– Папа, ты халат из командировки привёз? – спрашиваю, а сам раздеваюсь с улицы. Отвернулся к вешалке, спиной чувствую папино смятение. Ловлю на спине холодок нехорошего предчувствия.
Из кухни пахнет чем-то изысканным. Рита (кстати, она давно просила не называть её тётей) на кухне над чем-то колдует.
– Халат…, – папа растерянно оглядывает себя и не отвечает на мой вопрос.
Услышав наш разговор, Рита, наконец, выплывает из кухни. Я замечаю на её губах помаду, а на ней обтягивающие кофточку и джинсы. Я удивлённо замираю на полпути – я, как раз, шёл мыть руки. Рита вся какая-то помолодевшая и немыслимо красивая. Модная причёска, макияж, подчеркивающий стройность наряд…
Какое-то странное чувство обозначается у меня внутри. Небольшой укол в области сердца, какое-то смутное подозрение.
И тут тётя Рита делает шаг в сторону моего папы. Ещё один. Она подходит к нему и параллельно здоровается со мной:
– Слава, добрый день! Ты уже пришёл? А Витя уже приехал.
Я, конечно, знал, что они друзья, но что Рита называет папу попросту – Витей, это для меня было неприятным открытием. Шокирующим! Но дальше было интереснее. Рита протянула руки и… будто бы приобняла папу. Как очень доброго приятеля. А потом… ну это уже просто невозможно! … Потом она его ПОЦЕЛОВАЛА! Быстренько, в щечку, но как-то по-свойски, будто они двести лет знакомы. Я просто обалдел!
В ту же секунду я понял её политику. Нужно всё разрешать ребёнку мужика, который нравится, втереться в доверие и наладить контакт. Путь к сердцу мужчины лежит… Ну что я могу сказать: ей удалось! Это что, был их общий с отцом план?
– Вячеслав, мы давно хотели тебе сказать…, – открыл было рот папа, – Мы с тётей Ритой посоветовались, и она не против…
Стоп!
– Стоп! – заорал я, что есть мочи, – Я всё понял, стоп!
Но папа смотрел на меня непонимающими глазами и никак не мог угомониться – ему непременно хотелось сказать ЭТО вслух. Но он не учёл одного – я не хотел ЭТО слушать!
– Мы с тётей Ритой…, – продолжал он.
– Заткнись! – я заорал ещё сильнее, заорал, что есть мочи, на отца и на эту дурацкую Риту, – Заткнись! Заткнись! Заткнись!!! Заткнитесь ОБА!
Я ничего не хотел слушать, я всё понял. Я орал и натягивал на себя кроссовки, куртку и шапку, которые только что снял. И пока я все это на себя натягивал, я успел проорать им «заткнись» раз двадцать, не меньше!
Я никогда в жизни так не орал, даже на сестру, которая однажды угробила мой любимый плеер, даже на мать, которая утопила мобильник, даже на деда, который дарил цветы соседке по площадке и строил ей глазки.
– Да идите вы все! – я хлопнул входной дверью и со школьной сумкой наперевес устремился вниз по лестнице, – Да идите вы все, знаете куда?! Сначала воспитайте себя!
Помню, я орал что-то ещё нелицеприятное. Это было так громко, что за моей спиной открывались входные двери, а люди ругались вслед. А на улице я притих. Только бушевал – и притих. Как морозом бамснутый. Я остановился и посмотрел на небо – мне хотелось снежинок. Хотелось поймать в рот пару тысяч снежинок и очутиться в больнице вместо Юльки. Надолго, а лучше – навсегда. Потом я вспомнил «Двадцать лет под кроватью» писателя Драгунского и тупо заржал. Какая чушь лезет в голову, когда ты зол.
Надо пояснить: рассказ Виктора Драгунского «Двадцать лет под кроватью» я читал в детстве. Там мальчик в прятки играл и спрятался сперва под чужую кровать, а потом в чужой шкаф, да ещё и старушку-хозяйку этих кровати и шкафа напугал. Там вообще о другом – в этом рассказе, и почему он пришёл мне в голову в этом момент, я не понял. Может, из-за фразы: «Двадцать лет под кроватью?» Просто я решил где-нибудь отсидеться. Не двадцать лет, конечно, но какое-то время.
И я пошёл на вокзал.
8. Тяжёлые думы
Обидеться на всех, а испортить жизнь себе – не дождётесь! Я решил просто прошвырнуться. И ничего такого. Но мне нужно было хорошенько все обдумать.
Я брёл по направлению к вокзалу. Мимо школы, в которой когда-то учился. Старая деревянная – единственная такая в городе. Памятник архитектуры. Я проучился в этом памятнике года полтора, а до этого была ещё одна школа, и после – ещё одна. Всего я поменял пять школ. Учителя называли меня «проблемным ребёнком» и спешили избавиться при первой же возможности.
В деревяшку мама привела меня с целью попасть всё в тот же пресловутый «кадетский класс». Да-да, определить меня в кадеты пытаются уже не в первый раз. Мама договорилась с директором, убедила психолога, помахала перед их носом моими оценками – я тогда ещё учился вполне себе сносно, почти отличник. Вообще-то, я не глупый. И начитанный, как вы уже поняли. Только, как сказал психолог: «С реальной действительностью у меня плохой контакт». Особенно с реальной действительностью в виде учителей.
Вот и в тот раз. Меня определили в класс к математику. Молодому и неопытному. Мы с ним сперва очень хорошо поладили. Он меня даже старостой назначил. В поход планировали пойти всем классом. Потом… ээх, даже вспоминать не хочется. К концу года, в общем, мне наш математик накатал такую характеристику, что ни в какой кадетский класс меня не взяли – из этических соображений. Мать психанула, забрала документы и перевела меня учиться по месту жительства. А у меня в деревяшке друзья остались, между прочим.
Бреду я мимо школы и изо всех сил пытаюсь вспомнить что-нибудь весёленькой, чтобы хоть как-то улыбнуло. И ничегошеньки в голову не лезет! Ничегошеньки. Зато лезут всякие тёти Риты в обтягивающих джинсах и кофточках. С красными крашеными губами. Борщи всякие в голову лезут наваристые, котлеты и ёжики ещё. Это в том смысле, что я есть уже очень хочу. А последние полторы недели я кушал у тёти Риты и кушал очень сытно.
Я сглатываю слюну и злюсь на своё малодушие! Вспоминаю. Как она потянула ручки к папе! Как обняла! Как потянулась к щечке! Фууу! Я смачно сплюнул в снег и громко выругался.
– Вот молодежь пошла! – это в мой адрес прошипела обогнавшая меня старушка.
Я повернулся и показал её спине язык и, наконец, вспомнил! Как же, как же не было ничего весёлого? Было-было! Мы как-то с мальчиком из параллельного класса в этой деревяшке повздорили, а выяснять отношения пошли за школу, за гаражи, там ещё речка-грязнушка течёт такая.
– Ну чё, – говорит мой оппонент, – Биться будем?
А я как заржу! Ну, просто, очень смешно слышать такие высокие фразы от круглолицего мальчика, который в штаны не помещается, потому что пирожками суп запивает. Я ржу, а почему ржу, не говорю – я же не могу ему сказать то, что думаю. Я же «не совсем уже», чтобы такие вещи в глаза говорить. А он, вдруг, разулыбался и тоже давай хохотать. Так мы с ним и не бились в тот день – смехом помирились.
Вот только пока мы ржали, как кони, какие-то пацаны наши портфели в речку столкнули. Те и поплыли себе по течению вниз. Как два корабля со спущенными парусами. К счастью, не потонули – где-то на том берегу пристали и ждут хозяев. Смирные такие. Мы потом с камушка на камушек на ту сторону перебирались – речка мелкая, а дело осенью было. Портфели выловили, домой мамам учебники моченые принесли, а как они в речку попали, конечно же, не признались. Не представляю, честно говоря, как там мама выкручивалась перед школьным библиотекарем. Заставили её платить или нет – у нас тогда совсем с деньгами туго было. Впрочем, сейчас не лучше.
А мальчика того Илюхой звали. Он тоже в кадеты не попал, и тоже из-за плохой характеристики, но в деревяшке учиться остался. В простом классе.
Про «малодушие» надо сказать. Я так понимаю – это, когда мы себе слабости позволяем, когда признаёмся в них. Я малодушничаю, когда о жратве думаю, а не о семейной драме. Совестно, но факт!
Я снова возвращаюсь мыслями в прошлое. И зачем была нужна вся эта кутерьма с кадетским классом? Но, кажется, я догадываюсь: там форма, правила строгие, устав, требования – наверное, мамаша надеялась меня перевоспитать, таким образом. Человеком сделать. Вот только в те времена нам даже кадетскую форму купить было не на что. Но, кажется, мама об этом не думала. Да, все равно ничего и не вышло, так что сэкономил я семейные денежки. А сейчас опять эти кадеты откуда-то взялись. Сколько у нас таких классов по городу, интересно?
