— Чем-чем! Хуи в толчке на Казанском сосу, доволен? — громче, чем хотел, выкрикнул Макар.

— Ч-то?.. — враз осипшим голосом прошептал Денис. — Зачем ты так шутишь, Макар? Это не смешно… — холод в солнечном сплетении стал сильнее, на лбу выступила испарина, даже в ушах зашумело.

— Шо, Денис Евгеньич, ты так хотел от меня правды, а как узнал её, она тебя, оказывается, не устраивает? — зло усмехнулся Макар.

— Врёшь… Ты это выдумал, специально… чтобы меня позлить… — прохрипел Денис, и рука его непроизвольно сжалась в кулак.

— Не вру!..

***

Макар действительно не врал. Пару недель назад, свалив с уроков и бесцельно шатаясь по городу, он сам не заметил, как попал на Комсомольскую площадь. Опомнился Гусев, когда до него дошло, что вот уже минут пять он стоит без движения на выходе из метро и тупо пялится на здание вокзала. И поймал себя на мысли, что ему нестерпимо хочется уехать отсюда, вернуться в Одессу, в прошлый август, и всё исправить. Дружить с Митькой, как нормальные люди дружат, не пытаться отбить его у его девушки… Ведь даже если бы Савельев и влюбился бы в него тогда, то не привязался бы так сильно, не строил бы иллюзий и не питал напрасных надежд. И остался бы жив. Скорее всего, они снова бы встретились этим летом и неплохо бы провели время втроём — Макар, Митя и его Катя… Но с Митей Гусев не встретится больше никогда.

Это было странно, но расставаясь с Савельевым в конце августа, Макар совершенно спокойно отнёсся к тому факту, что, возможно, их пути больше не пересекутся. Зато теперь, когда он осознавал, что не увидит друга вообще никогда, просто потому что того больше нет на этой земле, Макару хотелось от этого осознания выть и рвать на себе волосы. Он хотел его… Просто посмотреть на него, прикоснуться, услышать его голос… да хотя бы всего лишь знать, что Митя живёт где-то там у себя в Харькове и у него всё хорошо. Гусев почти на физическом уровне чувствовал, как его разъедает тоска. Она не была вызвана любовью или физическим влечением, дать определение тем чувствам, которые он испытывал теперь к погибшему другу, Макар не смог бы при всем желании. Он только хотел, чтобы всё вернулось.

Умом, Гусев, естественно понимал, что формально в смерти Савельева он не виноват. Он не обязан был любить его, и никто не может упрекнуть Макара за отказ провести с ним время. И если уж Митя сделал свой выбор, то ответственен за него только он сам. Однако, когда дело касается чувств, доводы разума бессильны. Макар знал, что убил Митю своим равнодушием. Сходил с ума от этой вины, ждал адекватного наказания, но ничего не происходило. Он просто жил, тихо ненавидя себя, и пытался не срываться на окружающих, чтобы ненароком не навредить ещё кому-нибудь. Видеть людей рядом было тяжело, а общаться с ними невыносимо, и Гусев старался как можно меньше времени проводить дома, в школе, на тренировки ходил из последних сил… Не место ему рядом с нормальными членами общества. Но, тем не менее, всякого разного сброда и криминального элемента Макар тоже сторонился, падать на самое дно не хотелось. У него ещё оставалась совесть, а она, в свою очередь, заставляла чувствовать некое подобие самоуважения, не дававшее Гусеву пуститься во все тяжкие.

Так стоял Гусев на холодном февральском ветру, глазел на вокзал и пытался сообразить, куда ему податься и что, вообще делать дальше. Попасть туда, куда он так стремился всем своим существом, возможным не представлялось — машину времени пока не изобрели, да и Киевский вокзал находился не здесь, а на другом конце города. Но не зря дорога, в данном случае железная, ассоциируется у людей с грядущими переменами в жизни. Вот и Макар что-то такое почувствовал. Правда смутные шевеления его души стали быстро тонуть за вполне приземлёнными физиологическими позывами — Макару захотелось в туалет.

Именно с этой невинной целью и вошёл он в здание Казанского вокзала. А вышел оттуда спустя час, в некотором смысле, другим человеком. В туалете мужик средних лет мыл рядом руки, морщась от ледяной воды, а потом вдруг ни с того ни с сего взял и спросил занятого тем же неприятным делом Макара: «Отсосёшь?»

Сначала Гусев подумал, что ослышался. Он стоял и смотрел на дядьку, не зная что сказать. По-уму, нужно было бы возмутиться непристойным предложением и послать озабоченного нахер, ну, или просто вежливо ему отказать, но Макар был настолько шокирован и не мог до конца поверить, что это ему не от недотраха померещилось, что он, протупив с полминуты, просто кивнул. Почему — и сам не понял. Мужик поманил его кабинку, и Гусев пошёл, только опять же, не особо отдавая себе в этом отчёт, сказал: «Дядя, ты это… хер сполосни что ли…». «Дядя» опять поморщился, вспоминая о температуре здешней воды, но пожелание Макара выполнил.

Через пять минут из кабинки вышел мужик, а затем и Гусев. Между поездами был перерыв, и другого народу в сортире не было. Очевидно, поэтому мужчина решил со своим случайным любовником поговорить.

— Ты хорошо сосёшь. Давно этим занимаешься? Я тебя здесь раньше не видел.

— А меня здесь и не было, — прополоскав в раковине рот и смачно сплюнув, сказал Макар.

— Вот как?.. Ну, надеюсь, ещё увидимся. А тепло станет, может, и садике пересечёмся.

— В каком садике? — не понял Макар.

— У Большого, где фонтан, — мужик с удивлением посмотрел на Гусева.

— У большого чего? Фонтана? — совсем запутался Гусев.

— Театра, малыш, — улыбнулся дядька. — Ты что не местный?

— С чегой-то? Местный я. Тока причём здесь театр? Я по театрам не очень хожу, мне там скучно.

Мужик вздохнул, как-то снисходительно посмотрел на Гусева, и принялся объяснять ему что к чему. В итоге, Макар, получив от своего неожиданного клиента, перечень всех плешек столицы нашей Родины, наставления где и как искать «своих», если судьба занесёт его в другие города и веси, а также пожелание завязывать с туалетами («Уж больно ты, малыш, хорошенький для таких мест») и два рубля мелочью, отправился в привокзальную столовку.

Не то чтоб Гусев был так уж голоден, нет. Единственное, чего ему хотелось — «заесть» вкус чужого члена во рту. К тому же мужик ему даже отстраниться не дал, когда кончать стал, пришлось давить в себе рвотные позывы и всё глотать. А ведь Макар не собирался этого делать — дядька этот не особо ему понравился. Это у Дениса и покойного Митеньки (теперь Гусев, вспоминая об их близости, про себя называл его только так), хотелось и проглотить, и всё хозяйство вылизать, а этот… Фу, короче.

Но кое-какую пользу из своего незапланированного туалетного приключения Гусев всё же извлёк. Во-первых, деньги — их хватило не только на беляш с горячим чаем, но и на пачку Родопи. И даже кое-что осталось. Курево, кстати, Макар купил тоже по причине «заедания» — обед в этом нелёгком деле помог мало, а вот табачный дым — самое то оказался. А второй положительный момент состоял в том, что на волне адреналинового всплеска, вызванной нестандартной для него ситуацией, Макар забыл на какое-то время о своей депрессии. Ну, и озвученный незнакомцем список мест для встреч и знакомств «голубых», плешек, как он их назвал, тоже пригодится. Ибо совершенно понятно, что такому человеку как Гусь надо держаться подальше от серьёзных отношений и приличных людей. О том, что всё, от чего теперь старался отстраниться Гусев, в принципе можно найти и там, он не думал — по рассказу этого мужика с Казанского выходило, что контакты на плешках завязываются в основном одноразовые.

Как бы то ни было, а на следующий день Макар опять приехал на Казанский. На этот раз вполне осознанно. Пошатался со скучающим видом около туалетов — безрезультатно. Хотел было уже уходить, как вдруг почувствовал на своём плече чью-то руку. Немолодой мужчина интеллигентного вида просто показал глазами в сторону свободной кабинки. Гусев, также не говоря ни слова, проследовал туда и не закрыл за собой дверь. И с тех пор пошло-поехало…