— Вова, я не был с ним последние дни, не попрощался… Не ухаживал за ним, даже не видел… Я так давно его люблю, всю сознательную жизнь. Как мне теперь жить? А Эл, то есть Володя, как он будет? — жаловался другу Гусев.

— Папа, а ты меня не бросишь? — поднял голову, вцепившийся в Макара как клещ, Элек.

— Ну что ты, малыш, конечно, не брошу. Мы всегда вместе будем, — Гусев поцеловал в блондинистые вихры маленького Володю.

— Он всё время так? — кивнул на ребенка Вова.

— Да. Как Серёжа в больницу попал. Мы теперь всё время вместе. Даже не знаю, как на работу выйду. Чёрт, Вовка, — Макар попытался в который раз сдержать слёзы. Удалось.

— Макар, ты не против, если я задержусь у тебя? Ну, пока всякие дела с похоронами, и вообще?.. — робко предложил помощь своему другу Корольков. Ему хотелось хоть как-нибудь его утешить, поддержать.

— Конечно, Вов. Я буду только рад, — Гусев хотел бы улыбнуться, но пока не получалось. А потом обратился к висевшему у него на шее Элу: — Эл, ты не против, если дядя Вова у нас поживёт? — спросил, просто чтобы немного отвлечь малыша.

— Пусть навсегда остаётся, — серьёзно ответил Эл. Корольков подумал, что он бы этого хотел — навсегда остаться с Макаром.

***

На похороны собрался весь класс, некоторые учителя, Маша — ассистентка покойного профессора Громова, из Москвы прибыли Мик с Бри и мать Сергея. Отец его тоже приехал из Питера. Все выражали соболезнования родителям Сыроежкина и Майе — его неофициальной жене и матери его сына. Хотя Майкины переживания касались только сына, а родители Сергея, родившие в новых браках не по одному ребёнку, к ВИЧ-инфицированному старшему несколько охладели. Те же, кто больше всех скорбел о Серёже, тихо стояли в стороне и только ближе жались друг к другу. Эл даже к бабушке не пошёл, что и не удивительно, за эти годы они почти не общались.

После похорон и поминок, когда все разошлись, оставив Элека с Майей и Вовкой, Макар поднялся в каморку Серебряного мальчика, вынул из основания статуэтки капсулу с прахом андроида, вернулся на кладбище и в нарушение всех норм и правил подхоронил то, что осталось от биоробота в могилу к его близнецу.

История с мальчиком Серёжей и его двойником-роботом закончилась.

***

Как пережил потерю маленький Володя Светлов, остаётся только гадать. Очевидно, спасло его почти постоянное присутствие рядом Макара, на которого, как самого близкого Сергею человека, он перенёс часть своих чувств, и кого он всегда считал своим папой, а также то, что детская психика, а принципе способна адаптироваться к любым переменам.

Макару пришлось куда тяжелее — он потерял любовь всей своей жизни и держался только ради приёмного сына. Но вряд ли бы он справился с этой задачей один — без Вовки у него ничего бы не вышло.

Корольков задержался у Гусева гораздо дольше, чем планировал изначально. Но, как ни хотелось ему остаться, пора и честь знать — он помог, чем мог, три с лишним месяца неотлучно присутствуя рядом с другом. А Макар со страхом ждал, когда Вовка заговорит об отъезде — он совсем отвык от одиночества. Но как предложить другу остаться? У того в Москве квартира, своя налаженная жизнь, он периодически наведывается в офисы компаний, с которыми сотрудничает… Вовка тоже не решался рассказать Макару о своих чувствах, боялся погубить дружбу. И так бы он и уехал ни с чем, если бы не Зойка. Пока Гусев был на работе, она устроила Королькову настоящую выволочку, так, что даже Эл, находившийся с матерью в соседней комнате, всё слышал.

— Трус ты, Вовка, самый настоящий! — выговаривала Кукушкина. — Уедешь сейчас — упустишь свой шанс. Столько лет по Гусю сохнешь и сказать боишься! Смотри, такие люди как он долго одни не остаются, его быстро к рукам прибегут! Что значит, «А как же дружба?» — передразнила Королькова Зойка в ответ на его слабые отговорки. — Вот и будешь с ним дружить. Организмами.

***

— Папа, ты Вову любишь? — спросил Эл у вернувшегося с работы Макара.

— Конечно, сынок, он мой друг, я люблю его.

— Зоя сказала, что он по тебе сохнет. И боится. Поэтому уедет.

— Тебе сказала? — не понял Макар.

— Нет, Вове. Но я слышал. Они ругались. Она сказала, что если он уедет, тебя к рукам приберут. Пап, я не хочу, чтоб тебя прибирали, скажи ему, чтоб остался! — хныкал Эл.

— Эл, обещаю тебе, никто меня никуда не приберёт. Мы с тобой вдвоём будем, — обнял ребёнка Макар.

— С Вовой.

— Что «с Вовой?» — опять не понял Гусев.

— Мы вдвоём и ещё с Вовой. Он же тебя любит. И он хороший.

Гусев боялся поверить сыну. Он столько лет запрещал себе думать о Вовке в «таком» ключе, а оказывается, тот всё это время был влюблён в Макара… Неужели это правда? Макар очень боялся ошибиться — ещё одна рухнувшая надежда добьёт его окончательно.

Вечером, уложив Элека спать, Макар с Вовкой решили выпить по стопочке и разместились с этой целью в гостиной. На самом деле, Корольков хотел набраться храбрости и сказать, что уезжает. Всё же Зойкины нравоучения на него не подействовали — он не хотел рисковать дружбой с Макаром, она была слишком важна для одинокого Вовки. Сам Макар тоже трусил — надо было попросить друга задержаться ещё, но повод он так и не придумал.

— Вов, — Макар поставил на стол пустую рюмку. — Вов… я хотел тебе сказать, — он сглотнул, от волнения в горле пересохло. — В общем, Вов, я, — он опять замялся, не зная как начать. А Вовка смотрел на него огромными черными глазами и тоже молчал. Затем взгляд Макара задержался на приоткрытых Вовкиных губах, влажных от только что выпитого коньяка, и Гусев сам не заметил, как прижался к ним своими губами.

В этот миг весь Вовкин мир пошатнулся, пошёл трещинами, а потом и вовсе исчез, растворился во времени и пространстве. Остались только губы Макара, нежно прикасающиеся к его губам. Вовка обнял друга за шею, ответил на поцелуй, запустил пальцы в рыжую шевелюру и целовал, целовал, целовал… не мог оторваться. Ему казалось, что если он разомкнёт объятия, разорвёт поцелуй, отстранится хоть на миллиметр от Гусева, то тут же умрёт. Полностью потеряв голову, Корольков повалил друга на диван, на котором они сидели, навалился на него сверху, покрывал поцелуями лицо и шею Макара, гладил грудь и бока, залез под рубашку и чуть сознание не потерял от ощущения теплой гладкой кожи под своими ладонями.

«Значит, это — правда. Он любит меня не только как друг», — подумал Макар, прижимая Вовку к себе. Он не потерял голову от страсти, как это бывало с Серёжей, но целовать и ласкать друга было… как вернуться домой. То непередаваемое чувство, когда счастье происходит не от приятных ощущений, а от исчезновения болезненных. Макар чувствовал, что ему больше не больно жить, он вернулся к давно забытому ощущению лёгкости и счастья, осознать которые можно лишь однажды потеряв их.

— Макар, я люблю тебя, я так люблю тебя, — шептал между поцелуями Вовка. Он расстегнул его рубашку, целовал напрягающийся от возбуждения пресс, начал расстёгивать джинсы…

— Вов, ты сверху или снизу?

— Сверху, — на автомате ответил Корольков. В последние годы, встречаясь с разными мужчинами и распробовав разные роли, он понял, что верхняя позиция ему гораздо более по душе. Но потом опомнился — неизвестно, что предпочитает его любимый. — То есть как захочешь, могу и так, и так.

Самое интересное, что дожив до тридцати лет и имея весьма приличный опыт в любовных делах, Гусев никогда снизу не бывал. Серёжа был классическим пассивом, Элек, в той прежней жизни, будучи с Макаром, предпочитал играть роль маленького нежного мальчика, а под остальных как-то ложиться не хотелось.