Он рычит и бессильно бьет кулаком по стене из необработанного камня, ведет рукой в сторону, раздирая кожу на костяшках так, чтобы потекли густые, медленные капли крови. Остальные на мгновение вздрагивают во мраке, удивленно смотрят на него, видят, что он сделал. Боль обжигает ненадолго, она кажется далекой и никак не может соперничать с другими царапинами, ушибами и мелкими порезами, которые он подсобрал во время дневной стычки. Он стискивает зубы и шипит, как загнанный в угол зверь. Товарищи по несчастью отворачиваются, безмолвно глядят на огарки свечей, догорающие на земляном полу подвала. Он едва ли может в чем-то винить этих бедолаг. Им приходится сражаться с собственными демонами – позорным поражением, вынужденной капитуляцией, вполне вероятной пыткой, которая ждет их, стоит солдатам Лиги прийти в себя, переварить свою победу и решить, что настало время для кое-каких расспросов.

Он вертит сжатым кулаком в мерцании свечей, безучастно смотрит на разодранные костяшки. В скудном зыбком свете кровь кажется черной.

Не надо было этого делать.

Не стоило соглашаться на назначение в поисковые отряды на борт «Гибели дракона».

Не стоило верить, что с госпожой Арчет все будет в порядке, пока он не рядом, даже в этом унылом как помойное ведро, провонявшем рыбой сраном северном городишке.

Не надо было прислушиваться к доводам, будто подлинная угроза – немертвый владыка-чародей, чью могилу они искали, и лучшая услуга, которую он может оказать Империи и госпоже Арчет, – это прикончить ублюдка побыстрей и насовсем.

И он бы не совершил такой ошибки – ни одной ошибки бы не совершил! – если бы не тихие, шепчущие уговоры гребаного Кормчего.

Он просыпается на спальном мешке у тихо потрескивающего костра. Красные искры рвутся в небо над его головой, смешиваясь с россыпью холодных белых звезд. Он приподнимается и смотрит сквозь колыхание пламени туда, где сидит Хьил Обездоленный с мандолиной на коленях и в широкополой шляпе, надвинутой на глаза.

– Как ты меня нашел?

Хьил кивает, указывая на другую сторону костра.

– Они тебя принесли.

Справа от него у огня сидят трое, скрестив ноги и опустив головы, словно в молитве. Они не разговаривают и не смотрят на него, не подают вида, что осознают присутствие Рингила и Хьила. Они даже не дышат. Если бы лохмотья, в которые превратилась их одежда, время от времени не колыхались от ночного ветерка, они выглядели бы статуями, вырезанными из обсидиана в честь некоей благоприятной встречи у костра, о которой могли бы написать летописцы в хрониках этого края.

Но они – не статуи.

Они – его мертвецы. Его личный хладный отряд, хотя на самом деле он понятия не имеет, как именно командует ими. Он лишь знает, что после Хинериона и каравана рабов они так или иначе следуют за ним по пятам. Иногда, стоит его собственной смерти угрожающе приблизиться, они выходят из теней, в которых, как правило, обитают, и придерживают весы судьбы холодным пальцем, помогая ему выпутаться из передряги.

Он знает, что должен быть благодарен за эту закономерность, в чем бы ни заключалась ее суть. Но, глядя на них, чувствует лишь ужасную всепоглощающую скорбь.

Поджарый, с изуродованным лицом, пристально глядит на меч в потеках крови, который держит на бедрах, чуть придерживая обеими руками за эфес и острие.

Здоровенный громила со шрамами на руках и молотом кузнеца на коленях.

Мальчишка Джерин…

Полуголодный беспризорник с напряженным лицом и пустыми руками – только его смерть Рингил на самом деле видел, только его знает по имени, но каким-то образом все трое мертвецов привязаны к одному живому.

Он даже не уверен, понимают ли они, что мертвы.

Да, кстати…

Он смотрит на свою руку, поворачивает ее так и этак в свете костра.

– Я что же…

– Нет. – Хьил улыбается сквозь пламя. – Отнюдь нет. Вообще-то, судя по тому, что я вижу, тебя здесь на самом деле практически нет. Твои тени-стражники принесли сюда лишь зыбкий отблеск твоей сущности. Какая жалость. Твое прекрасное тело воина осталось в каком-то из реальных миров, которому оно и принадлежит.

– Да уж, воин – прекрасней некуда. – На него обрушиваются воспоминания. – Я проиграл. Какой-то низкопробный приграничный головорез, затаивший злобу, надрал мне зад.

Улыбка Хьила превращается в хмурую гримасу.

– В такое трудно поверить.

– Эй, мать твою, тебя там не было.

– Ты хотел проиграть?

– Ага, еще как. Устал от жизни, понимаешь.

Обездоленный князь-чародей поднимает голову и впивается в него сверкающим взглядом.

– Не шути так. Я вижу в тебе усталость и ненависть к себе, которые могут сжечь половину мира, если ты их выпустишь, если тебе наконец станет все равно и ты прекратишь себя контролировать. Теперь ответь мне: ты хотел проиграть?

Рингил полностью садится. Некоторое время разглядывает холодное лезвие своих воспоминаний.

– Нет, – говорит он наконец. – Это было сражение один на один. Жизнь и свобода моих людей зависели от моей победы.

Бессильная ярость от случившегося терзает нутро, как боль от старой раны.

Хьил пожимает плечами.

– Значит, ты недооценил противника. Выходит, не такой уж он… низкопробный приграничный головорез.

– Нет, блядь, такой.

– Значит, ему помогли. – Хьил отрывает руки от струн мандолины, взмахивает открытыми ладонями. – Как иначе он мог тебя одолеть? Подумай об этом. Увидь битву снова. Что пошло не так?

Гил снова вглядывается в последние моменты поединка, которые помнит четко. Он опять видит нанесенный урон, то, как Клитрен его снес – легко, словно ничего страшного не случилось. Он опять видит струйки синего дыма, которые изливаются из раны вместе с кровью, и эти раны…

Нет, не дым.

Внезапно он все понимает. Он видит это мысленным взором: струящийся, мерцающий всплеск синего пламени, похожий на молнию…

В ярком утреннем свете он не понял, что видит, он упустил причинно-следственную связь, и в отсутствие связи его разум по-своему истолковал увиденное. Ему показалось, что это был дым. Теперь он поднимает глаза на Хьила, чувствуя растущее потрясение.

– Вот дерьмо…

Обездоленный князь кивает.

– Рассказывай.

– Кажется, двенды выбрали своего паладина среди людей.

– Я думал, они выбрали тебя.

– Да, ну, ты же знаешь, чем это закончилось. – Он слышит в собственном голосе отзвук задетого самолюбия. – Похоже, теперь они ищут нужное в ларьках с дешевками.

Подумать только, древняя раса из легенд удовлетворилась кем-то настолько… заурядным, как Клитрен.

«В подобной ситуации хватаешься за любые инструменты, какие окажутся под рукой», – сказал ему однажды Даковаш по поводу политики Темного Двора. Наверное, у двенд не было причин быть менее прагматичными.

Но не до такой же степени…

– Я должен вернуться.

– Ты должен вернуться, – соглашается Хьил и извлекает из мандолины нежно звенящий аккорд. – На самом деле…

Он вздрогнул и проснулся на низкой деревянной койке, освещенной мягким мерцанием фонаря, стоящего рядом на полу. Откуда-то доносились слабые отголоски плещущихся волн, над головой простирался унылый потолок каюты. Расстояние до него было куда меньшим, чем на кораблях, которые обычно строились на имперских верфях, и доски с бимсами выглядели потертыми, потрескавшимися от времени – значит, он на борту одного из кораблей Лиги. Тошнотворный тяжелый запах так и лез в пересохшее горло, словно аромат храмовых благовоний, челюсти свело, в голове пульсировала боль. Но она казалась какой-то далекой, и по венам расползалась слабость – похоже, его чем-то накачали. Он попытался сесть и не сумел: оказалось, его руки сложены на груди, словно крылья птицы, запястья и большие пальцы связаны, и прочие пальцы, да и сами ладони обмотаны щедрым количеством витков шнура.