Лина улыбнулась Вере. Она любила подругу. С ней было интересно и довольно комфортно, она редко обижалась, не была назойлива. И все же даже с ней Лина почти всегда чувствовала себя одинокой и непонятой. Тогда, да и гораздо позже, она и сама не знала, какого понимания хотела. Что в ней было такого особенного? Ничего. Она ничем не отличалась от всех других сверстниц. Но то ли отличаться хотелось, то ли действительно в ней, в душе ее или в натуре, содержалось что-то, жаждущее открытия и триумфа, однако неудовлетворенность собой и своим положением в окружающем обществе Лина чувствовала с ранних лет. Поначалу это было неосознанно, ее постоянно что-то не устраивало, что-то ей мешало, а что – она понятия не имела. То хотела мороженое, то игрушку, а получив и то, и другое, не ощущала ничего, кроме разочарования в жизни.
Затем стало проясняться: того внимания, которое она получала от родных и знакомых, было ей недостаточно. Хотелось большего. Хотелось также любви. Сильной, яркой, огромной, всепоглощающей. Лина мечтала, чтобы ее любили так, словно кроме нее вокруг никого больше нет. И, главное условие, чтобы это продолжалось всю жизнь, вплоть до смерти ее или того, кто любит. Сама она готова была в ответ полюбить точно так же, а пока в сердце ее не было никакого подобного чувства ни к кому. Родители и две бабушки любили ее, но спокойно, порой ей даже казалось, были к ней равнодушны, хотя неизменно приветливы. Сестра вообще ее не любила. Одноклассники, учителя – все относились к ней ровно, не хорошо и не плохо, и никак не выделяли среди остальных. И Лина всем отвечала тем же. Но мечта о любви была, сильная, яркая, огромная и всепоглощающая.
Когда Лина попалась в ловушку карих глаз Антона Гиля, она начала мечтать, что именно он полюбит ее так, как она хочет. И уже появлялись мысли о том, как прекрасна будет эта любовь. Как все вокруг будут им завидовать. Как Антон тяжело заболеет и соберется умирать, а она, не в силах помочь ему, пойдет и утопится в речке. А он вдруг чудом поправится и будет всю оставшуюся жизнь рыдать на ее могиле и, конечно же, никогда не женится. Эта и подобная чушь, спустя годы вспоминала Лина, все летние каникулы после восьмого класса занимала ее мысли, развлекала, будоражила фантазию и даже вызывала какие-то эмоции и чувства, не испытываемые прежде. Порой она туда же приплетала алтайского мальчика, и уже он в фантазиях ее умирал от страшной болезни, а она бежала топиться на речку.
Если бы она могла поделиться всем этим с кем-нибудь, но никто не был ей настолько близок, даже Вера, так что приходилось все держать в себе и лишь надеяться на то, что когда-нибудь судьба сделает ей подарок в виде совершенно особенной, яркой и неповторимой любви.
Когда Лина вернулась домой, Марго, ярко накрашенная, с Лининой заколкой в волосах, примеряла у зеркала в коридоре легкий короткий плащ. Лина не решилась спрашивать, куда она уходит, да это было и неважно. Главное – надолго ли. Судя по тщательному макияжу и туфлям на высоком каблуке, сестра собиралась на очередное свидание. Это еще ни о чем не говорило. Характер Марго был не сахар, и со свиданий она нередко возвращалась уже через полчаса. Но рискнуть стоило.
Было уже почти четыре. За окном снова вяло капал дождь.
Дождавшись убытия Марго, Лина быстро достала ее вещи, блузку и джинсы, надела их. Было красиво, но Лина вдруг засомневалась. Во всем белом она была похожа на продавщицу или медсестру, и вообще – чего-то не хватало, какого-то, может быть, яркого пятна. Например, брошки или кулона.
Лина прошла в комнату родителей, открыла материну шкатулку с украшениями, порылась там и нашла чудный янтарный кулон с жуком внутри. Этот жук вызывал в Лине чувство брезгливости и жалости, и она безусловно предпочла бы, чтобы его в кулоне не было, а был только один чистый янтарь, тем более, такой красивый, но достать жука оттуда, конечно, не могла. Она надела кулон, на секунду представив, что жук царапает ее грудь своими крошечными жесткими лапками и содрогнувшись от этой мысли.
Желтое яркое пятно преобразило сплошной белый цвет Лининого одеяния. Довольная своим видом, Лина слегка подкрасила ресницы, распустила волосы, до этого захваченные в хвост, взяла за руль велосипед Марго и вышла с ним из квартиры.
Пока все шло по плану. Немного настораживала погода – дождь уже кончился, но солнце скрылось за невесть откуда набежавшими огромными сероватыми тучами, было пасмурно и слегка прохладно. И все же в целом все складывалось так, как и представляла себе Лина уже тысячу раз.
Велосипед сестры был неудобный, высокий, Лина не сразу приноровилась к нему. С ее ростом ехать приходилось все больше стоя, но, в общем-то, именно в такой позе она и намеревалась промчаться перед Гилем.
До центральной улицы с длинной аллеей, где каждый день Гиль курил и гоготал с приятелями, сидя на спинке скамейки, ехать было не больше пяти минут, но Лина собиралась въехать на аллею с самого ее начала, с перекрестка, чтобы иметь дистанцию для разгона, поэтому она сделала крюк – обогнула театр, сберкассу и ателье, потеряв на этом еще минут семь.
Волнения Лина не испытывала. Она вообще была девочкой спокойной, хоть и с комплексами, куда ж без них, но они не торчали из нее как иголки из подушечки, а были тщательно законспирированы и даже особо не мешали жить. Принцип Лины, который она никогда для себя не формулировала в ранние годы, но бессознательно жила по нему, был прост: нет смысла волноваться, я все сделаю как надо, а что случится дальше – зависит не от меня, и, следовательно, возвращаемся к началу – нет смысла волноваться, если я уже ничего не могу изменить.
Въехав на аллею, она быстро разогналась и помчалась, как и было задумано, подобно белой стреле. Аллея все-таки была еще влажная от недавнего дождя, с блестящих мокрых листьев деревьев падали редкие капли; людей тут сейчас почти не было, только на некоторых скамейках сидели старушки, подстелив под себя полиэтиленовые пакеты или газетки, да медленно шла навстречу Лине дама с крошечной собачкой в зеленом комбинезоне.
Лина неслась уже на предельной скорости, так что дух захватывало, и уже видела вдали группку ребят, сидевших на спинке скамейки, среди которых, конечно же, был вожделенный Гиль. Теперь оставалось только в нужном месте проделать задуманный трюк.
3.
– Что? Как ты меня назвала?
Алехандро резко сел в кровати и ошарашенно уставился на Лину. До него наконец дошло.
– Алекс. А что?
– Откуда ты знаешь, как меня зовут на самом деле?
Лина с удивлением посмотрела на него. Похоже, они не поняли друг друга. А она-то думала, что он ее вспомнил. Она-то думала, что вся его страсть и произошла оттуда, из воспоминаний, из прошлого.
– Но… – начала Лина, пытаясь подобрать слова.
И тут запел телефон Алехандро.
Он не сразу отвел от Лины взгляд. Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор, ничего не говоря. Потом он сменил кадр – наклонился, откинул в сторону свой халат, валявшийся на полу у кровати, и поднял мобильник.
– Si, cielo1, – посмотрев на экран мобильника, ответил он.
Некоторое время он молча слушал, затем улыбнулся, затем засмеялся. Лина снова почувствовала резкий, болезненный ожог ревности. Нет, конечно же, он не узнал ее. Он просто переспал с ней, как переспал бы с любой женщиной, заявившейся ночью к нему в номер и не отказавшейся выпить с ним. Вот и сейчас он, не смущаясь присутствием Лины, разговаривал со своей cielo так нежно, с такой хорошей улыбкой, что Лина чуть не заплакала. Отвернувшись от него, она молча села на кровати; прикрываясь краем одеяла, начала одеваться.
Все произошедшее стало вдруг казаться ей нелепостью, грубой и некрасивой. Прежде ей не доводилось попадать в подобные ситуации, никогда, даже гипотетически. Сейчас она чувствовала себя так, словно несколько дней не мылась. Блузка и юбка, надетые ею лишь вчера вечером, выглядели измятыми, несвежими. Ночь прошла. А с ней исчезло и наваждение. Новый день принес не просто разочарование – он вернул Лину в ту реальность, о которой она думала совсем недавно, куда не хотела возвращаться, и от которой, она знала, все равно было никуда не скрыться. Жаль только, что эта реальность наступила так скоро и так откровенно обнажила истинную суть ночного приключения.
