Не находя понимания в реальном мире, Уильям все чаще уходил в мир волшебный. В его комнате, которую он делил еще с четырьмя детьми, накопилось уже приличное количество книг жанра фэнтези. Иной раз он проводил за чтением книг четыре, пять часов, пока не приходило время уроков, обеда или сна. Нередко в ночное время, когда остальные дети уже давно спали, Уильям, накрывшись с головой одеялом, и с помощью небольшого фонарика продолжал читать книгу. Он полностью погружался в тот мир, который описывался в книге, и часто представлял себя на месте одного из героев. Почти все свободное время Уильям проводил за книгами, чем вызывал еще большее удивление у своих сверстников, которые считали чтение скучным и неважным занятием. Взрослые же напротив ставили Уильяма в пример остальным воспитанникам дома, чем вызывали у тех еще большее раздражение Уильямом. Поэтому помимо всего прочего его считали зазнайкой и любимцем учителей.

На праздниках, в выездных экскурсиях и даже в классах за партой – Уильям везде был сам по себе. Единственным человеком во всем детском доме, который относился к нему с искренней симпатией и теплотой, была миссис Филипс. Она прекрасно видела отношение других воспитанников к Уильяму и много говорила на эту тему с детьми. Но видя бесполезность этих разговоров, она все чаще проводила долгие индивидуальные разъяснительные беседы с Уильямом, и всякий раз поражалась его недетской мудрости и зрелости.

Уильям, и вправду, относился к сложившейся вокруг него ситуации и к недружелюбному отношению к нему со стороны других детей спокойно и с каким-то неосознанным пониманием. В том смысле, что он не находил логичных и здравых объяснений всей этой истории, он просто внутренне, на интуитивном уровне принимал все это. Он не обижался ни на детей, ни на взрослых, которые также иной раз «застревали» на Уильяме любопытствующими и неприятными взглядами. Чувство его обиды сидело так глубоко в нем, что, чтобы его задеть нужно было нечто другое, нежели взгляды и шутки посторонних ему людей.

В этой жизни Уильям Грин был обижен только на двух человек – на своих родителей. Где-то внутренне, на уровне все той же интуиции, он ни на секунду не сомневался в том, что именно родители отдали его в детский дом, а точнее, оставили у двери. Внутренне, пусть и не имея возможности дать ответ на вопрос «почему», он был уверен, что его оставляли у крыльца детского дома именно два человека. И он не сомневался, что эти два человека были его родителями. Ни дядей с тетей, ни друзьями семьи, ни еще кем-то, а именно родителями. Тот факт (в котором он не сомневался), что родители оставили его у двери и скрылись, еще больше злил и печалил Уильяма.

Чем старше Уильям становился, тем больше он думал о родителях, о причинах, которые заставили их оставить его. И никогда в своих мыслях, сколько он не старался – он не находил для них оправдания. Чем старше он становился, тем чаще у него случались разговоры с миссис Филипс, и чем старше он становился, тем сложнее миссис Филипс было находить слова для того, чтобы успокоить Уильяма и удовлетворить его любопытство. Уильям все чаще и все тверже повторял фразу, что не может быть причин у родителей, чтобы оставить своего ребенка. Миссис Филипс все чаще молча пожимала плечами, то ли не находя слов, чтобы что-то противопоставить Уильяму, то ли просто соглашаясь с пятнадцатилетним мальчиком.

Все переживания Уильяма были связаны только с мыслями о родителях. Шутки, косые взгляды, пересуды о его внешности, о нем самом не составляли и сотой доли той печали и боли, которые рождали в нем мысли о том, что родители его бросили.

Уильям Грин, мальчик пятнадцати лет, с зеленым и карим глазами, тонкими русыми волосами и глубоким, тонко чувствующим и чувствительным внутренним миром, отнюдь не тем, что присущ практически любому подростку. Он действительно был не таким как все. Он был другим. Он был особенным. Бывали моменты, когда Уильям и сам чувствовал свою исключительность. Но он не обращал на эти чувства никакого внимания. Все его свободное время занимали книги. В них он был по-настоящему героем. Пусть и не в настоящем мире. В реальном мире у него были лишь гнетущие мысли о родителях, и все более нарастающее с каждым днем чувство вселенского одиночества. В последнее время, он все чаще и все острее ощущал это чувство, когда переставал читать и покидал мир, в котором он был героем, в котором он не был один.

***

У двери детского дома стоял высокий, под два метра ростом человек, одетый в темно-синий костюм с красным галстуком. Рядом с ним лежал небольшой, абсолютно новый (с неоторванной этикеткой) черный с красными боками рюкзак. Человек этот был худой, с широкими скулами, большими черными глазами, густой бородой и короткой стрижкой. Он стоял перед дверью то ли не решаясь постучать, то ли чего-то или кого-то дожидаясь. Но судя по тому, что он стоял лицом вплотную напротив двери, то, скорее всего, он собирался с силами, чтобы постучать в дверь или нажать на звонок. Взгляд его то и дело падал на лежащий рядом рюкзак. Со стороны все это выглядело несколько странно.

Наконец, этот загадочный мужчина созрел, и его тонкий и длинный указательный палец потянулся к звонку. До звонка оставались считанные сантиметры, когда он резко сжал руку в кулак и резкими движениями несколько раз громко постучал в дверь. Затем он взял рюкзак на руки, крепко схватив его обеими руками, и сделал осторожный шаг назад. Он нетерпеливо перебирался с ноги на ногу, озабоченно оглядываясь по сторонам. Затем он медленно и совсем немного расстегнул замок рюкзака, опустил голову в него, но тут же резко ее поднял и закрыл рюкзак. Он вновь оглянулся, чтобы посмотреть, не видел ли его кто. Никого не было, и он немного успокоился.

Дверь открылась. Ее открыла Кейт.

–Здравствуйте,– улыбнулась она той улыбкой, которой некоторые люди встречают незнакомых людей – больше положенной, нежели искренней.

Мужчина был так взволнован, что даже не нашелся, что сказать. Он лишь чуть заметно кивнул головой.

–Вы что-то хотели?– спросила Кейт.

–Да,– раздался басистый голос мужчины,– Миссис Филипс…. Мы договаривались.

Кейт впустила мужчину в дом.

–Секунду подождите, я узнаю на месте ли миссис Филипс,– с этими словами Кейт ушла, договорив последние два слова «миссис Филипс» уже на ходу.

Мужчина кивнул в ответ. Он стоял в коридоре и старался не сводить глаз с вазы, стоявшей в углу. Ничего особенного в этой фарфоровой вазе не было, но мужчина боялся, что кто-нибудь заметит его волнение и вызванный этим волнением странный бег глаз, и заподозрит в нем что-то неладное. А пока он держит сосредоточенный взгляд на вазе – волнение обуздано, глаза его спокойны – оттого и заподозрить его не в чем.

Но вдруг мужчина прищурил глаза, словно пытаясь что-то разглядеть. Он обратил взор не на вазу, но в ее сторону – куда-то за этот предмет интерьера. Мужчина осмотрелся вокруг и, убедившись, что никто его не видит, сделал несколько шагов в ее сторону. За вазой лежал камень белого цвета размером с футбольный мяч. Это меловой камень. Мужчина явно выглядел заинтересованным нахождением подобного камня именно здесь. Задумчивый, он медленно отошел обратно на свое прежнее место.

Когда Кейт вернулась, он все еще смотрел на вазу.

–Мистер…,– Кейт сделала паузу, чтобы мужчина назвал свое имя.

Мужчина несколько настороженно поднял глаза с вазы и вопросительно посмотрел на Кейт.

–Мистер…,– повторила Кейт.

Мужчина не понимал, что она от него хочет. «Какой еще мистер? Почему она не договаривает?».

–Как вас зовут?– Кейт продолжала терпеливо улыбаться.

Мужчина облегченно выдохнул – чем несколько удивил Кейт.

–Я. Мистер. Ах, точно,– мужчина негромко и нервно засмеялся.

Кейт попыталась улыбнуться еще шире, но вместо этого она почувствовала, что начинает раздражаться.

–Я мистер Роджер. Роджер Спи…,– мужчина на мгновение задумался,– Роджер Спинч.

–Да,– уже без улыбки подтвердила Кейт,– Миссис Филипс ждет вас, мистер Спинч.