***
– Как полагаете, Эско, зачем такая секретность вокруг русского? – задал вопрос начальник отдела наружного наблюдения.
– Не знаю, не знаю, что в голове у этих военных.
– Хорошо, попробую что-нибудь откопать.
– Кстати, о русских. Что вы думаете о новостях из Москвы и Ленинграда?
– У меня складывается впечатление, что в Советской России сейчас что-то вроде святой инквизиции и борьбы с еретиками.
– Еретиками?
– Да, именно! Есть неприкасаемые – «ближний круг» Политбюро, ну и естественно самого непогрешимого Сталина. Все остальные завтра могут оказаться предателями, вредителями, шпионами, агентами парагвайской разведки.
– Какой, какой разведки?
– Парагвайской! Русские всегда отличались хорошим чувством юмора.
– Ну, насчет парагвайской не знаю, но ходит байка, что один из обвиняемых после нескольких месяцев следствия все-таки признался следователю, что он работал на «гренландскую» разведку. На суде, естественно, произошел казус. Однако осужденного все равно расстреляли.
Оба лишь нервно усмехнулись.
– Кругом «враги народа», «троцкисты», «уклонисты», «бухаринцы», «анархисты», «империалисты», «кулацкие элементы», «предатели» – прямо сектантство и отступничество на ниве коммунистической религии, – продолжил Эско.
– Знаете, Эско, не исключаю, что в какой-то момент Сталину будет тесно в России, и он пойдет дальше.
– Крестовый поход против капитализма? У них хватит сил?
– Почему бы и нет, фанатов в СССР хватает, к тому же есть Красная Армия.
– Вы действительно так думаете?
– Эско, я хочу спокойно выйти на пенсию, мне хватило Гражданской войны. В тридцать втором году наши агенты были в Советском Союзе. Прекрасно помню их донесения о коллективизации и голодоморе: вымирали целые села, а в посольствах Советы рассказывали об изобилии и счастливых колхозниках. Если они не жалеют собственный народ, то что они могут сделать с чужим.
– Н-да, есть над чем задуматься.
***
Отдел Арво Кярккяйнена занимался разведкой исключительно в отношении Советского Союза, а кроме того, подготовкой агентуры и диверсантов. Арво планировал на первоначальном этапе сотрудничества с Эйнари «вытащить» из него максимум сведений о Красной Армии, военных частях в Петрозаводске, промышленных объектах в Карелии, а также данные о советских военных и гражданских служащих. Если сотрудничество с русским пойдет более-менее успешно, то в перспективе Эйнари станет инструктором в Центре подготовки разведчиков и диверсантов. Но это в перспективе, а сейчас необходимо было наладить личный контакт.
Арво ждал Хейкконена в своем кабинете. Когда тот вошел, майор поприветствовал его на русском. Эйнари тоже ответил на русском.
– Эйнари, расскажите, как вы попали в Красную Армию? – начал Арво.
– Вам, наверное, уже известно, что в восемнадцатом году вместе с другими красногвардейцами я бежал в Россию. Мы прибыли в Ленинград. Советы планировали, что вскоре финский рабочий класс вновь возьмется за оружие, и для борьбы нужны будут военные, не просто бойцы, а командиры. Кроме того, в России шла Гражданская война, не хватало офицеров, так как многие чины из царской армии оказались на стороне белых. Нас определили в Петроградскую пехотную школу. При школе были финские курсы, вот мы, стало быть, курсанты…
– Кто был вашим начальником?
– Командовал нами Инно Александр Александрович, весьма грамотный человек, имел большой военный опыт30.
– Вы участвовали в Гражданской войне на территории России?
– К счастью, нет. Когда грянул Кронштадтский мятеж, одну из финских рот отправили на подавление восстания моряков Балтики, но меня там не было.
– Почему к счастью?
– Выглядело все подло. Почему послали финнов? Финские курсанты, как бы это сказать…
– Я понял, Эйнари, о чем вы! У финнов было меньше сомнений и эмоций, поэтому их послали стрелять в русских.
– Да, именно так. После подавления Кронштадтского мятежа нас, курсантов Петроградской военной школы, хотели отправить на Восточный фронт, но события в Карелии, борьба с «белофиннами», где, кстати, уже участвовали финны-курсанты, заставляли командование держать нас в резерве.
– На тот случай если в Финляндии вновь начнется Гражданская война? – тихо спросил майор.
– И на этот случай тоже, – сказал Эйнари, опустив глаза, он чувствовал, что ему становится как-то стыдно.
– Вы хотели вернуться в Финляндию, чтобы продолжить борьбу и построить здесь социализм?
– Как сказать, тогда да, но, оглядываясь в прошлое, я рад, что до этого дело не дошло.
– Тогда вас не пугали жертвы и лишения?
– Молодость… эмоции. Мы были охвачены идеями мировой революции, а еще больше обидами, горечью за погибших товарищей-красногвардейцев.
– Сейчас вы уже разочаровались в идеях социализма?
– В идеях? – усмехнулся Эйнари. – Нет, в идеях – ничуть. Просто не все, понимаете, не все идеи стоят человеческих жизней.
– Когда закончилось обучение?
– Летом двадцать второго года состоялся выпуск.
– Значит, вы, будучи курсантом, зимой двадцать второго года принимали участие в знаменитом рейде Антикайнена.
– Да, я участвовал.
– Вам приказали… и вы пошли воевать против финнов?
– Нет, отбор в отряд Антикайнена был исключительно добровольным, – тихо ответил Эйнари.
– Хотелось проверить себя в деле, узнать, чего все-таки стоите?
– Сразу видно, Арво, что вы военный. Но не только это… Время было такое. Все вокруг воевали.
– Что есть, то есть, – согласился Кярккяйнен. – Я видел много военных, они искренне не любили войну, но принимали в ней самое активное участие, рискуя своей жизнью. Много было желающих попасть в отряд Антикайнена?
– С избытком. Тойво лично отбирал каждого бойца, но в первую очередь – отличных лыжников и хороших стрелков.
– Все финны – хорошие лыжники, – улыбнулся Арво.
– Да, поэтому в отряд отобрали лучших.
– Убивать других финнов? Ради чего? – резко спросил Кярккяйнен.
– Послушайте, Арво, был Тартуский мирный договор, Финляндия и Советы решили кое-как вопрос о границах… Кое-как, но решили. Наступил хрупкий мир в вашей Финляндии и у нас в Карелии31. Только добровольцы-шюцкоровцы, не без участия вашей разведки и Генштаба, устроили эту авантюру. Пришли в нашу страну… Понимаете, в нашу… с оружием. Потому никаких сомнений у меня не было, – вспылил Эйнари.
Возникла пауза. Арво сообразил, что задел Эйнари за живое. Ларс его предупреждал, что Хейкконен – еще тот упрямец, и может на некоторое время уйти в себя.
– Будете кофе? – неожиданно спросил Кярккяйнен.
– Не откажусь, – согласился Эйнари с радостью, почему-то Арво казался ему хорошим парнем.
Кярккяйнен вышел из кабинета.
«Эйнари, Эйнари, сейчас ты расскажешь все. Кто ты в глазах этого майора? Сначала воевал в Финляндии «с одними финнами против других финнов», потом в Карелии в компании красных финнов против белых финнов, а сейчас вот сдаешь всю Красную Армию с потрохами бывшим врагам. Эх, сидел бы сейчас дома, пил свой кофе, точнее чай… А как же Анна? Именно Анна и сын – единственное, что у меня есть. Родину я потерял уже дважды – и первую, и вторую. Не будь их, остался бы в России. Вот Маннергейм – русский офицер, теперь герой нации, а между тем воевал с немцами, но в восемнадцатом году ни он, ни остальные не гнушались немецкой помощи… Надо будет при случае напомнить об этом и Арво, и Ларсу, они-то думают, что здесь в Хельсинки у них только благородные рыцари без страха и упрека», – Хейкконен пытался найти себе оправдание.
Эйнари вспомнил разговор в Ленинграде весной 1936 года. Комдив Егоров как-то вскользь упомянул, что можно, мол, отправиться военным советником на полгода в Испанию, а там – как получится. Но официального предложения так и не поступило. Нашлись кандидатуры получше. Эйнари вновь поймал себя на мысли, что начинает моделировать собственное прошлое, а вместе с ним – и настоящее. Слишком много «если», но он уже сделал свой выбор – все-таки решил плыть против течения, когда пересек государственную границу СССР.
