…к тому же, если люди открывали больницу

и терпят ее у себя, то, значит, она им нужна;

предрассудки и все эти житейские

гадости и мерзости нужны,

так как они с течением времени

перерабатываются во что-нибудь путное,

как навоз в чернозем.

На земле нет ничего такого хорошего,

что в своём первоисточнике

не имело бы гадости.

Антон Чехов, «Палата № 6»

Вводная новелла

Игорь остановил руку, готовую постучать в дверь с потертой табличкой «Заведующий».

– Не съем я вашего любимого Григория Олеговича, – попытался пошутить он. – Я же не пациент.

Медсестра молча уставилась на него своими испуганными нетрезвыми глазами. Она была усталой и толстой. Выщипанные брови, мешки под глазами и завитые красные волосы напоминали о нехватке равноправия в стране, а лицевые складки в форме просящейся к хирургу елочки пробуждали в сердце Игоря лютый диссонанс, который после возвращения из Калифорнии был особенно острым.

– У меня мало времени, – улыбнулся он. – Поэтому не соизволите ли вы удалиться. То, что мне нужно обсудить с вашим заведующим, сугубо конфиденциально. Идите.

Медсестра непонимающе моргнула.

– Go away, – Игорь потряс тыльной стороной ладони в сторону дежурного поста. Но она лишь шире раскрыла глаза.

– Послушай, красавица, – он достал из кармана заламинированный пропуск в фан-зону на концерт Шнурова. Такие штуки помогали в подобных ситуациях. – Я медийное лицо. На этой красивой карточке мое имя крупными буквами – Игорь Незнанский. Видишь? Встреча с Григорием Олеговичем согласована через главного врача, – он располагающе улыбнулся, провел карточкой перед лицом медсестры, затем взмахом кисти указал на себя и на дверь. – Я иду брать большое интервью у вашего заведующего. Это же его дверь, судя по табличке?

Медсестра несколько секунд непонимающе смотрела на него, потом развернулась и побрела на свой пост в середине коридора. Глядя, как она ссутулилась с книжкой сканвордов на старом диванчике, собранном из потертых ДСП, Игорь подумал о том, что с российской психиатрией все-таки что-то не так. Табличка «Заведующий» согласно закачалась на сквозняке.

– Если считать за табличку принтерный лист, завернутый в целлофанчик, конечно, – пробормотал он.

Игорь поправил пиджак, проверил диктофон, замаскированный под значок Союза журналистов на лацкане, и снова занес руку над дверью.

– Э-э. П-с-с… – раздался хриплый шепот.

Звук донесся слева, из проема в стене, за которым была палата.

– Вы меня? – тоже почему-то шепотом спросил Игорь.

Сквозь решетку пролезла кисть с волосатыми пальцами. Поманила:

– Подойди ближе, только не пались.

На стене сбоку информационный стенд. Гуашью по картону намалеваны картинки. Информация – той же гуашью по трафарету. Игорь сделал вид, что заинтересовался бобровым жиром. Советская медицина умела донести до обывателя способы профилактики: на картинке красивый бобер на белом коне копьем пронзает извивающуюся, как змея, палочку Коха.

– Ты журналист? – кисть нырнула обратно. Вместо нее между прутьями решетки показались верхняя губа с грязной щетиной и перекошенный нос, который ломался по меньшей мере четыре раза.

– Вы угадали. Есть информация о произошедших здесь событиях?

– Нет. У меня сенсационные новости.

Игорь разочарованно выдохнул:

– Конкретнее?

– Мне сообщили о том, что инопланетяне обратились к Путину с просьбой поселиться в Воронеже.

– Почему именно в Воронеже?

– Там еще остались воры в законе.

– Источник?

– У меня конференц-связь с пресс-секретарем.

Незнанский хмыкнул и вернулся к двери заведующего.

– Обожди! – шикнул вслед обладатель губы и носа. – Между тополями у входа немцы зарыли янтарный саркофаг. Главврач знает. Он кинул меня с выпиской.

– Я записал всё, передам в редакцию. Непременно.

Губа и нос нырнули обратно в сумрак палаты. Игорь покачал головой и подумал, что в броуновском движении пузырьков шампанского порядка больше, чем в этой больнице.

– Интервью с заведующим отделением принудительного лечения Горшковской психиатрической больницы, – негромко сказал он в значок на лацкане. – Скрытая запись.

Смартфон в кармане коротко завибрировал, подтвердив, что запись началась. Одновременно с этой вибрацией коридор зашумел. В очередной раз журналист занес руку и решительно, проигнорировав неожиданно возникшие за спиной мат и вопли, постучал в дверь.

Она открылась тут же. Григорий Олегович, растрепанный, в расстегнутом халате, непонимающе посмотрел на гостя и выскочил в коридор.

– Заткнитесь! – истерически крикнул он.

Коридор на секунду притих, будто банку с жужжащими жуками прикрыла массивная ладонь. Сбивчивое, хриплое дыхание заведующего в наступившей тишине звучало очень нервно. За мгновение этого сиплого безмолвия Игорь успел увидеть лихорадочный блеск в глазах своего интервьюера и сделать для себя некоторые выводы. Потом вопли и ругань возобновились с новой силой. Их источник приближался из глубины коридора: Два санитара под руки тащили визжащего больного.

– Григорий Олегович! – на ходу крикнул один из санитаров, похожий на избитого восьмидесятилетнего Брэда Питта, с желтой гематомой под глазом. – Вязать?!

– К чёрту!

– Что?

– К чёрту вас всех.

– Но…

– Аминазин!

– Булыгину?

– Всем! И себе поставьте пару кубов, – Григорий Олегович резко развернулся и нырнул обратно в кабинет. Игорь едва успел проскользнуть следом.

Решетка на окне. Стол из ДСП, два стула, сейф, шкаф – весь бытовой интерьер. Беспорядок. Морозный сквозняк из распахнутой форточки поигрывал беспорядочно разбросанными по столу документами: принтерными листами с печатями и пожелтевшими рецептурными листами образца 1984 года – Игорь видел такие только в своей детской поликлинике в забытых девяностых. Высокий шкаф без одной дверцы под завязку набит черными папками, на них фамилии и инициалы.

Было зябко, но заведующий, похоже, не замечал гуляющего по кабинету сырого ветра февраля – он то и дело хватался пальцами за ворот рубашки, оттягивал его, будто сжатого в кольцо удава, и суетливо бегал по коридору: бесцельно перебирал пальцами черные корешки, открывал сейф и отрешенно смотрел в его глубину, садился за стол и, подперев рукой подбородок, минуту смотрел сквозь окно, потом снова вскакивал.

Игорь наблюдал за этой суетой, напомнившей ему синдром поиска потерянных в кармане ключей у амфетаминовых наркоманов, только в исполнении человека, который их лечит. Было забавно, однако однообразно и не свежо, поэтому, когда Григорий Олегович в очередной раз уставился в окно в позе мыслителя, Игорь звучно закашлялся, привлекая к себе внимание.

Ноль реакции.

Журналист усмехнулся: ситуация в своем невротическом пафосе казалась отрывком скучной пьесы, написанной пьяным русским драматургом девятнадцатого столетия. «Сейчас должны быть выстрел и немая сцена, – подумал он, – потом занавес». Игорь покачал головой: мол, проходили, знаем – и не спеша подошел к шкафчику с папками. Зацепив кончиками пальцев несколько корешков с верхней полки, он вялым жестом сбросил их на пол. С шелестом страниц и шлепком пластика о линолеум папки картинно раскинулись по кабинету; мелкие бумажки и исписанные каракулями страницы разлетелись во все стороны. Игорь прошел к столу, оставляя грязные отпечатки протекторов на чьих-то биографиях.

Григорий Олегович вздрогнул, отрешенно взглянул на гостя:

– Ах, это вы…

– У нас интервью, помните? – журналист брезгливо присел на деревянный стул напротив.