2

– Зачем ты живешь? – пристальный взгляд Макса обвивал шатающийся силуэт. Обедом, когда тишина спускалась на поселок, троицу нередко посещали философские мысли.

Перед ними стоял Стекляшка. Прозвище он получил благодаря своему вечному слуге – бутылке водки. Куда бы ни пошел Стекляшка, она как верный Санчо Панса болталась рядом. Конечно, пьянице не мерещились угрожающие мирной жизни людей мельницы, но иногда случалось, что запнувшись о камень или же ударившись плечом о дерево, Стекляшка немедленно принимал бойцовскую стойку, помахивая перед безвинной деревяшкой хлипкими кулаками.

Сейчас же Стекляшка горько рыдал, проклиная злой рог. Опухшие глаза сбились в одну щелку, лиловые синяки пестрели под ними – опять кто-то решил проверить на нем силу удара. Впрочем, за каплю живительной влаги он готов был стерпеть все, что угодно. Невнятные стенания прорывали осенний воздух, Стекляшка сидел на пятой точке в хлопьях листьев. Не успев за скользящим миром, сбегающим с его поля зрения, как часто с ним бывает, он больно рухнул на землю. Бутылка водки, на дне которой плескалось забытье, выскочила из рук и теперь лежала прямо под ним.

– Ну, х-де же ты?! – плача шептал Стекляшка. Его шершавые руки метались по земле в поисках своего слуги, своего лучшего друга.

Троица, видя его неуклюжие попытки отыскать бутылку, лежавшую прямо под ним, уныло усмехнулась. Они припадут ему урок, но что толку, если после звонка все вылетит из пьяной башки.

– А ты посмотри там? – Толик указал на ель, что возвышалась за спиной Стекляшки.

Он безропотно подчинился указаниям и, пристав с земли, на четвереньках подлез к дереву. Смотря на могучий ствол, он представлял, что находится в лесу – в голове вращались сотни елей, в то время как одна единственная стойко терпела его кислое дыхание. Макс не теряя времени, поднял бутылку водки с земли.

– Д-ак вот она! – плач прекратился, и Стекляшка улыбнулся во весь беззубый рот. Он протянул дрожащие руки к бутылке, но Макс медленно отступил от него.

– Зачем ты живешь? – вновь повторил он свой вопрос. Стекляшка озадаченно смотрел на него, пытаясь понять, как же правильно ответить.

– Чтобы пить, – смущенно ответил он.

– А зачем ты пьешь?

– Чтобы жить! – из пропитой глотки треснул сухой смех. Опухшее лицо окутали морщины, а Стекляшка продолжал гоготать, думая, что блестяще пошутил. Вскоре смех перешел в кашель, и, втянув в себя воздух, он отхаркнул на землю слизкий комок.

– Мерзость, – протянул Толик, смотря на выплюнутый комок. Однако никто не отреагировал на его ремарку. Тима переводил взгляд с Макса на Стекляшку и обратно.

– Нужна водка? – лицо Макса не выражало никаких эмоций. Стекляшка боязливо кивнул в ответ. – Тогда попроси.

– Максим, можно мне мою водку? – “мою” Стекляшка подчеркнул, дав понять, что знает свои права.

– По-собачьи, – спокойным голосом проговорил Макс, и его друзья слабо усмехнулись. Сам он оставался серьезным.

Стекляшка непонимающе посмотрел на него, стараясь понять – шутка это или ему действительно придется вставать на четвереньки и гавкать. Он был пьяницей, но не причинял никому вреда. Не сказать, что его любили, но относились к нему точно не плохо. Бывший спортсмен, Стекляшка профессионально занимался гимнастикой. Даже занимал места и мечтал пробиться на Олимпиаду. Это было неосуществимой мечтой, он понимал, что не дотягивает. Но ведь только мечта способна заставить тебя тянуться к нереальности. И он тянулся. Ежедневно он часами кувыркался на кольцах, брусьях, перекладине и бревне. Он не был талантлив, но трудолюбие заменяло нехватку способностей. Больших успехов он не достиг. На светофоре сбила машина. Водитель отчаянно жал газ, стараясь проскочить на мигающий желтый. Стекляшка, понуро опустив голову, пересекал дорогу. Он спешил на соревнования. Зеленый свет улыбчиво манил его на другую сторону дороги, как вдруг послышалось визжание тормозов. Увидев Стекляшку, водитель лихо повернул вправо, но по воле судьбы, именно туда и отскочил бывший гимнаст. Можно сказать – повезло. Машина лизнула Стекляшку, взметнув его худое тело в воздух. Он даже не потерял сознание, лишь круглыми глазами осматривал свою ногу. На месте голени виднелось кровавое месиво. Джинсы были порваны, а кроссовок буквально испарился (его так и не нашли, хотя вряд ли и искали). Кость, порвав кожу, смотрела прямо на него.

Дальше, как это часто бывает, он впервые попробовал вкус алкоголя, способного на время снять жуткую боль, но даже тогда он не опустился до пьянства. Спустя годы, он начал работать тренером. Сидя на обшарпанном стуле, он с улыбкой следил за малышней, что крутила сальто и кувыркалась на жестких матах. Изредка он ковылял к ним, показывая новый трюк или страхуя кого-то из своих учеников. Глаза его светились, когда под его руководством ученики брали золото, серебро, бронзу на городских соревнованиях. Неважно, какие медали они завоевывали, ему было так радостно смотреть на снаряды, скалой выдерживающие всех детей, на аплодисменты после удачного выступления и разочарованные вздохи после обидного падения. Сердечко его скакало, когда малышня срывалась с бревна, а ученики заботливо успокаивали, обещая, что завоюют для него медаль в следующий раз.

Спустя несколько лет секцию закрыли. Бюджет урезали, и спортивный комплекс выкупили бизнесмены из Москвы. Вместо спортивного зала, в котором дети стояли на головах, а пришедшие за ними родители восторгались своими чадами, где мальчишки кувыркались наперегонки, а девочки превращались в стройные мостики, сделали обычный тренажерный зал, который был ничем иным как унифицированным кирпичиком громадного коммерческого механизма. Детские крики и смех умолкли, теперь слышалась дикая музыка, подгоняющая человека необдуманно жить, а в зеркалах отражались стройные фигуры женщин со смартфонами в руках.

Были попытки воскресить секцию, и Стекляшка даже пару раз проводил занятия на улице. Общественные турники, брусья – это годилось для занятий, но с каждой неделей ряды будущих гимнастов редели, пока не наступила зима.

Когда снег растаял, а на небо взгромоздилось апрельское солнце, Стекляшка одиноко стоял возле турников, вглядываясь вдаль. Он видел своих учеников, но те не видели его. Они проходили мимо. Так Стекляшка понял, что потерял хоть какое-то разумное объяснение своему существованию. Железный болт в ноге раскалялся, напоминая ему, что он больше никому не нужен. А пенсия и пособия по инвалидности, пытающиеся покрыть унылый остаток жизни, послужили Стекляшке бесконечным источником волшебного прозрачного зелья.

Каждый пьяница когда-то был ребенком. Был личностью со своими мечтами. И Стекляшка – яркий тому пример. Да, все они выбирают эту узкую покачивающуюся дорожку, все они могут остановиться, развернуться и выйти из хватки когтистых бутылок, но есть ли в этом смысл?

У Стекляшки было чувство собственного достоинства. Он окинул мутными глазами троицу и фыркнул. Подростки серьезно следили за ним. Сделает или не сделает – решалось последующее отношение к нему.

– Да пошли вы в далекую щель, – процедил он и попытался развернуться. В голове небо с землей поменялись местами, и он неуклюже упал. Зашмыгав по земле руками, он напоминал черепашку, лежащую на панцире.

– Поднимите, – промолвил Макс, и Тима с Толиком тут же подскочили к Стекляшке. Он отскочил от них как ошпаренный, но все же нехотя позволил им себя поднять. Макс, крепкий подросток высокого роста, вплотную подошел к нему. Стекляшка был чуть ниже, и Максу пришлось слегка нагнуться, чтобы их лица оказались на одном уровне. Губы Стекляшки дрожали, уже случалось, что святая троица награждала его праведным гневом. Лиловый синяк под левым глазом – прямое тому доказательство. – Правильный ответ, – заключил Макс и отдал ему бутылку водки. Стекляшка молча принял столь щедрый дар и поспешно ретировался, спотыкаясь через каждый шаг. – Может быть, мы ему поможем, – обронил Тима. Троица двинулась дальше.

– Какие сейчас дети пошли! – застонал Стекляшка. – Вы не стоите и одной пятой моего Петьки! И одной пятой моей Машеньки! Вот они… они всегда помогали другим! – Стекляшка заревел троице вслед, отчего та замерла на месте и обернулась. – Они не мололи языком, а делали!