Вот уж Сыроежкин от души посмеялся над полётами Макар Степаныча, за всё этому придурку досталось!.. Весь учебный год Гусь ему жизни не давал, и вот теперь получил по заслугам. Так ему и надо! Хотя… Тут Серёжа вспомнил, как посмотрел на Электроника Гусев, когда тот его поставил наконец-то на землю, и взгляд этот Сыроежкину не понравился. Потому что смотрел Макар на Эла, которого искренне считал Серёжей, как на чужого. Удивлённо, с уважением, даже со страхом… И без капли теплоты. Никогда в жизни Серёжа не хотел бы, чтобы Гусев глядел на него такими глазами. Как угодно, только не так. Пусть лучше злится, задирается, стебётся, лишь бы не было этого настороженного отчуждения между ними.

Серёжа вздохнул тяжело и перевернулся на спину. «Интересно, а что бы сделал Гусь там, на лестнице, если бы я сегодня не убежал от него? Или что я бы сделал?» — гадал он, вспоминая руки Макара на своей заднице, его тяжёлое дыхание над ухом, и залитое ярким румянцем веснушчатое лицо. Об удивительной встрече с двойником и последовавших за этим событиях Серёжа уже и забыл. Но тут Эл сам напомнил о себе — подсел к нему на край раскладушки со стопкой готовой домашки, начал отчитываться о проделанной работе и… осёкся. Серёжа проследил за направлением его взгляда и с ужасом понял, что пялится робот на его пах, где через мягкую ткань штанов отчётливо проступает нехилая такая эрекция.

Серёжа так смутился этого факта, что спешно засобирался домой — заодно не придётся объяснять наивному и не в меру любопытному двойнику (и себе, кстати, тоже) причины появления такой физиологической реакции. Забрал готовую работу, дал на прощание роботу инструкции касательно завтрашнего дня и свалил в закат.

Что там нарешал за него Электроник, Серёжа даже и не посмотрел — его больше интересовало, как он завтра будет объяснять Гусю своё поведение. Объяснять — это в лучшем случае. В худшем — Макар его ни о чём не спросит и будет держаться подальше. И вот тут надо будет что-то придумывать, потому что такой вариант Серёжу не устраивал совсем.

Первым уроком была литература — по ней ничего не задавали, литераторша устроила разбор сочинения, которое они писали в прошлый раз. Гусь бросал на Сыроежкина нечитаемые взгляды, с разговорами не приставал и никак больше свой интерес к Серёжиной персоне не обозначил. Серёжа занервничал. Но сам первый лезть к Гусеву с объяснениями не осмелился, решил подождать ещё урок. На математике Таратар вызвал Витю Смирнова к доске решать задачу, аналогичную заданной на сегодня, а сам пошёл по рядам смотреть, кто как решил домашнюю. Серёжа сосредоточено переписывал за Витькой с доски и про себя вздыхал — раз от Гуся никакой реакции, придётся самому проявить инициативу. И тут его ткнули ручкой в спину.

— Слышь, СыроеХа, — с опаской в голосе и заметно нервничая, сказал Макар.

— Отстань, — повёл плечом Сыроежкин, даже не пытаясь скрыть счастливую улыбку — Гусь всё равно не видит.

— Скажи, где тренируешься, а? — Гусев отставать не собирался.

— Ну что, понравилось? — Серёжа на радостях откинулся на спинку стула, сразу двумя руками облокотившись о гусевскую парту, и довольно косился на Макара.

— В общем, да. Не ожидал, — осторожно согласился Гусев.

— Теперь будешь знать. Понял? — продолжил кокетничать Сыроежкин.

— Ну, скажи, где? — не унимался на Серёжино счастье Гусь.

— Система йогов. С пяти лет, — важно ответил заготовленной заранее фразой Серёжа. И стал ждать следующего вопроса.

Но тут встрял гусевский сосед и лучший друг Корольков. Ему разговор товарищей был куда интереснее, чем математика, которую он и так хорошо знал. Гусев на него шикнул и к большому удовольствию Сыроежкина продолжил «допрос»:

— Чего ж ты раньше-то?.. — не смог до конца произнести свой вопрос Макар. Серёжа тихо усмехнулся — он всё понял правильно.

— Нельзя было. Злость накапливал, — «А ты типа от меня всю дорогу отпора ждал? Щазз!» — Серёжу так и распирало от самодовольства.

И тут, сам того от себя на ожидая, Серёжа впервые представил себе, как он в какой-нибудь потасовке побеждает Гуся — валит его на пол, ставит на колени, заламывает руку за спину… И Макар смотрит на него так… так… Нет, не испуганно, не зло, а покорно, так, словно готов исполнить любое Серёжино желание, принять всё, чтобы тот ни сделал. Эти мысли так завели Сыроежкина, что его бросило в жар, а в ушах застучал пульс. Серёжа заёрзал на стуле, пытаясь поудобнее пристроить в штанах некстати вставший член и стал придумывать, что бы такое он сделал с поверженным противником. И, конечно, прозевал момент, когда к его парте подошёл Таратар.

***

У Гусева почти от сердца отлегло. Больше всего он боялся, что вместо привычного и милого его сердцу Сыроеги он сегодня опять увидит вчерашнего психа. Но нет, Серёжа выглядел как обычно, даже глазками в его сторону стрелял. Как всегда, в общем. Но всё же, вчера-то он был явно как одержимый! Поэтому Макар решил соблюдать осторожность, приглядеться получше. Ну, а когда Сыроежкин выделываться начал и про йогов заливать (с пяти лет, ага! Нашёл дурака), Макар и вовсе расслабился — это тот самый, его Сыроега!

Таратар тем временем дошёл до парты, за которой сидели Корольков с Гусевым, глянул одним глазом в тетради, убедился, что Макар как всегда всё содрал с Вовы, понадеялся, что Вовка ему не только списать дал (точнее, дал, но только списать), но ещё и решение объяснил, и беззастенчиво залип на Макаровых волосах. Теоретически, Семёну Николаевичу, как классному руководителю, следовало бы в принудительном порядке отправить Гусева стричься, но так не хотелось лишать себя эстетического удовольствия — Макару его рыжие лохмы ну очень шли! Таратар невольно потянулся рукой к медным прядям, призывно блестящим в свете электрических ламп, потом опомнился, отдёрнул руку и легонько коснулся гусевский головы папкой с конспектом урока — тот беззастенчиво болтал с Сыроежкиным.

Мальчик, на которого пускал слюни любимчик Семёна Николаевича, был чудо как хорош. Но в отличие от того же Гусева, которому просто ничего было не интересно, умом не блистал совсем. Таратар, в этом плане уже давно надеяться перестал, что Серёжа хотя бы усидчивостью и старательностью возьмёт, и хотел было уже пойти дальше, но в этот раз в тетради Сыроежкина было написано нечто интересное.

— Серёжа, скажи, это ты всё сам нарешал? — Таратар был искренне уверен, что метод решения, который они будут проходить только в десятом классе, и которым некто решил Сыроежкину задачу, Серёже всё же объяснили.

— Сам, — уверенно кивнул Сыроежкин, которого так безжалостно выдернули из его сладких фантазий. Что «сам» до него, правда, дошло не сразу.

А дальше математик стал пытать Серёжу на тему того, что же за закорючка такая нарисована у него в тетради, на которой всё решение построено. Даже на доске для наглядности её изобразил. Серёжа стоял дуб дубом и материл про себя робота, который, оказывается, ни черта путного сделать не может. Макару на это позорище смотреть было тяжко, он толкнул в бок Вовку, мол, подскажи дураку, и стал хором с Корольковым громким шепотом «орать»: «Интеграл! Интеграл!» Сыроежкин обрадовался, и, совершенно не смутившись незнакомого слова, уверенно заявил: «Интригал!»

— Что? — математик поверх очков с жалостью посмотрел на это чудо, надеясь, что Серёжа просто оговорился и сейчас поправится. Но Серёжа опять так же уверенно повторил:

— Интригал!

Класс дружно заржал, а Сыроежкин непонимающе стал оглядываться по сторонам на гогочущих одноклассников, пытаясь сообразить, что он сказал не так, почему они так развеселились? Все, кроме Таратара, с удивлённо-укоризненным видом, взиравшего на несчастного, ржали над Серёжей как полковые лошади. Даже Зойка Кукушкина, которую Сыроежкин не без оснований подозревал в симпатии к себе, и та заливалась смехом. Правда, в отличие от других малолетних дебилов, высоким и звонким как колокольчик, но всё равно — эта поганка тоже смеялась над ним! Вот и верь после этого людям.