И никто из потомков, кроме Арм-Анна не посмел усомниться в правильности этого пути, опровергнуть необходимость во всем следовать законам предков. Это случилось только с Арманом. И за это он изводил себя долгие десятки лет, он страдал и мнил себя никчёмным и недостойным выродком. И потребовалось свершить путешествие за тридевять земель, нужно было встретить того, Кто Смотрел и ощутить Его взгляд на себе, и пережить его, и не сломиться под этим всесильным и вечным взглядом — все это было необходимо, чтобы осознать простую мысль — каждый идет путём предначертанным и судьбой, и предками, и Законом жизни, но и каждый продолжает эту дорогу, укрепляет её своими силами, знаниями и думами — и судьба благоволит роду, который смог не только сохранить себя, но и измениться так, как требует новая рождающаяся жизнь.

«Тебе пора, Двести первый. Твой срок ещё не пришёл», — прогрохотало в воздухе.

Арм-Анн вдруг оцепенел, ощутив страшное сотрясение вокруг себя. Он чувствовал, как ходуном ходят стены замка, готовые едва ли не обвалиться в сию секунду. Стены, которые не мог сдвинуть с места даже Спящий, могли сложиться в единый миг, словно карточный домик. Он зажмурил глаза…

И тут же какие-то строки помимо его воли начали вплетаться в его мысли — неведомые и непонятные, таких слов раньше не слышал:

В чистом поле деревцу до зари не спится.**

Слова словно оглаживали его по спине, по рукам, прихорашивали легкими движениями волосы, сметали тяжесть с его плеч.

В чужедальние края разлетелись птицы.

И не вьют они гнезда на ветвях упругих,

Хлещут дерево дожди, гнёт лихая вьюга

Вдруг тревога закралась в голос, пропевающий незнакомые строки.

Этот голос… такой знакомый, но он никак не мог его вспомнить…

Чтобы дерево могло снова возродиться,

лучше человеком быть, а не звонкой птицей.

И не только щебетать, а и потрудиться:

Надо корни поливать и рыхлить землицу.

Знакомый незнакомый голос шепчет мелодичные строки.

И Арман чувствует, как уходит страх.

Лишь лёгкая неуверенность ещё мнётся у порога…

Побежит по жилам сок влагою кипучей,

станет дерево тогда сильным и могучим.

Даст тебе оно плоды. И тогда пичуги

К нему снова прилетят с севера и юга.

***

Тут он открыл глаза и действительность обрушилась на истерзанного дракона невыносимой болью.

Болело все. Сломанные рёбра не давали вздохнуть — воздух рвано и сипло пробивался в лёгкие. Его было ровно столько, чтобы дракон не умер прямо здесь и сейчас, в эту минуту. Но его никак не хватало, чтобы запустить механизм выздоровления. Покрытое страшными глубокими ранами тело не желало слушаться. Оно требовало, чтобы его оставили в покое.

Арман не мог, не имел силы пошевелиться, да и не хотел. Все, что он мог — это лежать и смотреть, не отрывая взгляда, в глаза, склонившейся над ним женщины. Её движения такие плавные и неспешные, её руки такие ласковые и нежные, её глаза сияют. Крупная капля набухает в уголках её глаз, катится по лицу. Он следит за этим движением. Пытается что-то сказать, стереть мокрую дорожку на её щеке, но пальцы лишь слабо скребут песок. Она осторожно подхватывает его руку, бережно прижимает к своей груди. И в глазах её плещется огромная невыносимая нежность.

Она что-то говорит и голос, голос из его сна — он узнал его. Это она пропевала, проговаривала те строки. Она вытянула его из беспамятства, из тяжёлого забытья, наполненного сначала суровым осуждением Арманом своих собственных мыслей и поступков, а потом (спасибо за этот дар!) лаской великого Предка…

Арман вдруг почувствовал невероятную лёгкость и уверенность. И даже боль в израненном теле стала как-то глуше, отошла на второй план.

— Спасибо тебе, Прадракон, — с трудом прошептал Арман.

Он вернулся.

У него получилось…

Комментарий к Liberi!

* Liberi (лат.) - свободен

** В работе использован фрагмент колыбельной Марины Улыбышевой

========== Двое ==========

Лето. Солнце ещё не жаркое, но тёплое, прогрело воздух и землю настолько, что можно было лежать на ней, не опасаясь простуды. Правда, озеро дышало холодом, но только если подойти к нему ближе, чего Юта ни в коем случае делать не собиралась. Ей и так было хорошо!

Рядом с ней на расстоянии вытянутой руки, откинувшись на спину и заложив руки за голову, лежал Арм-Анн, её дракон. Лежал и, по всей видимости, спал, как сурок. Принцесса нахмурилась: простынет ведь, но поделать ничего не могла. Арман был упрям, и подстелить себе тряпицу под спину не разрешил. И все её доводы пропустил мимо ушей.

— Я — дракон, — сказал он, — ко мне неприменимы людские мерки.

—Ты ведь ещё не оправился от ран, — привела в действие последний и самый верный аргумент Юта, надеясь, что её явное беспокойство о его здоровье заставит Армана, как всегда, уступить и сделать так, как она хочет.

В ответ он улыбнулся одной из своих особенных, предназначавшихся только ей, улыбок и сказал неподражаемым хрипловатым голосом:

— Не бойся, моя принцесса. Теперь я совершенно серьёзно намерен жить долго и счастливо и никакая простуда мне не помешает.

Он бережно коснулся её щеки прохладными пальцами и, улёгшись на траву, моментально уснул.

По крайней мере, Юте так показалось…

***

— Послушай, мне нужно уйти отсюда.

— Мне? Уйти?

— Юта, я пробыл здесь слишком долго…

— Твои раны…

— С моими ранами все в порядке!

— Я не пущу тебя! И если уж тебе захотелось тайно бежать из гостеприимного дома, в котором (заметь!) тебя вылечили…

— По-моему, определённый комфорт я заслужил.

— … не будь занудой и не перебивай меня!

— Хорошо, дорогая, не буду.

— Ты опять меня перебил! Но ты не заставишь меня забыть слова, которые я намерена тебе сказать, и прошу хорошенько запомнить их! Так вот, если тебе срочно нужно уходить, то я пойду вместе с тобой. И в этот раз ты от меня не отделаешься. Пусть хоть сотня принцев стоит под стенами замка!

— Ты не представляешь, как долго я мечтал услышать такие слова, моя принцесса.

— Мечтал! — фыркнула Юта. — Мог бы и сам позвать.

— Иди ко мне…

Оказавшись в объятиях, она, наконец, уверилась в том, что минувший месяц — не сон. Он действительно был здесь, рядом с нею. Он обнимал её, утыкаясь в макушку, вдыхал запах её волос, целовал её глаза, гладил по спине, по плечам — правда немного неуклюже и неловко, но тут уж ничего не поделаешь, дракону не у кого было учиться обращению с женским полом.

Растворяясь в счастье, она уловила, как отличаются объятия и поцелуи того, кто любит всем сердцем от тех же действий того, кто… Юта энергично тряхнула головой, чтобы прогнать неприятную мысль, видение, пытающееся отравить минуты её блаженства. Но образ не уходил.

— Что с тобой? — Арман моментально почувствовал перемену настроения.

— Тайно уехать не получится, неправильно это, — уткнувшись лицом ему в грудь, едва слышно проговорила она.

— Я ведь говорил только о себе. О моём отъезде мало кто пожалеет, соверши я хоть сотню подвигов. Я — оборотень, зверь. Меня здесь боятся. Страх кроется под ласковым обхождением, вниманием и улыбками, но это все равно страх, если не сказать хуже.

— Не говори так! — уловив едва заметную печаль в его голосе, быстро сказала Юта. Тонким пальцем провела по его губам, сгоняя прилетевшую горькую усмешку.