Бывает, ищешь ты сахарницу пять минут, а она – вот – на столе все время стояла.

Или вот видишь ты человека, который говном себе бутерброды намазывает и говоришь: «Ты не прав. Надо не говном. Надо маслом». Делаешь ему все по-человечески, причем старательно так, с сознанием своей значимости – что вот ты мол научил бедолагу, как правильно, и вот заживет он теперь! И упускаешь одну крохотную, может быть, но такую очевидную вещь: он просто искренне любит говно.

«Пушкинъ»

С чего же начался этот кошмарный вечер? Сначала девушки из Chanel предлагают мне взять интервью у Миллы Йовович, приехавшей раскрутить их выставку «Маленький черный жакет». Я говорю «ок». Что могу поговорить с ней, например, о важных для нее местах в Москве. Девушкам из Chanel это нравится. Они назначают интервью на четверг, в 15-15.

В четверг, в 1:39 ночи они сообщают, что интервью переносится на 21.15.

20:15. Они звонят и просят приехать пораньше, к 21:00.

21.00. Когда я все бросаю и приезжаю, они сообщают, что интервью переносится на «после концерта», 15-минутного выступления Миллы, запланированного на 22.00.

Девушка из Chanel советует мне «развлекаться», я тем временем не обнаруживаю себя в списке на входе. Две разные девушки из Chanel обещают выйти и встретить меня. В результате я полчаса стою у дверей и попадаю внутрь в 21:35.

22:39. По окончании выступления Миллы (она спела три песни – хотя могла и не петь, большинству гостей было достаточно сфотографировать ее для инстаграма) я звоню девушкам из Chanel. Мне говорят, что сначала надо, чтобы Милла собралась с силами после концерта. На то, что она пела 15 минут, мне отвечают: «Она – селебрити». При этом обещают, что я буду первым, кому она даст интервью после того, как оправится.

23:27. Наблюдаю за вторым интервью, которое Милла под руководством девушек из Chanel дает не мне у нее в гримерке. Милла мила, устала, но держится, давая вот уже сорокаминутное интервью, которое девушки из Chanel не пытаются закруглить. «Сколько у вас вопросов?» – спрашивает у меня одна из них. Объясняю, что просто собирался побеседовать про важные для Миллы места в Москве.

23:47. Милла надевает большой белый жакет и собирается уходить. «Милла, тут есть еще вопрос про твои любимые места в Москве!» – сообщает ей девушка из Chanel. «”Пушкинъ”!» – кричит Милла и покидает здание. «Не расстраивайтесь, Ярослав!» – кричит мне девушка из Chanel.

На выходе мне, как и другим гостям, выдают тубус с репродукцией одного из снимков с выставки. «Последний!» – говорит мне девочка на раздаче.

А выставка, кстати, ничего вполне. Ни черта не понимаю в черных жакетах, но фотограф из Лагерфельда очень неплохой. Помнится, в свое время я спросил Леди Гагу, при каких условиях она разделась бы для мужского журнала. Она ответила: «Если бы меня снимал Карл Лагерфельд».

Так я сходил на интервью к Милле Йовович. И все, что я получил – это плакат с Сарой-Джессикой Паркер в короне. Никому не надо?

Весточки от мамы

Свое детство я провел в небольшом закрытом городе в Челябинской области. Сначала он назывался Челябинск-66, потом – Челябинск-70, а под конец его переименовали в Снежинск. Сейчас-то я уже давно в Москве, но в Снежинске остались мои сестры и моя мама. И раз в два-три дня мама пишет мне оттуда электронные письма.

Мама пишет: «Я пробила по интернету адрес твоей новой работы, который ты мне дал. Там находится жилой дом, а никакое не медиа. Удачи с трудоустройством».

Мама пишет: «Ты помнишь, что у твоей сестры скоро 50-летие? Я уже купила ей подарок – красивую футболку, на ней нарисована собака с открытым ртом, на всю грудь, и в черных очках. Твоя сестра любит такую чушь!»

Мама пишет: «Я твоей сестре сегодня сделала подарок – связала длинный мягкий шарф и шапочку. Она сказала, что розовый цвет совсем не её, но я ей посоветовала сменить имидж и посмотреть, как ей идёт этот нежный розовый цвет, который сразу скинет ей не менее 10 лет».

Мама пишет: «Почему ты на фотографиях делаешь такие страшные рожи, особенно глаза? Я такие фотографии даже знакомым стесняюсь показать, а они тебя считают красивым. Не хочу, чтобы их представление изменилось. Что-то проблемы навалились. У нас опять полно вишни…»

Зубы

В молодости мама была городской королевой красоты. Мужчины грезили о ней, а женщины бежали вслед по коридорам, чтоб получше рассмотреть, во что она сегодня одета. И поддержание красивости была неотъемлемым элементом нашего с сестрами детского воспитания. «Не расстёгивай пуговку, некрасиво!» Не закусывай губу, некрасиво!»

Помню, годы спустя мама приехала ко мне в Москву. Доктор наук, она привезла своих студентов в столицу на какую-то крутую олимпиаду.

Та неделя пролетела очень быстро, мы оба с ней были заняты своими делами и толком не свиделись. От этого мне было очень грустно, когда я провожал ее на вокзал. И мама очевидно чувствовала то же.

– Не понимаю, как у нас до такого дошло, – тяжело вздохнула она, глядя на меня на перроне прежде чем сесть в поезд. Я уже был готов расплакаться.

– Как так получилось? – спросила она печально. – Когда у тебя стали такие кривые зубы?

Вор

Когда я был маленьким, я воровал в книжном. Книги у нас в семье покупали нечасто (по крайней мере, не так часто, как мне бы хотелось) – их получали по подписке или обменивали на макулатуру: шершавые строгие томики Александра Дюма, глянцевые, неприлично нарядные сборники сказок Туве Янссон и Джани Радари, крышесносный микс из «Малыша и Карлсона», «Маугли» и «Винни Пуха» под одной зеленой обложкой. Магазинных книг в доме тоже было много – просто в большинстве своем они были куплены в те давние времена, когда семейный бюджет нужно еще было делить не на шестерых, а на четверых или даже троих.

Во многом свою одержимость чтением я удовлетворял в детской библиотеке, безлюдной, белоснежной, с грустными служительницами в роговых оправах и отдельной комнатой для прослушивания грампластинок (пора-пора-порадуемся). Но книжный, единственный в городе, под многозначительным названием «Радуга» (аккурат через площадь от «Гастронома, посередине – кинотеатр «Космос»), манил модными новинками, которые библиотека закупать не торопилась. Там буры на скаку перестреливались с зулусами, женщины в дорогих платьях травили друг дружку мышьяком в загородных спа, а в провинциальной прачечной начинали пропадать люди в силу совершенно дьявольских причин.

Моим верным союзником и не дающим осечек оружием в охоте на книги был тулупчик. Вечно великоватый, из толстой, негнущейся с мороза овчины, с огромными квадратами накладных карманов по бокам. Вот в этих карманах незаметно и находили пристанище книги, спасенные мной от комы магазинных полок. В то время двери магазинов еще не принимались истерически пищать, когда через них с безмятежной улыбкой абсолютного счастья проходил школьник с краденым товаром. Всего и делов было – дождаться, когда все продавщицы отвлекутся на что-то и еще – и быстро сунуть выбранную книгу – разумеется, не слишком толстую, в карман. Она утопала в нем, как будто они были созданы друг для друга: раз – и нет ее. Зачастую после этого, толкаемый чем-то навроде совести, я шел на кассу и покупал одну из выставленных там открыток – на них хватало моих скудных финансов. Открытки эти (фотосерия «Обезьяны») складировались в моем ящике стола, самом нижнем как у младшего. Дрил, мадрил, гамадрил, гиббон, горилла – они теперь оттуда взирали на меня с мудрой печалью во взглядах.