В первом варианте, мне всего лишь нужно сделать трепанацию, то есть, отверстие в черепе Громова, и как-то заставить вытечь излишек жидкости, которая образуется после расщепления сгустка, а после закрыть полученное лишнее отверстие.
Другими словами, повторить все то, что собираются провернуть с ним нейрохирурги. Конечно, с кучей своих нюансов, но общую суть, я думаю, описал верно.
Второй способ – поинтересней. Нужно попытаться удалить гематому частично использовав её как материал для лечения и вывести излишнюю жидкость не наружу, а вовнутрь, то есть внутри черепа нужно вырастить новые кровеносные сосуды, что послужат условными насосами, которые смоют лишнюю гадость.
Но проблема такого способа – сопротивление организма. Он же старался, изолировал травмированный участок, а я тут буду прокладывать, куда не положено сосуды, сбрасывая туда продукты распада.
Но выбор для меня вполне очевиден, поэтому вторым способом я и занялся. Может был бы у меня в наличии хирургический аспиратор, или по-простому отсосник, я бы попробовал провернуть классическое оперативное вмешательство. Благо растворить, а потом нарастить избранный участок кости и оболочек было бы не самым сложным делом в отличие от предстоящей микрооперации.
Субъективно, время тянулось очень медленно. Было крайне сложно ориентироваться на ощущения растущих капилляров. Точнее, не просто растущих, а растущих в правильном, двухстороннем направлении друг ко другу.
В целом, случай Громова достаточно уникален. Обычно травматическая субдуралка, чаще всего возникает у молодёжи, но не у сорок-плюс мужика. Правда и смертность после них гораздо выше, так как сама травма приходится ближе к мозгу и сильно зависит от степени повреждения сосудов. Так что не знаю, называть его везунчиком или нет. Хотяяя, учитывая, что я все же присоединил капилляры к краям полумесяца, включив тем самым область гематомы в активное кровообращение, Громову все же повезло. Особенно после того, как расщепляемый мной тромб, начал по частям «вымываться» из раны.
Фуууух. Теперь осталось уговорить лечащего врача повременить с операцией и понаблюдать «естественное» уменьшение размера более чем в половину размера гематомы. Хотя нужно будет не забыть убрать из концов полумесяца лишние сосудики, ведь если травмируются уже они, то осложнение будет гарантировано.
Разогнувшись, я убрал руки от висков Громова. Я уже говорил, что разницы в том, где я касаюсь пациента, никакой в принципе нет – хотя надо проверить как дела обстоят, когда пациент, одет в какой-нить толстый пуховик, но мне было крайне важно чтобы операция прошла успешно, а значит, все мелочи должны учитываться. Тут и так, вся спина и все что ниже промокло от напряжения… Но я доволен. Все что смог на данном этапе, не слишком раскрывая свои возможности - я сделал. Слухи, конечно, пойдут, но медицина и без меня знает немало уникальных случаев, что противоречат врачебной логике, главное не переходить ту черту, где лечащий врач говорит: «Хм, интересно» до той, где доктор чешет затылок, бормоча под нос: «Какого хрена?!»
Бросив взгляд на часы, я довольно хмыкнул. Восемь минут. Восемь, мать его минут, заняла достаточно сложная по своей сути операция, что в реальности длилась бы от трёх и выше часов. И это я не учитываю тот факт, что такое оперативное вмешательство не мой профиль, то есть я не нейрохирург и ранее не имел опыта в подобном… Короче, О-ХРЕ-НЕ-ТЬ. Помню, вроде говорил, что за такую способность хирурги, не задумываясь, отдали бы левую руку, но нет… За подобную возможность они будут готовы убивать людей пачками.
Поэтому я правильно делаю, что скрываю подобные возможности, а не с улыбкой на лице, шагаю в ближайший исследовательский центр, жертвуя собой во имя науки.
Эгоистично? Безусловно. Соответствует ли это тем примерам науки, что я знаю, когда учёный жертвовал своё тело во имя проводимых исследований? Никак нет. Может я плохой врач, но как-то я не готов умирать во имя науки и человечества… Жертвовать во имя чего-то абстрактного, в отличие от реального, всегда было выше моего понимания. Так, например, я бы отдал все и даже больше за благополучие родных и близких мне людей, а вот на счёт остальных – не знаю. Честно не знаю.
А как поступили бы Вы, на моем-то месте? Молчите? Угу… Сам знаю, что это крайне сложный вопрос, где нет правильного ответа. Точнее любой ответ будет одновременно правильным и неправильным.
Но вернёмся к нашим баранам, точнее пациентам. Точнее к пациентке – соседке по палате Громова. Все равно в палате я один, Лидия Ивановна ещё не вернулась, а я вроде как обещал себе больше уделять внимание тем, кому могу безопасно помочь. Да и, честно признаюсь, успех с Громовым меня немного окрылил. Так что вдох-выдох и вперёд Сереженька, к новым свершениям! Итак, передо мной женщина, выглядит лет на тридцать-сорок, тощая, без сознания. Судя по небрежно наброшенной простынке с выглядывающими из-под неё дренажными трубками – явно недавно перенесла операцию на брюшной полости. Подхожу поближе, приподнимая кусок ткани. Угу. Любуюсь результатом работы хирургов. Живот пациентки практически полностью прикрыт плёнкой и выступающими марлевыми тампонами. Принюхиваюсь – гнилью не пахнет, это хорошо. Впрочем, было бы обратное, она скорей всего лежала бы в другой палате. Хотя интересно, почему оставили открытый доступ к брюшине, неужели все настолько было плохо, что оставили возможность для регулярной лапароскопии и общей санации?
Смотрю дальше, пока, не применяя свои способности. Доктор всегда должен совершенствоваться и учиться, а значит и мне, после получения подобного чита, не стоит забрасывать обычные методы диагностики. Итак, пациентка вся в ссадинах и желтушных пятнах синяков. Нижние конечности скорей всего обожжены. Просто, слишком характеры коричневые пятна на влажных повязках прикрывающей ноги. Кидаю взгляд на прикроватный столик. Да. Знакомая здоровенная бутылочка йодопирона. Значит ожог скорей всего второй, максимум три-А степени. То есть, выздоровеет, никуда не денется. Да и на эпиляции долгое время будет экономить, это при условии, конечно, что возможный перитонит её не прикончит раньше. Или образовавшиеся кишечные спайки. Или… ай ладно – давайте все же будем оптимистами. Зато, она точно не сможет есть после шести вечера! По крайней мере, ближайшие месяца три, если не больше.
Ну ладно, пошутили, и хватит. Аккуратно хватаюсь за ледяные пальцы женщины, прислушиваясь к её организму. Ооо, у неё ещё и трещины в парочке рёбер были, лёгкое раздражение дыхательных путей, ушиб головного мозга и травма позвоночника. Мило. Это, не считая ощущения, разорванного в парочке мест кишечника и повреждённой печени.
Но сердце стучит ровно, явно нацеленное бороться до конца. Да и дышит неплохо. Дрыхнет, словно на курорте… Суровая тётенька. Встречал я подобных пациентов... Вот вроде бы смотришь на него, ну прям вылитый посетитель обители Михалыча, нашего патологоанатома, но поди ты, организм как сумасшедший, упрямо не хочет сдаваться.
Так-с, пора бы и делом заняться, все же, непонятно, когда нагрянет эта седовласая женщина-пчела и не начнёт по новой жужжать о Сашеньке…
Печень пациентке поправить было проще всего. Офигенный орган на самом деле. Вот спросите себя, сколько вы знаете функций её работы? Пять? Десять? Отлично! А теперь задайте тот же вопрос, знакомому доктору, попросив его перечислить известные ему функции человеческой печени. Не ошибусь, если в среднем, он назовёт от десяти до двадцати. И это крутой результат на самом деле. А знаете, сколько функций реально делает этот молчаливый трудоголик нашего организма? Около пятисот Неплохо, правда?
Кстати, почему молчаливый? Да потому что печень не имеет нервных окончаний и когда ей хреново, она даже подать сигнал глупому хозяину не может. Вот так вот. Постой, а как же боль в правом подреберье и прочие милые ощущения, спросите вы. Все вот эти передаваемые поколениями секретные кунг-фу приёмы заслуженных дворовых мастеров, с этим их сакраментальным «раз-два-три по почкам, раз-два-три по печени. Потерпи браток, мы тебя подлечим?»
