Поднимаясь по лестнице, Эрик с удовольствием представлял радость Шарля и Лизы. Удивительное чувство теснилось в его сердце, когда он постучал в знакомую дверь. Дверь открылась, теплый домашний свет озарил узкую тёмную лестницу, и Эрик остолбенел, увидев вместо Шарлотты девушку в тёмном форменном платье, белом переднике и беленьком аккуратном чепце. Задрожав, едва не выронил свёрток, который держал в руках.

Он узнал её в тот же миг — на него смотрели тёмные глаза прекрасной розы с берегов Босфора, и нежный цвет розовых лепестков распускался на её щеках. Смутная полуфигура, написанная акварелью, шагнула вдруг с почти забытых старых рисунков и, ярко освещённая, обрела цвет и форму. Послушная велению неведомого режиссёра, она словно выплыла из тех мест, где до сих пор таилась, где всё было задрапировано тёмной вуалью. Ни шевеления, ни искорки жизни не было там, пока простой и будничный домашний свет, повинуясь прихотливым извивам судьбы, не проник и не обрисовал то, что казалось давно забытым, а возможно и безвозвратно утерянным.

— Добрый вечер, мсье, что вам угодно? — спросила она мягким грудным голосом и улыбнулась ласково, встала, терпеливо ожидая ответа.

Улыбка её казалась слабым мазком тонкой кисти, словно художник, желающий изобразить прихотливый изгиб губ, вдруг передумал и улыбка так и осталась незаконченной. У Эрика ёкнуло сердце. К счастью, маска надёжно скрывала его лицо, исказившееся помимо воли. Минутная заминка не должна была её удивить, поскольку объяснялась очень просто — гость не ожидал увидеть в знакомом доме незнакомое лицо. Она, очевидно, не узнала его, да и могло ли быть иначе? Та, давняя, встреча была мимолётна, и много времени прошло с тех пор.

— Добрый вечер, — с трудом выговорил Эрик непослушными губами. — Мадам дома?

Девушка слегка присела, приветствуя гостя, и её пушистые ресницы прикрыли влажно заблестевшие глаза:

— О, простите меня, мсье, мадам говорила, что она ждёт гостя. Пройдите, пожалуйста, в гостиную. Хозяйка скоро будет. Её вызвали в магазин по какому-то срочному делу, и она попросила меня посидеть с детьми.

Она оглянулась на стены прихожей за спиной, и по лицу её скользнуло странное выражение, которое Эрик не смог понять.

— Вы…

— Я — няня, — поспешила ответить девушка на незаданный вопрос. — Обычно я так долго не задерживаюсь, но сегодня так сложились обстоятельства. Прошу вас, мсье, — она приглашающее отвела руку и вновь присела. Эрик передал ей свёрток:

— Здесь краски, карандаши и бумага для детей, — пояснил он и, натянутый, словно струна, прошёл в гостиную.

Оглушённый внезапностью встречи и — главное! — неожиданными мыслями и чувствами, которые возникли сами собой без его участия и желания, Эрик немного растерялся, когда оказался в знакомой комнате. Привычная, она показалась почему-то темнее, чем раньше, как будто краски, расцветившие стены и мебель, вдруг выцвели.

Дети сидели за столом: Лиза устраивала приём для своих кукол, а Шарль что-то мастерил из щепочек, которые Эрик принёс в прошлый раз. Оба повернули головы навстречу гостю. Няня скользнула следом в гостиную и разложила на столе подарок — Лиза захлопала в ладоши и принялась разглядывать сокровища. Шарль осторожно слез со стула и встал на ноги, постоял немного, словно прощупывая ступнями пол и, протянув руки, шагнул навстречу. Он так явно гордился собой, что у Эрика на секунду прервалось дыхание — уже второй раз. Столько волнений за несколько минут — это было слишком даже для него. Подхватив Шарля на руки, он прижался к мягкой щеке мальчика, пытаясь справиться с собой. Словно большие ладони рванули его вниз за плечи, и земля стала приближаться с ужасающей скоростью, и столкновение казалось неизбежным — Эрик зажмурился. Он замешкался всего на несколько секунд, но девушка заметила и с беспокойством глянула на него. Эрику захотелось снять маску. Она вдруг стала тяжёлой и какой-то липкой.

— Я плохо делал? — спросил Шарль и беспокойно завозился, пытаясь заглянуть в глаза и начиная сердиться, потому что у него никак не получалось.

— Ты всё сделал хорошо, — глухо ответил Эрик и глубоко вздохнул. — Нет, всё в порядке, — он отстранился от девушки, протянувшей руки, чтобы забрать у него Шарля и понёс ребёнка к креслу, — всё хорошо.

***

— Мари, Мари, я видела его, я нашла его! — Амина задохнулась от быстрого бега, щёки алели, и сердце светилось в её взгляде.

— Кого? — гризетка подняла глаза от работы навстречу вбежавшей подруге.

— Его… — больше Амина не могла произнести ни слова. Она упала на стул, пытаясь отдышаться.

— А — его, — уточнила Мари и закусила белоснежными зубками нитку в конце шва. Живые и блестящие тёмные глаза ничуть не изменившиеся с тех пор, как мы имели удовольствие описать их на этих страницах, с любопытством оглядывали Амину, а руки продолжали трудиться над шитьём. — И как его зовут? — поинтересовалась она.

— Эрик, — выдохнула Амина и тут же сама себя поправила, — мсье Эрик.

— О! — Мари многозначительно посмотрела на неё и улыбнулась. — Он — аристократ. Ну что ж, поздравляю, теперь ты можешь его очаровать, наконец.

— Что ты такое говоришь, Мари, — возмутилась Амина и, выдавая свои тайные мечты, робко добавила — он и не помнит меня совсем.

— Почему ты так решила?

— Он не узнал меня, я уверена.

Мари звонко рассмеялась. Хорошенькое личико разрумянилось от удовольствия и в глубине её глаз, словно золотые рыбки, заплясали смешинки:

— Тем лучше, — пропела она, — тем лучше! Ты можешь начать всё с начала. Чего ты боишься, глупая? У него что — необычные вкусы?

— Что ты такое говоришь, дурочка! — повторила Амина и кинула в подругу подвернувшийся клубочек шерсти.

Мари ловко увернулась и, отложив работу, вскочила, подбежала и обняла её за плечи:

— Не сердись, красотка! Не хмурься, это тебе не идёт! Ну что? Каков он? Красив, высок? Ну, скажи же что-нибудь, — затормошила она подругу.

— Не знаю, — растерялась Амина.

Она встала, сняла шерстяную накидку и капор, прошла к печке, чтобы согреть руки — на улице было холодно, а перчаток у девушки никогда не было. Нахмурилась, недоумевая, почему теперь не может вспомнить внешность человека так сильно поразившего в своё время юное воображение, что она помнила о нём целых три года.

— Это очень странно, Мари. Сегодня я была рядом с ним около получаса, пока пришла мадам. Я видела его также, как тебя. Он был совсем близко. Если бы я осмелилась, я бы могла коснуться его руки. Мы вместе занимались с детьми. Нет, не так, — задумчиво поправилась она, — занимался всё же он, а я просто находилась рядом. Но я совершенно не помню, как он выглядит. Я знаю, что он очень высок — он словно нависает над всем. О, Мари, он так мягко говорил с Шарлем! Его голос был так нежен, что я едва не заплакала. Я, правда, часто готова плакать — не смотри на меня так, я сама это знаю. Но, — она на секунду прервалась и стиснула руки, — Мари, у него удивительный, волшебный голос!

Амина говорила сбивчиво, перепрыгивая с описания на описание, желая как можно точнее выразить свои ощущения и не находя слов для этого. Эмоции и восхищение распирали её изнутри. Первая любовь, неожиданно получившая подпитку в виде внезапной встречи и хлынувших бурным потоком надежд долгое время жестоко подавлявшихся разумом, сбивала с толку, заставляя мечтать и строить воздушные замки там, где, возможно, и намёка не было ни на что. Но юное сердце, ведомое первым нетронутым чувством, не могло не верить. Она была уверена, что испытав, пусть неожиданно и мимолётно, чувство абсолютного доверия к человеку, прикоснувшемуся к ней однажды, сумела тогда же передать свою радость и ему. И именно этим была вызвана та особенная нежность, которую услышала Амина в голосе и словах, обращённых к ней. Амина верила в это до сих пор, возможно потому, что никаких иных источников веры в её короткой и несчастливой жизни не было. Она убежала тогда, испугавшись, но убежала недалеко. Пугливая дичь настороженно наблюдала из-под густых ветвей парковых деревьев за охотником, который – она и надеялась, и боялась этого — даже не подозревал, что стал охотником и объектом пристального внимания.