Итого, когда настал день Х, все трое «членов семьи» роженицы, вооружившись свежими флюшками направились в родильный дом вместе с ней. Врачи, конечно, удивились, но возражать не стали — раз госпожа Светлова желает рожать всем кагалом, то они не против. Родильный VIP зал был весьма просторным, имел душевую и джакузи для облегчения схваток, кровать-трансформер, и стандартное медицинское оборудование. А главное, в нём был маленький «диванчик для папы», куда при необходимости могли присесть все сопровождающие.

Рожала Майя долго, но с комфортом. В смысле, с эпидуральной анестезией. Умаялась, конечно, но особо не страдала. «Семья» её развлекала разговорами, давала попить, провожала в ванну и в душ (пока эпидуралку не поставили), делала массаж и всячески поддерживала. Речь, конечно о Зойке с Серёжей, ибо Макар следил в основном за Сыроегой своим. Тот, надо сказать, держался молодцом. Врачу с акушеркой странное семейство работать не мешало, поэтому за дверь их ни разу не попросили. А когда ребёнок родился, полежал у маманьки на животе и пососал молозива, его, уже помытого, обработанного и запелёнутого, вручили папе. Майка после трудов праведных отдыхала под бдительным Зойкиным присмотром, а Серёжа с глупой улыбкой сидел с ребёнком на руках и не мог на него наглядеться. Малыш не спал, смотрел на него расфокусированным взглядом и улыбался. По-настоящему улыбаться, конечно, новорождённые не могут, но шевелил губами и высовывал язык он так мило, что Серёже хотелось думать, что он улыбается. Именно ему. Хотя Гусь тоже сидел рядом и строил младенцу глазки.

В общем, можно сказать, что в этот день, впервые за последние девять месяцев, Серёжа Сыроежкин был абсолютно счастлив.

========== 23. Конец истории ==========

Комментарий к 23. Конец истории

Несмотря на название, это не последняя глава.

«Так-то у нас всё неплохо, за исключением того, что дом теперь — одна большая коммуналка. Макар, наверное, тебе говорил, что пришлось прорубить двери на обоих этажах между нашей и мальчиков половинами. Больше не надо выходить на улицу, чтобы попасть к соседям. Всё, допишу позже, Володя плачет, а я сегодня единственная наседка», — Зоя отправила сообщение Вовке и стала укачивать проснувшегося младенца.

Вова сетований подруги не понимал и её желания жить обособленно не разделял. Сам-то он был по большому счёту одинок и завидовал друзьям белой завистью. Да, в материальном плане жизнь у Королькова на данный момент, можно сказать, удалась — любимая хорошо оплачиваемая работа, современная модно обставленная квартира в новостройке в собственности, дорогая машина, за которую он не заплатил ни копейки… Тем не менее, всё это Вовка с радостью променял бы на скромную жизнь с любимым человеком. Только вот одна беда: у Вовкиного любимого человека был свой любимый человек — горькое счастье, полученное слишком большой ценой. Эх, если бы хоть Марк был жив, всё было бы легче…

Нельзя сказать, что Корольков ничего не делал для устройства собственной личной жизни. Напротив, он активно знакомился — по интернету и так, в клубах (а у Мика и вовсе стал завсегдатаем). Ходил на свидания. И… очень быстро разочаровался в столичной голубой тусовке. Очевидно, приличные люди сидели дома по парам, а может, Вове просто не везло. Таких людей, как Макар, Серёжа с Элеком или Марк, ему больше не попадалось. Сначала Корольков отказывался от секса, который ему предлагали чуть ли не на первом свидании мужчины, к которым он был абсолютно равнодушен. Потом подумал, что, может так и начинаются дружба и отношения в их среде и перестал строить из себя недотрогу. Но ни того, ни другого у Вовы за всё время так и не случилось. И, наконец, он пришёл к неутешительному выводу, что все эти случайные разовые партнёры — и есть личная жизнь рядового гея. Как и у большинства его знакомых. Чтобы совсем не впасть в уныние от невесёлых перспектив своих на личном фронте, Вовка, насколько мог тесно, поддерживал общение с друзьями в родном городе. Регулярно созванивался, как только представлялся удобный повод, приезжал (на машине сорок минут всего), и каждый день вёл переписку с Макаром и Зоей.

Сейчас вот он собирался на маленький юбилей к крестнику — шесть месяцев. Строго говоря, сын Майи и Сергея крестником Вове не приходился. Обе половины семьи не были верующими и ребенка, соответственно, не крестили. Они просто назвали его в честь Королькова — Владимиром. Когда надо было выбирать имя, оба родителя вместе со своими вторыми половинами переругались в пух и прах, и в самый разгар перепалки позвонил Корольков. Макар взял трубку и сказал: «Привет, Вовка!» И все почему-то сразу решили, что это имя подходит малышу как нельзя лучше. А чтобы не путаться, сокращать стали по-другому — Володей.

***

Зоя как-то обмолвилась Вовке, что у Майи проблемы с грудным вскармливанием. Абсолютно здоровая во всех других отношениях Светлова оказалась в числе ноль целых фиг десятых процентов женщин, физиологически не способных кормить. Малыша перевели на смесь, и вот тут-то началось самое интересное — ребёнок, если видел (или чувствовал?) по близости отца, желал находиться только у него на руках. И кормиться тоже только из его рук. Если Сергея рядом не было, всё то же самое распространялось на Макара. По ночам, случалось, малыш просыпался и начинал плакать. Были это пресловутые колики или что-то ещё, сказать сложно. Но стоило Сергею положить его с собой, как он моментально успокаивался и засыпал.

Как бы то ни было, но к пяти ребёнкиным месяцам, практически все родительские функции сосредоточились в руках Сергея и, отчасти, Макара. Майя сначала расстраивалась и ревновала, а потом нашла в сложившейся ситуации жирный плюс — она могла выйти на работу. Денег-то лишних в семье не водилось.

Об этом же Вовке писал и Макар. Малыш буквально не слезает с Серёжиных рук, якобы жаловался друг (а на самом деле банально хвастался), спит с ними, Майка то и дело бегает к ребёнку, пытается вернуть его «домой», за Майкой ходит Зойка и уговаривает её дать малышу спокойно спать, Серёжа сына отдавать не желает, в общем — дурдом.

***

Володя отказывался называть папу «папой». Ему было уже полтора года, и он говорил пару десятков слов. «Папа» и «мама» в их число входили. Только, если с «мамой» всё было нормально, то «папа» относилось исключительно к Макару. Серёжа был «Сиёзей». И ничего с этим поделать не получалось. Не иначе, как на ребенке сказалась «материнская» Серёжина забота.

Но сложнее всего мальчику оказалось выучить своё собственное имя. То, что «Володя» относится именно к нему, он понимать не хотел. И на каждую попытку взрослых отрицательно мотал головой и говорил: «Эй» или «Эек».

А ещё через полгода Вовка стал свидетелем удивительной сцены. Они отмечали второй день рождения его маленького тёзки. Володя как всегда крутился возле Сергея, иногда только давая ему отдых и перебираясь на руки к Макару. За столом он тоже сидел на коленях у отца, но не столько ел сам, сколько методично «кормил» папу.

— Володя, ты так не дашь папе поесть, ему неудобно, — сделала замечание сыну мать. — Иди ко мне или сядь на свой стул, — по Серёжиной физиономии размазали очередную ложку картофельного пюре.

Никакой реакции со стороны мальчика не последовало. Только Зойка посмотрела на малыша, тяжело вздохнула и произнесла:

— Элек, папа так ничего не съест и будет голодным.

Ребёнок тут же повернул голову в её сторону, потом растерянно посмотрел на Макара, уплетающего очередной кусок жареной свинины: