— Так он же не успеет! — возмутился Макар и, психанув, вскочил со своего места. — До конца учебного года три дня всего осталось! — Гусев для убедительности продемонстрировал три пальца и в недоумении уставился на учителя.

— Макар, сядь, пожалуйста. Не надо п-паниковать, — Таратар подошёл к Гусеву, положил ему руку на плечо и слегка надавил, усаживая Макара на место. — Серёжа — умный мальчик, я уверен, он справится. Ему просто надо немного помочь, так сказать, организовать.

— Э! Умный он!.. — с горестным сарказмом передразнил учителя (который явно притворился в этот момент глухим) Гусев, плюхнулся на стул, притянул сидящего впереди Сыроежкина к себе за ворот формы и громко прошипел ему на ухо: — Ну, СыроеХа, ты у меня из-за стола не встанешь, пока всё не выучишь! Тока попробуй схалявить!.. — и поднёс кулак к Серёжиному носу.

— Да понял я! — буркнул Сыроежкин и вывернулся и макаровского хвата. То, что Гусь ему спуска не даст, даже немного утешало, но всё равно, в своих силах Серёжа уверен не был. Ему по-прежнему было страшно.

Семён Николаевич выдохнул с облегчением и засеменил к доске, разбирать ошибки с прошлой контрольной. В том, что Серёжа сдаст теперь все зачёты, он не сомневался — Макар ему просто не позволит «провалиться».

***

Кошмар начался в тот же день, и Серёже ещё очень повезло, что начался он с русского и литературы, предметов, которые Серёжа худо-бедно знал. Как Макар ни наседал на литератора, чтобы Серёге дали хотя бы день на подготовку, тот остался неумолим. Была ли это мелочная месть учителя за напрасный разговор на счёт Сыроежкина с каким-то актёром, который должен был прослушать его ученика, или строгая беспристрастность в отношении ничем не выдающегося школьника, сказать сложно. Да только весь русский и одну литературу Серёжа писал сочинение на свободную тему, а на второй литературе учитель проверял его труды.

— Всё хорошо, СереХа, ты справился! — успокаивал после уроков бледного, полувменяемого от всего пережитого Серёжу Макар, похлопывая его по плечам.

Как ещё поддержать друга на виду у всех и не вызвать при этом ненужных вопросов, Гусев не знал. Ему хотелось просто обнять его, прижать к себе как можно крепче, зарыться носом в волосы и не отпускать до тех пор, пока Сыроежкина хотя бы не перестанет трясти. Потому что всё то время, что учитель проверял его работу, Серёгу на нервной почве в натуральную бил озноб, на лбу выступила испарина и вдобавок он себе ещё и ногти все на руках сгрыз. Макару на него смотреть было больно. Но ничего, обошлось — по русскому Сыроега получил три, по литературе — четыре. Всё-таки не такой уж он дурак, да и пройденный за весь учебный год материал как-то в голове отложился.

Корольков со Смирновым тоже не остались безучастны к Серёжиной беде и по большой гусевской просьбе после обеда пошли прямиком к Сыроежкину домой — помогать готовиться. Вовка как самый умный из всей компании разработал тактику и стратегию натаскивания товарища на те предметы, которые будут завтра, Витёк ему помогал, Макар был организатором всего процесса и даже заявившаяся к Сыроежкиным как к себе домой Светлова оказалась к месту — Гусев её отрядил на кухню делать на всех чай и резать бутерброды.

— Чего завис, Сыроега? — сдерживая улыбку, спросил несчастного Макар — уже с минуту Серёжа сидел вцепившись в учебник по физике, но вместо книги видел… нет, не фигу. Он тупо пялился на Гусева.

— А? — отмер Сыроежкин, опустил глаза в книжку, а потом жалобно захныкал: — Не могу больше!

— Перерыв пять минут! — тут же объявил Гусев и вытащил Серёгу из-за стола пройтись по комнате.

— Ты это… выглядишь клёво, — задумчиво сказал Сыроежкин, опять разглядывая Гуся.

— Я всегда клёво выгляжу, — самодовольно усмехнулся Макар, в душе растёкшись от Серёжиных слов тёплой ванильной лужицей.

Едва придя сегодня после уроков домой, Макар вместо кухни, где его ждал вчерашний борщ, рванул к своему шкафу — весь вечер он проведёт в Серёжином обществе, и пусть Сыроеге будет и не до прикида лучшего друга, выглядеть стильно надо всё равно. Посему Гусев выбрал свой выходной пиджак, выгладил парадную рубашку, белую с мелким абстрактным рисунком, и достал голубые расклёшенные джинсы с потёртостями. Lee, между прочим. И даже в душ сам сгонять успел. А вот про борщ Макару пришлось забыть — время поджимало, да и запачкать одежду было стрёмно.

— Не, ну правда, тебе идёт очень… это всё…

Сыроежкин медленно провёл рукой Гусю по груди, пробуя на ощупь так заинтересовавшую его ткань, и даже закусил губу от неожиданных ощущений — руке стало тепло, словно он не до человека дотронулся, а до батареи парового отопления как минимум. Серёжа, всегда равнодушно относившийся не только к чужому, но и к своему гардеробу, сам не понимал, что на него нашло. А как со стороны выглядят его комплименты другу и вовсе не догадывался.

А вот Гусеву было весело — Серёжа флиртовал с ним и даже сам не понимал этого. И если б не ребята с Майкой, оккупировавшие Серёгин диван и занятые ровно тем же самым, чем и они с Сыроегой, Макар однозначно пошёл бы дальше и… А кто, впрочем, знает, до чего бы они тогда дошли?

***

Физику и биологию Серёжа ответил на пять — вот что значит, хорошая подготовка. Макар был готов Королькова на руках носить за его труды, ибо в том, что Серёгины оценки — это в основном Вовкина заслуга, сомнений ни у кого не было, даже у самого Сыроежкина. Его, кстати, Гусь на радостях опять при всём честном народе не сдержался — чмокнул, на этот раз в макушку, когда они в обнимку после физики выходили из класса в коридор. Макар вообще тогда от избытка чувств чуть не задушил Сыроежкина:

— Молодец, Серёга! Можешь, когда хочешь!

А потом опять всё по новой — подготовка дома до самой ночи под руководством Королькова и бдительным оком Макара, ответы, тесты, контрольные и проверочные в классе, доводящие Серёжу чуть ли не до нервного срыва, и так все три дня.

Таратар свой предмет стал спрашивать в последний учебный день — с математикой у Серёжи хуже всего было, а валить его Семён Николаевич ни в коем случае не хотел. Ему вообще Сыроежкина было жаль — так вляпаться с этим своим двойником! Впрочем, и сам двойник у математика вызывал исключительно теплые чувства: мальчик — как Серёжа, только лучше! Умнее в смысле. Но больше всего переживал Таратар, конечно, за своего любимчика — уж как Макар трясся над Серёжей, как его опекал, как боялся, что друга на второй год оставят! Семён Николаевич даже грешным делом подумал, что если Сыроежкин будет плохо с пересдачей справляться, и его опять в шестом классе оставят, то он лично к директору на поклон пойдёт и настоит на переэкзаменовке в августе. Но Серёжа пока справлялся, худо бедно свои тройки-четвёрки и даже иногда пятёрки зарабатывал, а для перевода в седьмой больше и не надо. Но вот с математикой Сыроежкин, прямо скажем, удивил — и алгебру, и геометрию — обе дисциплины сдал на твёрдые пятёрки!

— Поздравляю, Макар, поздравляю! — Семён Николаевич с энтузиазмом стал жать руку Гусеву, потом заметил на себе недоуменные взгляды Сыроежкина и его одноклассников и поправился, обратившись уже к Серёже: — Ты молодец, Серёжа, математику ты знаешь на отлично! И ребята молодцы, поддержали друга в трудную минуту, так держать!

Макар, в отличие от остальных, считал поздравления в свой адрес вполне заслуженными и с математиком был полностью солидарен — только благодаря тому, что он лично контролировал этого разгильдяя, Сыроега полностью рассчитался со всеми основными предметами.