В этот же день приехала сестра мужа, Люся, пригласила нас в гости к их младшему брату на день рождения. Заливаясь слезами, я рассказала ей об утреннем аресте, объяснила, что мне сейчас не праздников. Она немного меня успокоила, сказав, что, возможно, Пашку все-таки отпустят, хотя бы до суда. А так как увезли его в их РОВД, то все равно лучше поехать к ним в гости. Там можно будет заодно сходить в милицию и узнать, отпустят сегодня мужа или нет. Все лучше, чем сидеть одной дома и реветь. Эти доводы меня убедили, и я согласилась поехать к свекрови в гости.
Дома у свекрови мои новости никого особо не огорчили, дело привычное, подумаешь, – посадят! Выйдет. А день рождения бывает только раз в год, и нельзя его не отпраздновать. Весь вечер я сидела, как на иголках, не находила себе места, бесцельно слоняясь по огромной четырехкомнатной квартире, ужасно нервничала, совершенно не могла есть, мне просто кусок не лез в горло.
Только часов в десять вечера мне все же удалось уговорить свекровь дойти до отделения милиции. Дежурный опер разговаривал с нами грубо и резко, зловещим голосом обещал, что мужа завтра отпустят. Мне это показалось немного странным, даже за хулиганство дают пятнадцать суток, а здесь – уголовное дело. Кто же выпустит пойманного подозреваемого на следующий день? Но, несмотря на мое недоверие, больше никакой информации в милиции не получили, и нам ничего не оставалось делать, как отправиться домой. Идя обратно, я рыдала взахлеб, не обращая внимания на удивленные взгляды редких припозднившихся прохожих, а Мишка, старший брат мужа, пытался меня утешить, заверяя, что Пашку непременно выпустят, если не завтра, то очень скоро.
На следующий день нам очень не повезло. На шахте, находящейся в их районе, произошел большой взрыв, погибло около ста пятидесяти человек. По причине этого несчастья в отделении милиции оказались закупорены все входы-выходы, и внутрь здания никого не пускали, посоветовав сквозь приоткрытое небольшое окошко в двери подойти завтра.
Свекровь все же немного настырно поскандалила с дежурным у двери, благодаря чему тот выдал «секретную информацию»: муж уже переправлен в КПЗ, но ехать туда не надо, если мы хотим его увидеть, то завтра всех задержанных по этому делу доставят снова сюда, в милицию. Во сколько их привезут, неизвестно, но не раньше восьми утра, это точно. Я твердо решила появиться возле дверей милиции ровно в восемь, чтобы иметь возможность хоть ненадолго увидеться с мужем. Что мне декабрьский мороз? Я ДОЛЖНА его увидеть, я просто не могу без него жить!
Я так и сделала, с утра заступив на пост. Свекровь изъявила желание поморозиться вместе со мной, чему я была рада. Опыта общения с милицией у меня не было никакого, милиционеров я боялась до одури, а для нее все эти дорожки были хожены-перехожены. Она знала, к кому из милиции по какому вопросу можно обратиться, а с кем даже и разговаривать не стоит, все равно ничего не скажет. Нам обеим за прошедшие дни пришлось выслушать немало грубостей и оскорблений в свой адрес, но может, так оно и положено? Как родственникам преступника.
Дежурили мы возле дверей ровно четыре часа. Свекровь давно уже подпрыгивала на месте от холода, жалела меня, так как я вообще была в осенних сапогах, а мороз был градусов тридцать. Но я холода практически не чувствовала, ноги у меня нисколько не замерзли, потому что с момента ареста мужа ледяной холод был у меня внутри, вот от него я просто изнемогала, уже который день, а на внешние физические раздражители практически не реагировала.
Наконец, привезли задержанных. Прежде, чем вывести их из машины, охранники с автоматами отогнали нас метров на пять от двери, чтобы мы, не дай Бог, не напали на них, здоровенных вооруженных мужиков, и не отбили арестованных. Кто нас знает! После этого разгона дверца машины открылась, раздалась какая-то команда, и из машины несколько человек быстро проскочили в здание. Пашку я успела увидеть только мельком, буквально на три секунды, после чего он тоже скрылся за дверью. Дверь здания тут же захлопнулась перед нашим носом. Вот и все. От обиды и разочарования меня затрясло. Я умирала без мужа, не могла дышать без него. А его со мной не было.
Через два дня после ареста мужа рано утром ко мне приехал Мишка. Сообщил, что сегодня Пашку повезут на санкцию к прокурору, и если я хочу увидеть мужа или передать ему хотя бы записку, нам стоит тоже туда поехать. Естественно, я хотела!
– Тогда нам надо побыстрее туда отправиться, – сказал он. – Сегодня будут хоронить шахтеров, и похороны будут двигаться как раз из нашего района в ваш. Дороги все будут забиты, ведь только покойников сто пятьдесят человек! И у каждого из них есть родственники, это же просто громадная толпа получится. Даже не представляю, как мы доберемся.
Мишка как в воду глядел. Движения в их район не было вообще никакого, убрали весь транспорт. И мы с ним пошли пешком. Меня не остановил ни сорокаградусный мороз (с каждым днем почему-то становилось все холоднее), ни то, что пешком предстояло пройти более двадцати километров. Я боялась только одного – не успеть дойти к назначенному времени.
Из прокуратуры я вышла снова вся в слезах: мужа «закрыли» до суда. Ноги просто подкашивались, я не знала, как дожить до суда. Да и что – суд? Ну, посадят Пашку лет на пять, легче мне будет? Однако родня мужа заверяла меня, что вполне могут дать условный срок, надо только найти адвоката. Адвокат, – это, конечно, замечательно. Но хороший адвокат и деньги берет хорошие, а где мы их возьмем? У свекрови сроду лишней копейки не водилось, а я теперь и сама нищая. Муж деньги давно не приносил, я сама и не работала, и не училась, Пашка ведь об этом и слышать не хотел. Ну, и где, спрашивается, брать деньги?
Три месяца я жила, как в тумане. Мне действительно, даже физически, было очень плохо без мужа. Я умирала оттого, что его нет рядом, вся высохла, почернела. Черным было все внутри меня, и вокруг все было черным. Тоска, тоска, бесконечная тоска…
Переделав домашние дела, часов в пять вечера я с сыном отправлялась гулять во двор. На улице, как и у меня внутри, тоже было стыло и холодно. Как раз в это время люди возвращались с работы домой, я смотрела на них, с глупой надеждой выглядывая в каждом проходящем мужчине Пашку, хотя прекрасно понимала, что он никак не может появиться СЕГОДНЯ в нашем дворе. Не придет. Но я все равно ждала, ждала, ждала… Иногда мне хотелось, чтобы пришел хоть кто-нибудь. Потом вдруг вспоминала, что скоро появятся с работы родители, и вздыхала с облегчением. Это замечательно, что есть кто-то, кого можно ждать. Было бы совсем невыносимо, если бы мы с сыном были только вдвоем, одни в целом мире. А так – придут родители, начнется в доме жизнь, на кухне загорится свет, зашумит чайник, они меня о чем-нибудь спросят, я отвечу, и этот призрачный разговор ни о чем хотя бы на мгновение заслонит бесконечную тоску… Как же плохо тем людям, кому некого, вот совсем некого и неоткуда ждать! Это, должно быть, ужасно! Страшно быть одиноким.
Хуже всего было по ночам. Днем хоть как-то отвлекал ребенок, вечером приходили с работы родители, а ночью подступала бессонница. Почти до утра я ревела и перечитывала письма мужа. Письма были ласковые, но с кучей всевозможных ошибок, и иногда это смешило и немного снимало уже приевшуюся горечь.
Многие знакомые советовали развестись с мужем, пока не поздно. Срок, мол, все равно дадут немалый, вряд ли я стану дожидаться несколько лет. А сейчас и сын еще маленький, легче привыкнет к новому папе, и я сама пока еще молодая, чего же ждать? Зачем мне рецидивист-уголовник? Но отказаться от Пашки я не могла. Да, уголовник, да, гулял, попивал, изменял. Но это беспутное создание – мое, родное, почти такое же близкое, как сын. Я уже настолько срослась с ним, что не мыслила отдельной от него жизни, именно поэтому мне было так тяжело. Казалось, что чья-то огромная черная ладонь зажала мне рот и нос, перекрыв доступ кислорода и навсегда погасив свет солнца.
