— Они правы в своих страхах, — вздохнув, продолжил Арман. — Я сделал то, что сделал, не ради них. До них мне нет никакого дела, да и никогда не было. Я думал о тебе.
Зеленые глаза его стали совершенно тёмными от расширившихся зрачков.
Они стояли, сплетясь, и время существовало для нее только в виде ударов сердца, глухо доносившихся через одежду от него к ней.
— Юта.
— Что?
— Тебе нужно хорошенько все обдумать.
— Ты опять за свое! — Оборвала она его на полуслове.
— Нет! — поспешно и как-то слишком резко сказал Арман, помолчав, тихо добавил — я хочу быть предельно честным, вот и всё.
Юта взглянула в его лицо. Арман был не высок, но все же выше ее, и Юте приходилось слегка приподниматься на цыпочки, чтобы заглянуть в его глаза, когда Арман смотрел вот так: куда-то в даль, словно сквозь неё.
— О чем ты? — она наклонила его голову ближе к себе. Арман поджал губы и глубоко вздохнул, будто решался на что-то.
— Юта, я не верю в то, что от союза дракона-оборотня и человеческой дочери могут быть потомки. Тебе некого будет баюкать, учить ходить, говорить. Мой замок — глухой и неустроенный — таким, скорее всего, и останется. Подумай хорошенько, сможешь ли ты день за днём, месяц за месяцем бродить по его коридорам, выбиваясь из сил, чтобы сделать его хотя бы немного похожим на то, что ты привыкла видеть дома. Постоянно и повсеместно ты будешь видеть только меня. Годы и годы перед тобой будет одно и то же лицо — моё, которое ты изучишь до мельчайших подробностей, а вскоре научишься угадывать моё настроение, или выражение лица, или желание даже, находясь в другой комнате. Подожди, не возражай! Пойми — годы, которые сложатся в десятилетия! Ни новых лиц, ни знакомств, ни развлечений. Ничего!
Арман замолчал. Стояла такая тишина, что было слышно, как мышь скребется где-то. Он обхватил её лицо двумя ладонями, заглянул в глаза.
— Понимаешь? — спросил он.
Помолчали. Потом он отвернулся и глухо и обречённо продолжил:
— Тебе придется жить с оборотнем, который и через сто лет вряд ли сильно изменится. Ты будешь стареть рядом со мной, и видеть как годы, оставляющие свой след на твоем лице, меня практически не касаются.
Арман почти физически ощущал, как её взгляд скользит по его лицу, по губам, наблюдая, как они шевелятся. Возможно, она повторяет их движения. Но он не мог заставить себя взглянуть в ответ и подтвердить или опровергнуть свои догадки. О чем она думает, разглядывая его так пристально?
Юта нахмурилась:
— Зачем ты говоришь мне все это?
— Я хочу быть честным, — упрямо повторил Арман.
Юта рассердилась:
— Да ты просто боишься! Боишься попробовать. Ведь все, что ты описал, может, произойдет, а может, и нет. Ну, кроме старости, конечно. Чайка то ли сядет на крыло дракона, то ли не сядет… Человек, который летал на драконе, не сможет жить в жестких рамках дворцового этикета — он с тоски умрет, — Юта внезапно вспомнила и повторила вслух мысль, которая пришла ей в голову однажды глухой, страшной ночью в холоде королевской спальни. Когда она в единой вспышке вдруг увидела свою жизнь и поняла свои поступки и желания. — Ты хочешь для меня такого конца?
Арман качнул головой, по-прежнему глядя в сторону.
— В таком случае у нас с тобой два пути: либо каждый в отдельности умрёт от тоски по другому, либо мы попробуем что-то построить вместе. Ты так не думаешь? Я готова попробовать, а ты?
Она ждала ответа. Спокойно и терпеливо стояла, выпрямившись и заглядывая ему прямо в душу. Взгляд её тянул, звал. Но Арман не решался прервать затянувшееся молчание — он не знал, что сказать. Вернее — знал, но…
Неужели она права, и он — такой могучий и сильный, способный за час спалить несколько деревень — просто боится. Нет, это не только страх нового и необычного. Что-то помимо его воли поднималось в памяти его из глубины веков, нашёптывая и причитая — ничего не будет, ничего не получится, все пойдёт прахом. Голоса сотни поколений могучих драконов доносились до него и воплощались в его нерешительность. О чём шептали эти голоса? Он уже озвучил это. Его убеждения и опасения, которые он пытался сейчас убрать со своей дороги, чтобы отвоевать свое право на счастье, стояли твердо на опыте его предков, живших на этой земле сотни лет и творивших свой промысел.
Вот именно — творивших промысел, вкушавших добычу. От этого никуда не деться, не забыть, не скрыться, а значит — он тоже чудовище, как и его предки. И его надлежит бояться и сторониться, а никак не любить. То, что каждый род живёт и исполняет свои законы, слабое утешение.
Но тогда зачем, для чего он всего лишь месяц назад жертвовал своей жизнью вопреки здравому смыслу, вопреки пророчеству прямо и твердо заявлявшим ему о том, чего делать не следует? Не для того ли, чтобы испытать, то, что до сих пор ему было не дано, — любовь? И не говорит ли, сделанное им, что он может, имеет право пережить и почувствовать всю силу и прелесть любви? Найти в ней и утешение, и успокоение в своих метаниях, и достигнуть цели — такой нечёткой и зыбкой? Арман не мог ответить, но очень хотел…
Не дождавшись ответа, Юта хмыкнула и тряхнула головой:
— У меня такое чувство, что я сама предлагаю взять меня замуж. Это просто неслыханно! Я — принцесса и…
— Ты не просто какая-то там принцесса, — он приложил палец к её губам, прерывая поток слов (опять перебил! прости, Юта!), — ты — добыча одного глупого, неуверенного и очень несчастного дракона. Случайная, непредвиденная и затратная добыча. И не стану скрывать — когда-то, давным-давно, этому дракону хотелось, чтобы её не было. У добычи большой рот, как у лягушки, и длинный и тонкий нос, похожий на шило, который она любит совать туда, куда не велено….
Его пальцы касались описываемых черт, мягко и осторожно повторяя их форму. Юта чувствовала, как вслед прикосновениям и звукам, которые она уже не столько слышала, сколько ощущала, переживала сердцем, волны невыносимой, нечеловеческой нежности накрывали её с головой. И она уже не могла думать и слышать — это было невозможно. Сейчас она могла только чувствовать.
— У нее маленькие карие глаза такие ясные и чистые, что, глядя в них, забываешь об их размере, — продолжал звучать его голос, уводя ещё дальше. — У нее угловатая, неправильная фигура. Однако, это не мешает одному немного трусливому и сентиментальному дракону бежать, сломя голову, ей на выручку, когда она, наконец, засунет свой нос, куда не следует, и не сможет справиться с последствиями. И он бежит каждый раз, как в последний. Потому что если он не успеет — это будет не только её конец, но и его конец тоже.
Его голос зазвучал чуть тише и мягче. И Юта приподнялась на цыпочки, словно хотела почувствовать этот звук, а расстояние мешало.
Ей нужно было приблизиться, ощутить колебания воздуха, вызванного движением губ, произносивших слова, на своих щеках.
Ей хотелось прикоснуться к словам, собрать их в ладони, обернуться в них, а он стоял слишком далеко!
Она хотела заставить эти слова сиять ярче звёзд, напитав их своими чувствами и переживаниями, а он, Арман, почему-то стоял все также далеко, хотя она, Юта, уже сделала тысячу шагов навстречу, а встреча все не наступала!
— Он знает, что если не успеет, то больше никогда не сможет заглянуть в такие маленькие, но такие прекрасные глаза. Он больше не сможет обнять её такую мягкую и теплую. Это гораздо больше того, что он может вынести — непомерная плата, которую он не готов платить, — последние слова Арман произнес почти шепотом.
