Результат не замедлил себя обнаружить и оказался, разумеется, вовсе не таким, какой рисовался в моем воображении. То есть сейф не среагировал на карточку никак. Зато среагировало все остальное: аварийный светильник начал прерывисто мигать, по всему помещению раскатился зуммер тревоги, а затем идущий откуда-то сверху металлический голос сообщил, что система саморазрушения лаборатории приведена в действие! После чего начался обратный отсчет. С цифры пятнадцать…

Признаться, руки у меня похолодели, а сердце бешено заколотилось — выбраться из здания за пятнадцать секунд было совершенно немыслимо, — но я остался стоять, не отводя глаз от Принца и дяди. Они в свою очередь тоже молча пялились друг на друга с исключительно спокойными лицами… Так продолжалось до счета «восемь». Затем Принц со смешком заметил:

— Пора, пожалуй, отсюда убираться! — и коротко взмахнул рукой: я почувствовал, что рядом с ним в воздухе повисло невидимое окно портала. — Прошу вас, господа!

Что ж, на этот раз упрашивать ему не пришлось: на счете «шесть» из кабинета исчезла массивная фигура моего дяди, а на «пятерке» за ним последовал и я. А что прикажете было делать? Согласитесь, выбора у меня не было. Я мог только не думать, например, о том, как почувствует себя Гаэль, когда услышит грохот взрыва…

Пройдя через портал — на физическом уровне это не вызывало никаких ощущении, — я мгновенно зажмурился из-за яркого солнечного света, резанувшего по глазам, привыкшим за последние сутки к полутьме. И признаться, готовился, вновь открыв их, узреть нечто экстраординарное… Но нет, ничего подобного. Все еще щурясь и помаргивая, я обнаружил, что нахожусь в относительно знакомой обстановке, а именно посреди кабинета Принца, из которого тот разговаривал со мной перед Советом и располагался который в Мицуми-Сити на планете Фудзи. То есть примерно в двух месяцах лета от Денеба IV на самом быстром военном корабле.

Я предпочел подумать о чем-нибудь другом и не без любопытства огляделся. Кабинет был невелик и носил явный отпечаток весьма своеобразного характера своего владельца. Он был очень светел: окно, через которое били лучи стоявшего почти в зените солнца, занимало едва ли не всю дальнюю от меня стену, но в то же время в самой обстановке преобладали темные, приглушенные тона. Стены украшали картины в богато отделанных рамах, пол — ворсистый ковер с замысловатым орнаментом, на столах и полках шкафов виднелись статуэтки, керамика, прочие предметы искусств, но бросалась в глаза и другая символика типа замеченной прежде пепельницы — это все-таки был настоящий череп… Но самым, пожалуй, сильным было ощущение царящей вокруг утонченности, изящества, даже миниатюрности. Так что я — еще и в этом дурацком, порванном и прожженном спелеологическом костюме — чувствовал себя здесь попросту неуместно. Подозреваю, не только в собственных глазах…

Впрочем, окружающие особо на это не налегали. Напротив, они вели себя как ни в чем не бывало. Дядя, не дожидаясь приглашения, занял одно из кресел рядом с невысоким журнальным столиком и теперь тоже оглядывался своим вроде бы рассеянным, а на деле очень цепким взором. Принц же снял плащ и пиджак, швырнул их на софу с небрежностью, типичной для человека, привыкшего к тому, что за ним убирают слуги, закурил еще одну сигарету и только после этого обратился наконец ко мне:

— Да вы присаживайтесь, герцог. — Чуть улыбнувшись, ан указал на кресло рядом с дядей. — Раз уж, господа, вам случилось оказаться у меня в гостях, то милости прошу, чувствуйте себя как дома. — Говоривший до этого по-английски, последнюю фразу Принц сказал на нашем родном языке и использовал одну из самых радушных формулировок. Он как будто специально подчеркивал свое благорасположение, и меня это здорово обнадежило, учитывая недавний инцидент.

Однако Его Высочество, казалось, и впрямь пришел в отличное настроение. Пока я усаживался на указанное место, стараясь ненароком чего не разбить, он направился к расположенному за письменным столом бару, извлек оттуда бутылку вина, бокалы, выгрузил их перед нами и совершил еще один рейд за закуской — все это с такой несвойственной ему живостью, что оставалось только поражаться.

— Извините за скудость трапезы, — он вновь перешел на английский (поговаривали, что Принц недолюбливает родной язык), — но я сегодня дал слугам выходной: не рассчитывал вернуться так скоро.

Глядя на принесенные им печенюшки и конфетки, я не мог не присоединиться к его сетованиям. Про себя, естественно… От реплик же вслух я вообще решил воздержаться. В светлую минуту, а эту — с бокалом вина и какой-никакой едой — безусловно можно было считать светлой, я чувствовал, что глупостей, сотворенных мной за последние сутки, с лихвой хватило бы на иной год. Поэтому я приналег на сладкое, не забывая, впрочем, и про вино, в то время как Принц и дядя по большей части курили.

Однако через четверть часа мне стало невтерпеж, — по опыту я знал, что подобное молчание может длиться где-то около вечности (керторианский этикет не обязывает собравшихся за столом вести беседу). Еще же минут через десять, когда Принц сходил за второй бутылкой, я счел случай подходящим и не удержался:

— Ваше Высочество, я, конечно, понимаю, что вы не очень расположены к выполнению моих просьб, но все же — мне бы надо как-то вернуться на Денеб…

Говоря все это, я больше посматривал в сторону дяди, но тот ни единым знаком не выразил отношения к проблеме. Принц же разлил по бокалам из новой бутылки и довольно сухо кивнул:

— Да, я помню — вас ждут.

Признаться, тут я подумал, что на его помощь можно не рассчитывать, но через мгновение он продолжил:

— Но, герцог, я не могу открыть портал на такое расстояние три раза подряд. Вам придется подождать — часа четыре, не меньше.

От удивления (прежде я не слыхивал, чтобы кто-то в одиночку мог открыть три портала в неделю!) я едва не забыл его поблагодарить. Однако, выслушав мои немного сбивчивые слова — язык что-то слушался не блестяще, — Принц не пошел еще на один раунд молчания и повернулся наконец к моему дяде.

— Господин барон, вы понимаете, что происходит? — просто спросил он.

И, казалось, такой прямотой застал дядю врасплох, — во всяком случае, прежде чем заговорить, тот прокашлялся.

— Вы имеете в виду лабораторию, Ваше Высочество, или, надо думать, ситуацию вообще?

— Вообще, — без большой охоты ответил Принц, но дядя словно бы этого не заметил.

— То есть картину в общем и целом… — протянул он и задумчиво наморщил лоб. — Хотел бы лучше, Ваше Высочество! И не в последнюю очередь мне хотелось бы узнать, какой она видится на ваш взгляд?

«Чтобы знать, что тебе можно сказать, а что нет!..» — такова была, очевидно, опущенная часть мысли. И видимо, минута просветления для меня еще не миновала, поскольку я вдруг сообразил несколько любопытных вещей. Почему, например, Принц был так раздражен в лаборатории и стал так мил сейчас?.. Выходило так, что Его Высочество окончательно запутался в происходящем и готов был заплатить любую цену, чтобы разобраться. Причем положение у него было такое отчаянное, что эта наша встреча в лаборатории была чуть ли не последней соломинкой, перспектива утери которой повергала его в бешенство.

Это мое предположение оказалось довольно верным — последовавшие затем разъяснения Принца ничуть ему не противоречили.

— Вынужден констатировать, что я в тупике, — сообщил нам Принц, и уж не знаю, чего ему стоило подобное признание. — Вероятно, я подутратил бдительность за последние годы, господа. Ведь вся эта история не свалилась мне как снег на голову — мои источники несколько раз информировали о том, что Вольфар имел контакты с нашими соотечественниками. Впрочем, вам это, без сомнения, известно.

Принц, а вслед за ним и дядя глянули в мою сторону, как на единственного, кому по недоразумению это могло быть неизвестно, но я уверенно кивнул и лишь пробормотал: