— Ксюш, давай ты пока не будешь приходить к Кириллу? — неожиданно заявил парень, когда мы выезжали на трассу. Первая реакция — возмутиться. Но узнав за это время неплохо парня, понимала, что у него есть веские аргументы меня об этом просить.

— Кир не выносит слабости. Я точно знаю, он не захочет, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии, тем более ты.

Почему тем более «я» уточнять не стала.

— Дай ему время немного набраться сил, осознать, что произошло, — серьезно посмотрел прямо в глаза. Возразить он мне не позволил, да и не было у меня сильных доводов его переспорить.

— Пойми, он мужчина, а мы нелюбим быть слабыми. Мой брат особенно. Он даже на тренировки сбегал с температурой, когда мама закрывала его дома. Один раз даже в больницу с воспалением легких попал.

— Хорошо, — нехотя проговорила, понимая где-то на подсознании, что он прав. Но моя эмоциональная сторона не желала с этим мириться.

Кирилл

Какое мерзкое ощущение во всем теле. Ломит каждую кость, мышцы выворачивает, а кожу раздражает простыня, накинутая на обнаженное тело. Лучше бы все болело. Даже не знаю с чем сравнить это давящее, противное состояние. На веки словно положили килограмм свинца, телом пошевелить тоже не получается, а еще эта притупленная, ноющая боль в голове.

С трудом, но я все-таки открыл глаза. Понадобилось время вспомнить, как сюда попал. Какие-то датчики, капельница — меня окружает все то, что я ненавижу.

— Ну вот, молодой человек вы и проснулись.

Врача я знал. Мы встречались несколько лет назад, после злополучной травмы. Именно этот человек категорически запрещал мне возвращаться в спорт. Имя доктора крутилось на языке, но вспомнить не получалось — это ужасно раздражало. Оставив попытки вспомнить имя, собрался спросить, что же произошло.

С трудом получается, второчить языком, но я все же выдавил из себя предложение. Врач никак не отреагировал на мои слова. Он наклонился надо мной, раскрыл мне одно веко, внимательно всматриваясь, затем то же самое проделал с другим глазом. Пришлось повторить вопрос.

— Кирилл, не пытайтесь говорить. После полученной травмы, как следствие — речевая деятельность нарушена. Но не стоит пугаться, думаю, через несколько дней к вам начнут возвращаться рефлексы, и речь потихоньку начнет восстанавливаться.

Слова врача испугали. Испугали так, что я хотел подорваться с кровати, но не смог. Я осознаю, что не могу двигаться, но ощущаю свое тело: чувствую покалывание в стопах, онемение конечностей, легкий зуд над правой коленкой. Но не могу пошевелить рукой, чтобы почесаться. Сердце бешено стучит в груди, отдается набатом в висках, нарастает гул в ушах, голова начинает, разрывается от боли.

— Инна, — краем глаза замечаю медсестру, которая тихо стояла у него за спиной, — два кубика…

Последней мыслью, прежде чем провалиться обратно в темноту, после ощутимого укола — стоила ли «Спарта» этих жертв? Не легче было его продать, чтобы не валяться сейчас овощем на койке?

При следующем пробуждении, доктор стоял возле меня со шприцем в руках. Пришлось несколько раз сморгнуть, прежде чем взгляд сфокусировался на нем. Но свое прежнее пробуждение я помнил отчетливо.

— Кирилл, вы сильный мужчина, и такого поведения от вас я не ожидал, — спокойно, но недовольно произнес врач. В сознании всплыли его слова о нарушении речи. Вспомнил, как не удалось подняться, чувство беспомощности и дикий страх сразу же стали возвращаться.

— Если вы сейчас вновь заставите меня сделать вам успокоительное, я так и продержу вас на них до конца выписки. Но есть другой вариант, вы сначала меня выслушаете, а затем решите, стоит ли себя так вести, — резко проговорил он. Но именно этот тон подавил волну паники, поднимавшуюся к самому горлу.

Пододвинув стул к кровати, он сел возле меня. Поднес к моему лицу шприц так, чтобы я хорошо смог рассмотреть в нем два кубика прозрачной жидкости.

— Это я пока отложу, надеюсь, он нам больше не понадобится?

Сведя вместе брови, врач внимательно смотрел на меня. Разговор начинать не спешил. Не знаю, чего он ждал, но только когда пауза затянулась, и мне удалось с трудом совсем немного кивнуть, шприц доктор отложил в сторону.

Дальше Вадим Павлович (наконец-то мне удалось вспомнить его имя), долго говорил, а я внимал. Хорошо, что слышать не разучился! Говорил он четко и по делу, не пытался приправить правду напрасными надеждами, но и краски вокруг моего состояния не сгущал. Усвоил я четко одно: речь ко мне вернется постепенно. Леченье и занятия со специалистом будут этому не мало способствовать, но многое зависит и от моего настроя. Чем больше усилий и упорства я буду предпринимать, тем скорее заговорю и встану на ноги. А персонал больницы мне в этом поможет. Тут как в спорте, задача ясна, цель поставлена, и ее стоит выполнить, чтобы добиться результата.

— Никаких последствий остаться не должно — это я вам как лечащий врач уверенно заявляю. Вы сможете полностью восстановиться. Кирилл, вы обязаны нам в этом помочь. Если вы сейчас сдадитесь, все наши усилия могут оказаться напрасными. Вы же спортсмен боритесь, не сдавайтесь.

Когда я плакал последний раз? Даже не помню, в детстве, наверное, а сейчас глаза защипало. Пришлось прикрыть веки и подождать, когда растерянность отступит. А мерзкое чувство жалости к себе, одновременно вязкое и хлипкое погибнет в зародыше, и никогда больше не поднимет головы.

Я не позволю себе сломаться! Выстою! Этот бой я обязательно выиграю. На эту жизнь у меня грандиозные планы. Я не позволю одной неудачи, помноженной, на глупость исковеркать мое будущее.

— Я могу на вас рассчитывать?

Не знаю, какие перемены он увидел во мне, но его тон стал другим. Тень улыбки проскользнула в уголках его губ. Кивок давался мне с трудом, но я заставил себя опустить голову к груди и поднять ее.

— Вот и славно. Значит, завтра вас переведем в палату. Там вас уже заждались.

Спросить я, к сожалению, не мог, кого имел врач, но подозревал, что мама, наверное, от беспокойства сходила все это время с ума. А Ксюша? Все ли с ней в порядке? Переживает, беспокоится или уже забыла обо мне? И сколько времени интересно я провалялся в реанимации?

Кирилл

Прошел месяц. Месяц лечения, физиотерапии и занятий с логопедом. Я заново учился говорить, двигаться, ходить. Последнее пока давалось с трудом и под присмотром физиотерапевта. Вспоминать первые дни болезни не хочется. Перед глазами до сих пор стоят картины тех дней: мои неуклюжие попытки произнести звук, сделать четкое движение, пошевелить пальцами ног. Бороться с отчаянием приходилось регулярно, ведь первое время все давалось с таким трудом, а результат заметен, стал не сразу. Я радовался первым четко произнесённым словам, и прятал глаза от врачей, когда ко мне полностью вернулась чувствительность ног. Хватит и того, что мама рыдала на всю палату.

Видя ее слезы, ненавидел сам себя. Надо было отказаться от всего, продать оба клуба, если понадобится, но никогда не видеть ее слез, причиной которых стал я.

Ладно, я похудел, но больно было смотреть на исхудавшую маму. Ее женственные округлые пропорции — зависть подружек, сейчас совсем исчезли. Да и Стас совсем он себя загонял. Днем учеба, потом клубы, а ночью он оставался со мной, чтобы мама могла хоть немного отдохнуть.

Две недели назад взяв показания, дело следователи закрыли. Совесть до сих пор не давала забыть, что неприятности, свалившиеся на голову друга — по моей вине.

Эрик приходил почти каждый день, иногда заходили проведать друзья, Борисыч, но посетительниц женского пола я категорически запретил к себе пускать. По причине того, что они своим кудахтаньем будут жутко злить и раздражать. А еще я не терплю жалости.

Ксюше я первое время не позволял себя проведать совсем по другой причине. Эта девочка слишком глубоко запала мне в душу, и пока я тут валялся, о многом подумал. Жизнь слишком коротка, чтобы размениваться и упускать из нее действительно важного для меня человека. Еще никто не знает, но на эту девочку у меня очень серьезные планы. Ну и, конечно, я не мог позволить ей видеть меня беспомощным и слабым. Хотя желание видеть ее, вдохнуть самый сладкий аромат, коснуться нежной коже, с каждым днем становилось все непреодолимее.