– Что это, черт возьми, такое – белка, трахающая динозавра?

Я вздохнула, заставляя себя посмотреть на бумагу. Мне даже захотелось на него разозлиться, но, честно говоря, это было больше похоже на белку, трахающую динозавра, чем я хотела признать.

– Это божья коровка.

Тишина.

Не обращая на него внимания, я села в кресло, тыча пальцем в ненавистную кисть.

– Это ужасно, – наконец, произнес он.

– Я знаю.

– Нет, это действительно очень плохо. Например, я не знаю, как человек может так плохо рисовать. Что угодно.

– Как ты думаешь, они будут плакать? – спросила я, чувствуя легкую тошноту – наверное, какая-то тайная часть меня надеялась, что это не так ужасно, как кажутся.

– Кто, божьи коровки? У них нет глаз, детка. Они не могут плакать. Хотя можно с уверенностью предположить, что они плачут глубоко внутри ...

Я отмахнулась от него, неохотно рассмеявшись. – Нет, дети. Как я могу разрисовывать их лица, если даже не могу нарисовать на этой проклятой бумаге?

Он сел на край стола, в углу от меня.

– Ну, это не так уж и сложно, – начал он, но я подняла руку.

– Посмотри этим божьим коровкам в лицо, когда ты так говоришь, - предложила я. – Ты думаешь это так просто?

Его губы дрогнули, и он покачал головой. – Я очень стараюсь не отпускать сексуальных шуточек о простых божьих коровках.

– Не надо, – сказала я, борясь с собственной улыбкой. – Кроме того, они анатомически не правильны. Так ты думаешь, что сможешь помочь? Друзья помогают друг другу.

Они также отвечают на сообщения, чтобы люди знали, что их не убили или что-то в этом роде.

– Я уверен, что смогу помочь, – сказал он, протягивая руку, чтобы провести пальцем по моему носу. На мгновение я забыла, что нужно дышать. – Начнем с краски. Садись, и мы пройдем через это шаг за шагом.

Через полчаса мне стало лучше. Я имею в виду, что рисовать лица было не так уж сложно, но по какой-то причине я получал краски слишком водянистыми, поэтому они продолжали работать вместе.

– Ты отлично справляешься, – сказал Пэйнтер, наблюдая, как я провожу зеленым карандашом по бумаге. – Это определенно похоже на ящерицу.

Я подумала, не сказать ли ему, что это должен быть цветок, но решила просто добавить глаза. Тем не менее, у меня был очень хороший лист с радугой, божьими коровяками и облаками. Я решила, что с детьми все будет в порядке, если я предложу им только несколько вариантов.

Взглянув на него, я улыбнулась, потому что он был рядом со мной и всегда делал меня счастливой, даже если это, вероятно, не должно было произойти.

– Итак, ты можешь сказать мне, где был на прошлой неделе?

Выражение его лица тут же изменилось. – А зачем тебе это знать?

– Не будь таким подозрительным – я просто поддерживаю разговор, – сказала я, решив, что сейчас сойду с ума и попытаюсь нарисовать покемона. Джесс предупредила меня, что дети сейчас относятся к ним жестко, и маленький желтый монстр выглядел так, как будто изобразить его не составит труда. Пораженная внезапным вдохновением, я положила левую руку ладонью вниз на стол, рисуя Пикачу на своей коже вместо бумаги.

– Ничего себе, это совсем другое, – сказала я, глядя на него снизу вверх. – Сложнее, потому что кожа движется больше, чем бумага. Так, где же ты был? Если конечно можно ответить на этот вопрос.

– Наверное, мне не стоит вдаваться в подробности, – признался он, не сводя глаз с моей руки. Я прикусила губу, сосредоточившись на том, чтобы правильно расставить маленькие черные точки на ушах. Мило. – Клубные дела и тому подобное. Но чтобы ты знала, я буду часто уезжать из города в течение следующих нескольких недель, а может и дольше. Не уверен, как все сложится.

Нахмурившись, я окунула кисть в красную краску для щек.

– Разве ты не на условно-досрочном освобождении? – спросила я. – Не возникнет проблем из-за того, что путешествуешь?

Он испугал меня, схватив за подбородок и повернув лицом к себе.

– Ты же знаешь, я не такой, как те парни, которых ты встречаешь в школе, – сказал он с тихой настойчивостью. – Моя жизнь совсем другая. Я не хочу, чтобы ты беспокоилась обо мне, Мел, потому что я осторожен, но я никогда не буду следовать правилам.

Я сглотнула, загипнотизированная его взглядом.

– Но ты же не хочешь обратно в тюрьму, не так ли?

– Конечно, нет, – сказал он. – Но я не позволю страху встать на пути того, что мне нужно сделать. Если тебе от этого станет легче, то я не делаю ничего особенно безумного и я не один. Нам просто нужно следить за тем, как развивается ситуация. Если случится что-то серьезное, парни не подпустят меня туда, потому что мои братья тоже не хотят, чтобы я вернулся в тюрьму. К твоему сведению – краска повсюду.

Я отстранилась, посмотрела вниз и увидела, что моя кисть соскочила с руки и скользнула по листу с маленькими животными, над созданием которых я так усердно работала.

– Это отстой, – сказала я, и речь шла не о картине ...

– Действительно, – сказал он, пожимая плечами. – И я не могу поделиться этим с тобой. Скажи только слово, и я уйду, оставлю тебя в покое. Я не пытаюсь заморочить тебе голову, Мел, но и изменить себя тоже не могу.

Я сглотнула, решив пока игнорировать эту конкретную реальность.

– Ты можешь показать мне, как нарисовать цветок?

Он кивнул, медленно вытаскивая кисть из моих пальцев.

– Во-первых, тебе нужно начать с чистой поверхности, – сказал он, снова беря меня за подбородок и поворачивая мою щеку к себе. Он окунул кисть в зелень и поднес ее к моему лицу. Краска была прохладной там, где касалась моей кожи, но она все еще горела глубоко внутри.

– Длинные, гладкие мазки сохранят цвет ровным, – продолжал он, когда кисть скользнула по моему лицу, вплоть до подбородка. Я изучала выражение его лица, сосредоточенное и целеустремленное, когда он продолжил рисовать. Его глаза были такими голубыми, такими ясными и полными света. Умом я понимала, что он был одним из плохих парней. Я просто не могла соизмерить это с человеком, сидящим здесь рядом со мной.

– Ты поможешь мне завтра? – спросила я. Он приподнял бровь. – Я имею в виду, с росписью лиц. Хочешь пойти со мной на карнавал? У тебя это получается гораздо лучше, чем у меня.

На его лице появилось странное выражение.

– Я преступник, Мел, – сказал он. – Не думаю, что они захотят видеть меня там.

– Многие люди – преступники, – серьезно сказала я. – Если ты провел какое-то время в тюрьме, то не значит, что до конца своей жизни не можешь стать добровольцем. Ну, только если ты не сексуальный маньяк, а я думаю, что это не про тебя. Почему ты не можешь быть добровольцем? Разве ты не дружишь с Болтом? Это его старуха Мэггс управляет программой. Он помогал много раз. В прошлом году клуб даже организовал сбор средств для этой программы.

На лице Пэйнтера появилось задумчивое выражение.

– Я встречался с Болтом в тюрьме, я тебе уже говорил об этом? – спросил он. Я отрицательно покачала головой. – В первый раз, когда я сел. Он помог мне разобраться в этом дерьме, связал меня с клубом. Хороший брат.

– Ну, твой хороший брат будет там завтра, так что думаю, если он может это сделать, то и ты тоже. И я знаю, что им нужна помощь – я имею в виду, они настолько отчаялись, что заставили меня рисовать, и ты ведь уже понял, что у меня это очень плохо получается.

Он тихо рассмеялся.

– Замечание принято. Ты победила. Теперь довольна?

Да. Да, довольна.

– Спасибо, – сказала я, широко улыбаясь. Затем я перестала улыбаться, когда он нахмурился на меня.

– Не двигай лицом – я работаю.

– Да, сэр, – ответила я, пытаясь расслабиться. Я не знала, что он рисует на мне, и мне было все равно. Каждое прикосновение было подобно пальцу, бегущему по моей коже, посылая озноб через меня, зажигая глубоко внутри медленно горящую потребность. Он наклонился ближе, изучая мое лицо, затем снова устремился к цветам, полностью поглощенный своей работой.