Разве она сама не чувствовала это изо дня в день – разъедающее прикосновение человеческой безжалостности, человеческой жестокости, человеческой глупости к переплетению волокон ее души? Медленное разрушение собственных моральных устоев, почвы, от которой она отказывалась с каждым политическим компромиссом, с каждым тщательно обдуманным шагом ради Великой Кириатской Миссии, с каждой ложью, которую она внушала самой себе о необходимых жертвах во имя построения чего-то лучшего…

Вой за дверью не унимался. До зуда в ладонях хотелось схватиться за ножи.

Может быть, время, мать его, наконец-то пришло.

Менит Танд смотрел на нее как завороженный. Она чувствовала его взгляд, словно тень на краю поля зрения, и что-то в этом взгляде вынудило ее отступить от пропасти.

– Если хочешь жить, уходи, – сказала она наемнику у двери. Теперь ее голос был ровным и таким же пустым, как когда-то у Грашгала. – Налмур, уведи отсюда своих людей.

Налмур возмущенно посмотрел на Танда. Магнат-работорговец рассудительно кивнул.

– Но, господин, этот человек…

– Сломлен. Забыл? – Арчет устремила взгляд на Критлина. Она не глядела по сторонам, не смотрела на Налмура. Она не доверяла самой себе. – Ты сам сказал, что слышал, как он сломался. «Как гнилая ветка. Такое не пропустишь». Твоя работа здесь окончена, наемник. А теперь убирайся и головорезов своих прихвати.

На то, чтобы очистить дом, ушло меньше минуты. Стоил отдать Налмуру должное, он поддерживал в отряде довольно строгую дисциплину. Резкий свист вынудил двух наемников помоложе выйти из комнаты, откуда продолжал доноситься вой. Грубый приказ, и все вышли, оставив Арчет и Танда наедине с Критлином. Налмур покинул помещение последним, нелюбезно хлопнув дверью.

Комната вдруг словно сделалась больше, и атмосфера перестала быть такой гнетущей. Даже плач по соседству как будто слегка утих.

Арчет присела на корточки перед стулом Критлина, стараясь выглядеть как можно безобиднее. На этот раз наомский дался ей легче. Стоило только выставить из дома людей Танда, и у нее как будто прошла головная боль.

– Послушай меня, Критлин. Просто послушай. Никто больше не причинит тебе вреда. Даю слово. Никто не причинит вреда ни твоей семье, ни тебе. Просто расскажи мне все про труп.

– Э-э… овцы?

Она тяжело вздохнула.

– Нет, не овцы. Труп, который лежал в могиле. В каком он был состоянии?

– Но… – Критлин растерянно таращился на нее. Его голос дрогнул. – В могиле не было никакого трупа.

Арчет бросила взгляд на Танда.

– Слушай, – сердито начал работорговец, – ты сказал моим людям…

Критлин съежился, словно увидел в дверях вернувшегося Налмура.

– Там были кости, – невнятно пробормотал он. – Просто кости, фрагменты костей, маленькие, и больше ничего не осталось. Остальное просто… сгнило…

Его голос делался все тише. Он смотрел на них обоих как на безумцев. Арчет попыталась найти в услышанном хоть толику смысла.

– Ну… тебя это удивило?

Он ошеломленно уставился на нее.

– Удивило?

– Что тело Иллракского Подменыша сгнило? Ты был этим удивлен?

– Н-нет, госпожа. Он же умер четыре тысячи лет назад.

– Да, но…

Она резко умолкла, внезапно осознав, по какую сторону от грани разумного они все каким-то образом очутились.

«Ведь если из последних недель и можно извлечь какой-нибудь урок, Арчиди, он заключается в том, что мифы и легенды не выдерживают столкновения с реальным миром».

И все-таки вот она, здесь – пытается выяснить, с чего вдруг труп, закопанный в землю четыре тысячи лет назад, не оказался в приличном состоянии, когда его откопали.

«Это место сводит нас всех с ума».

– Хорошо, значит, трупа не было. – Танд, похоже, справился с гневом – в его голосе теперь звучало смертоносное терпение, размеренное, точно метроном. – Или, по крайней мере, от него мало что осталось. И вы этого ожидали. Тогда зачем вообще разрыли могилу?

– Так приказал старейшина ложи, господин. – Критлин уронил голову на грудь. Он, похоже, сломался окончательно. – Надо было забрать меч.

Арчет снова бросила на Танда многозначительный взгляд.

– Еще и меч?

Работорговец пожал плечами.

– Ну, этот Иллракский Подменыш ведь был воителем, не так ли? Разумно, что его похоронили вместе с оружием.

– Итак, вы забрали этот меч. – Арчет закрыла глаза и потерла переносицу большим и указательным пальцами. – Но, послушай… какого хрена закапывать на том же месте овцу? С чего вам это в голову взбрело?

– Старейшина ложи приказал и это, госпожа. – Слова теперь спешили вырваться из рта Критлина, опережая друг друга. С ним все было кончено, он преодолел некий рубеж, и его взгляд все чаще и чаще перебегал на дверь в другую комнату. – Овцы из стада Гелхера – самые уродливые на Серой Чайке: в прошлом сезоне несколько родились безобразными, и мастер ложи сказал, дескать, это знак того, что душа Подменыша пробудилась. Большинство ягнят умерли при рождении, но две или три овцы дожили до этого года. Ну вот старейшина и сказал, что надо принести одну из них в жертву, положить в могилу вместо меча, в знак благодарности. Мы просто сделали то, что он нам приказал, как того требует наша клятва.

Арчет вытащила Безжалостного из ножен на пояснице. Лезвие ножа поблескивало в тусклом свете.

– Где меч сейчас?

– Его забрали, госпожа. – Его глаза тупо уставились на клинок. На один леденящий душу миг Арчет показалось, что она видит во взгляде Критлина тоскливое безразличие, как будто ему все равно, перережет нож путы или его собственное горло. – Увезли в Трелейн. Там будет церемония. Старейшина ложи сказал – радуйтесь, олдрейны возвращаются.

Арчет вздрогнула, сама не зная, были ли тому причиной его слова или взгляд. Она постаралась отогнать это чувство. Присела рядом с ним и перерезала веревки, которыми его ноги были привязаны к стулу. Тут он заплакал, как маленький ребенок. На таком расстоянии сильней ощущалось зловоние: он обмочился и обделался. Она надрезала веревки на его груди и руках и разорвала, применив излишнюю силу. Напряженно сглотнула.

– Иди к семье. Вам больше не причинят вреда. Даю слово.

Критлин с трудом выпрямился, схватившись за руку, и захромал в другую комнату. Арчет смотрела ему вслед, охваченная пароксизмом чего-то, чему она не могла дать названия.

Менит Танд откашлялся.

– Возможно, госпожа моя…

– Дай кошелек, – отрешенно проговорила она.

– Что, простите?!

Арчет встрепенулась, словно просыпаясь. Повернулась к нему, все еще держа в руке Безжалостного. Произнесла, словно вбивая гвозди в дерево:

– Дай мне свой гребаный кошелек!

Танд едва заметно сжал губы. Это был все тот же тщательно сдерживаемый гнев, который она увидела в его глазах на постоялом дворе. Но он все же осторожно сунул руку под плащ и выудил весьма пухлый кошель из мягкой черной кожи. Нежным жестом взвесил его на ладони.

– Мне не нравится ваш тон, госпожа.

– Да что ты? – Она завела руку за спину и спрятала Безжалостного в ножны. Так безопаснее, чего ей и хотелось прямо сейчас. – Тогда обсуди это с императором, когда мы вернемся. Уверена, ты сможешь купить себе аудиенцию.

– Да, без сомнения. Используя те же средства, которые сделали меня значимым спонсором этой экспедиции…

Она оборвала его:

– Которой, согласно приказу императора, командую я. Ты отдашь мне кошелек или придется его забрать?

Между ними повисло недолгое молчание. От грязного пыточного стула, возле которого она стояла, слабо пахло дерьмом. На улице шумели люди Танда. Почти кричали – кажется, спорили из-за чего-то. В соседней комнате продолжался вой, словно Критлина никто не отпускал.

Танд с силой швырнул кошель. Два века тренировок взяли свое: она поймала «снаряд» на лету с апломбом мастера ножевого боя.

– Благодарю.

Магнат-работорговец отвернулся и направился к двери. Приостановился, положив руку на щеколду, и оглянулся на Арчет. Пламя в его глазах погасло, теперь он казался просто… задумчивым.