было отдохнуть. Слишком много времени он провел возле ее постели.

Несколько дней спустя, Сольвейг окончательно пришла в себя. Силы к ней вернулись, а

вот к постоянным переменам настроения и всяческим проявлениям своего организма, она

привыкнуть никак не могла. Хотя странное ощущение новой жизни, что таится внутри

нее, было даже приятным. Ничего подобного она ранее не испытывала. Это казалось

одновременно странным и удивительным.

Матовую черную броню, (а в том, что это была броня, сомнений не было), она снимать не

торопилась. Арон сказал, что снять его может только она сама, когда придет время. Это

было очень комфортное, легкое одеяние, и пользоваться им было совсем не сложно. Оно

не стесняло, не мешало справлять естественные потребности. Да и тело в нем

удивительным образом оставалось чистым. И, конечно, эта вещь придавала ей сил, потому

что это подарок от него. Первого и единственного в ее жизни мужчины.

Кузнец крепко-накрепко засел в ее некогда остывшем сердце. При мысли о нем, в душе

зияла пустота. Будто нет его больше в этом мире. Но, он обещал найти ее. И она верила в

это обещание. А время шло. Дни, недели, месяцы… а он все не приходил. Тоска по

любимому человеку, как и сама любовь, были так непривычны и новы для Сольвейг. К

боли телесной она была готова, а вот к душевным ранам – увы. Это изводило и без того

ослабшую деву. Конечно, королева мать и резко подобревший король отец, делали все

возможное, чтобы успокоить дочь. Отвлечь от грустных мыслей. Обнадежить по

возможности. Но предчувствия становились все тревожнее, все темнее.

Так прошло несколько месяцев. Жизнь, которую Сольвейг взрастила в себе, наконец, попросилась наружу. Случилось это внезапно, и совсем не вовремя. В одно прекрасное

солнечное утро, она стояла перед большим зеркалом в длинной галерее, и поглаживала

округлый живот. Странный доспех был достаточно эластичен для этого. Но, что-то

пошло не так. Показалось что стеклянная гладь зеркала, вдруг, покрылось множеством

мелких трещин. Сольвейг вздрогнула, по телу пробежала прохлада. Один за другим, части

ее доспеха, словно скорлупа стали отделяться от тела. Они глухо падали на мраморный

пол галереи, обнажая ее тело. В конце концов, она осталась стоять босиком на холодном

полу, среди кусков странного материала, напоминавших то ли сброшенную кожу, то ли

странные опавшие листья.

— Вот и время пришло, – прошептала она еле слышно. – А тебя все нет и нет….

Глава 26. Пробуждение.

Неизвестно сколько времени прошло, с того момента как Арон погрузился во тьму.

Казалось, прошла вечность прежде, чем он ощутил какое-то присутствие. Что-то такое

родное, отзывавшееся в душе теплом и светом.

- Кто здесь? – подумал Арон.

- Твое прошлое, – эти два слова, словно ножом резанули по сердцу.

- Отец! Где ты? - Взволновался кузнец.

- Теперь, я везде… кажется.

- Позволь увидеть тебя! – взмолился он.

- Изволь…

Образ отца плавно возник перед глазами. Он был светел и умиротворен.

- Чем ты занят сын, и почему ты здесь? — спросил он первым.

- Я… не знаю, – вдруг осознал Арон. Он четко помнил, кто он есть, но не более того.

Попытки вспомнить что-то еще ни к чему не приводили.

- Тебе рано тут быть, – заявил отец. – У тебя еще много дел и они не початы.

Арон вдруг вспомнил вопрос, который, наверное, долго мучил его раньше. И понял, что

задать его нужно именно сейчас, иначе такого шанса больше не выпадет.

- Кто я отец? Кто мы такие и откуда?

- Мы люди, – лаконично ответил он. – Только зародились мы не здесь. Мы — это все, что

осталось от другого народа. Последние представители вида. Я был чистокровным, а ты

уже полукровка. Но это уже не имеет значения, ибо ты – это все что осталось

- Как тебя понимать?

- Я не хотел, чтобы ты знал об этом. Этот груз не для тебя сын. Я желал, чтобы ты начал

свою жизнь с чистого листа. Чтобы у тебя была своя, не похожая на мою жизнь. И свое

счастливое будущее.

- Скажи… зачем ты дал себя убить, отец?

- Прости, я хотел позже все тебе объяснить, чтобы ты успел пожить спокойной жизнью, но, в планы вмешались обстоятельства…. Я прожил гораздо дольше, чем ты можешь

представить, и смертельно устал. Кроме того, я дал тебе все, что было нужно, и готовился

уйти в тень. О смерти я подумывал часто, и в конце концов потерял бдительность. Те

молодые, горячие люди… помогли мне не в то время. Это было так внезапно, что я не

почувствовал боли. Да, я боролся до конца, чтобы ты мог мной гордиться, но для себя уже

все решил. А потом, наступило долгожданное облегчение.

— Я всегда тобой гордился… Это не справедливо, отец! За что ты так со мной!?

- Я знаю…. Прости, это эгоистично с моей стороны. Здесь, в тишине и покое, я понял это.

Но уже ничего не смог изменить. Я виноват, гордыня подвела меня, сын. Кроме того, я не

думал, что ты будешь за меня мстить. Своим эгоизмом, я сам свел свои же труды на нет.

Ты обагрил руки кровью… прости и за это, сын. И за то, что дважды пришлось сжечь наш

дом. Я кругом виноват, от этого не уйти. Но ты должен жить. Ведь ты последний. И от

тебя зависит, возродиться ли дух твоего народа или останется бестелесным навечно.

- О чем ты говоришь? – не понял Арон.

- Ты, сын мой, вместилище духа прежде великого народа. Как и я в прошлом. Запомни: ничто в этой вселенной не уходит безвозвратно и не исчезает в небытие. Когда ты

родился, часть нашего духа перешла к тебе. Когда умер я, тебе отошло все остальное. Тот

свет, который лечит твои раны, и та сила, которая позволяет тебе исцелять других, дарована именно этим духом. Часть его переходит к тому, кого ты им наделил. Это

духовная сила, которая не имеет ни оков, ни границ. Она поистине неисчерпаема. Это

сама жизнь, которая стремится дать свои ростки в любом проявлении. Даже здесь, сейчас.

Ты понимаешь, о чем я говорю?

- Ты говоришь загадками, отец, разве я могу кого-то лечить?

- Все просто, - улыбнулся отец. - Помог кому-то – наделил духом. Дал жизнь – поделился

силой. Как и я в свое время. От отца к сыну, от сына к его детям, и так далее. Я отдал тебе

половину себя, ты отдашь половину своим детям, они поделятся со своими детьми.

Каждый из них взрастит эту силу и преумножит в себе. И так до тех пор, пока твой народ

не возродится и дух его не воспрянет в каждом. Когда нас станет много, и дух окрепнет в

телах, уже не будет нужды передавать его от отца к сыну. Он сам будет наполнять собою

потомков. И как бы тот народ не звался, где бы он ни жил – это не важно. Главное, что он

обретет новое бытие, и шанс на праведную жизнь.

- То есть… другими словами, ты хочешь сказать, что я могу дарить жизнь?

- Не только. Ты почувствуешь, это не сложно. Ты ощутишь силы со временем, понимание

само придет к тебе. Может быть постепенно, а может и внезапно. Как взрыв… – Отец, замолчал.

- У меня есть еще вопросы…

- Довольно. Тебе уже пора сын.

- Но отец, я должен знать!

- Мне некуда спешить, я уже обрел покой, а вот тебе следует поторопиться. Ты найдешь

ответы в свое время. Эсхил тебе поможет. Когда ты вернешься к жизни, скажи ему фразу:

«От отца к сыну». Посмотришь, что будет.

Отец протянул свои теплые ладони, и на прощанье, грустно глядя в глаза, пожал сыну

руку…. Арон стал задыхаться. Рука, за которую только что держал его отец, отозвалась

болью. Запястье жгло огнем, так сильно, что он закричал от боли. Образ отца исчез. В

глаза ударил свет, тишину прорезали звуки. Вокруг все закрутилось, забурлило. Он был

погружен в какую-то мутную жидкость - это она не давала ему дышать. Арон принялся

бить руками, в надежде выплыть, но руки упирались в невидимую преграду.