Отбирают в ВВС строго и кропотливо, при условии наличия этого самого интеллекта. Ибо люди в авиации никогда не считались расходным материалом. «Пушечное мясо» – это не о нас. В идеале, выпускники училища ВВС должны быть продуктом штучного производства. Потому как земля одинаково твердая для всех! И ошибок не прощает. Самолет, в отличие от сломавшегося танка, на обочину дороги не припаркуется. Он рухнет на головы случайным прохожим, качественно перепахав пару гектаров земли. Почувствовали разницу?

Даже обращение к военнослужащим в авиации строго уважительное. Всегда по имени-отчеству независимо от возраста и звания. Общение без показного паркетного шарканья. Без громкого щелканья каблуками. Без подобострастного взывания к чинам и регалиям.

Поэтому в искреннем рвении офицеров гарнизонной комендатуры всегда присутствовало страстное желание гноить его, соколика сизокрылого, в недрах свободолюбивого ВВС взращенного! И обязательно с тройной энергией. А все почему?

 Летать этот мерзавец, возможно, когда-нибудь сможет и станет. Свысока на весь мир, сволота улыбающаяся, смотреть будет. Включая на всех нас, на сырой земле остающихся… и в том числе, на меня, любимого. Он что себе позволяет? Думает, лучше меня?! Ишь чего возомнил, паскуда! Фас его! Трави, пока не ушел! Если нам суждено по земле ползать, то летать в синем небе – крамола. Контрреволюция! Измена!

Наверное, именно так и думают обладатели красных погон, с ненавистью глядящие на курсантов военно-воздушных училищ. Иного объяснения и оправдания их красноречивым взглядам и непристойным поступкам найти невозможно. Ибо после каждого заступления в гарнизонный караул, в расположение альма-матер возвращались далеко не все бойцы. ВВС несло потери.

Одно радует, что потери восполнимые, временные. Ребята пополняли число сидельцев, не успев растерянно хлопнуть ресницами, как по воле свирепого крансопогонника мгновенно превращаясь из охраны в арестантов. Их оружие привозили оставшиеся на воле сослуживцы. Молча ставили в пирамиду. Сдавали патроны и грустно смотрели на пустующие, осиротевшие кровати.

– Как они там сейчас?

Там, это значит на губе. Ибо каждый уважающий себя помощник военного коменданта или начальник гауптвахты, а то и сам начальник гарнизона считал за норму арестовать пару-другую «летунов-залетчиков». Начисляя максимально возможный срок для долговременной отсидки в комфортабельной обстановке общей камеры. В сугубо воспитательных целях, естественно. Дабы доказать обнаглевшим выскочкам на их же собственной шкуре, что жизнь на земле – не сахар. И представителям ВВС в ней не место. Земля принадлежит красным погонам и им подобным.

Учитывая плачевную практику, к гарнизонному караулу готовились истово. Статьи Устава разучивали как поэмы Пушкина в школе. С выражением и нараспев. Форму утюжили. Сапоги гладили и драили до зеркального блеска. Стоптанные каблуки перебивали. Миллиметры на шевронах и петличках вымеряли. Бляхи на ремнях натирали до благородно-золотого блеска.

Отведенные сутки караульную службу тащили супер-пупер-мега-гипер-образцово, чтобы повода для ареста не возникало по-определению. Даже теоретически.

Но «помидорные» офицеры глазам своим не верили. День и ночь покоя не знали. Все искали и рыскали, чтобы летунов-голубчиков в нежданных гостях, да на уютных нарах оставить. Гостеприимно, ничего не скажешь.

41. Лелея смутные надежды

В тот день все пошло очень даже удачно. Комендантский полковник пару часов традиционно и желчно брюзжал на разводе караула. Он занудно гундел о неспособности и непригодности ВВС, как рода войск в современной войне в целом. А в частности не забыл пройтись по «убогим дебилам, косящим от настоящей земной службы в рядах поганой авиации».

Дежурный комендант обошел всех и каждого. Задал по паре-тройке самых каверзных вопросов из Устава Гарнизонной и Караульной Службы. Получив исчерпывающие ответы, рассвирепел еще больше. Фактически, пришел в неистовство. Полковник расценил наши знания за прямое оскорбление и издевательство. Ибо по его авторитетному разумению, представители ВВС по  вольнодумному строению мозга не в состоянии осознать и оценить отточенное великолепие и строгую красоту Общевоинских Уставов. Не дано это им это!

Уязвленный краснопогонник решил лично поприсутствовать при приемо-сдаче гауптвахты, лелея смутную надежду подловить нас на каком-нибудь нарушении процедуры проверки арестованных. И непременно развить наше упущение в свою пользу. Но пошло немного не по его сценарию.

Дело в том, что на гарнизонной гауптвахте сидят не только образцово-показательные военнослужащие, волей случая попавшие в поле зрения гарнизонного патруля, но и личности, находящиеся под следствием за достаточно серьезные преступления. Более того, в отдельных камерах сидят и те, кто уже осужден военным судом-трибуналом на реальный срок. Они ожидают неизбежной пересылки в дисциплинарный батальон или того хуже – в тюрьму. А сидеть многим из них, ой как не хочется.

При проверке арестованных комендант-краснопогонник маячил у нас за спинами, постоянно вмешиваясь в процедуру приемо-сдачи. Он создавал нервозность, суету и неразбериху.

Сложилось так, что дверь в камеру, где шла перекличка и поголовная проверка подследственных, была открыта. Более того, дверь, ведущая из длинного коридора с многочисленными камерами во внутренний дворик гауптвахты, тоже была открыта.

Противно, видите ли, господину полковнику спертым воздухом застенков и казематов дышать. Свежего весеннего ветерка захотелось.

Сказано-сделано. Приказы в армии выполняются беспрекословно. Каюсь. Виноват, что выполнил бездарное распоряжение дежурного коменданта.

Тяжелая железная дверь, надежно закрывающая коридор с рядами камер, была нараспашку. Выход во двор гауптвахты, фактически, был свободен.

Один из подследственных, не желая переходить в разряд осужденных, с отчаянием бросился на полковника и сбил его с ног. Очень удачно сбил. Так, что визжащее и копошащееся тело полковника заблокировало состав караула в мрачном и узком коридоре гауптвахты.

Легко перемахнув через поверженного офицера, подследственный вырвался во внутренний дворик в объятия пьянящей весны.

Для обычного человека трехметровый забор с верхним рядом колючей проволоки является непреодолимым препятствием, но не в этом случае. Жажда свободы чудеса творит. Отчаянный малый лихо перемахнул через кирпичный забор. Легко преодолел колючую проволоку, натянутую по верхней кромке и… ищи-свищи ветра в поле.

А полковнику осталось бы писать на себя подробный рапорт с чистосердечными повинными показаниями. Именно на себя любимого – за содействие дерзкому побегу персональным бездействием и личностной дуростью.

Мы были чисты, ибо выполняли многочисленные «ценнейшие указания» краснопогонного полковника. Причем, точно и в срок.

Но звезды улыбнулись старому хрычу. А может, это случилось потому, что в составе караула был Витя Копыто?! Как знать?!