде трофея.
Скользнув по впалому животу, взгляд лишь мельком задерживается на штанах со слишком низкой посадкой и стремительно поднимается вверх. Залипает на светлой щетине, придающей лицу еще большую жесткость, и все равно попадает в капкан, от которого старательно убегал.
Дышать…
Помню ли я, как дышать?
Сомневаюсь. Тем более когда он поднимает правую руку и медленно проводит по нижней губе большим пальцем. А затем указательным.
