Остервеневший германский народ вменял демократам – политикам, застрявшим в правительстве, как мясное жильё в зубах, целый букет тяжких преступлений. И главным из них было обвинение в геноциде и дискриминации немецкого народа.

«Германия для немцев!» – этот хлёсткий, как удар железного кулака, лозунг всё громче и яростнее сотрясал в те годы городские площади страны. Исклёванная и униженная страна жаждала подняться с колен и расправить плечи. По всей Германии резко возросло движение патриотов, искренне болевших за судьбы нации и своего Отечества! Это было видно и не вооружённым глазом, что, кстати, неудивительно…Ибо запредельно циничный, запредельно подлый характер еврейской теневой власти того времени стал очевиден уже практически всем. На таком взрывоопасном народным гневом фоне: политики оппозиции, бизнесмены, учёные и писатели, общественные деятели, мастера культуры, мелкая буржуазия и просто обычные добропорядочные бюргеры, жизнь коих превратилась в ад, уже в открытую, со злобой в глазах, говорили на улицах и в пивных, что нынешний режим в республике, это режим еврейского фашизма, который с помощью подкупа и предательства, вероломства и лжи, просто оккупировал Германию и поработил многострадальный немецкий народ.

Собственно говоря, влиятельнейшие евреи Германии, того времени, и сами не особенно скрывали это.

* * *

Тихими, вкрадчивыми вечерами, когда в зелёных и голубых сумерках начинали нести свою молчаливую. Вахту уличные фонари, к загородным каменным особнякам – резиденциям, в определённый день и час съезжались роскошные авто и лаковые экипажи. Укрытые дубами, платанами, окруженные высокими коваными решётками, в стороне от Берлинского шоссе, откуда не долетали звуки проносящихся лимузинов, та или иная «знаковая» еврейская усадьба принимала гостей.

Предвкушая кошерное угощение, уповая на важные, нужные встречи, гости оставляли на асфальтированной автомобильной стоянке свои «мерседесы», «оппели», «бьюки», «каделаки» с водителями. Сопровождаемые ливрейными слугами в серебряных – золотых галунах шли к парадной, вдыхая по пути сладкий, прохладный воздух в котором неуловимо сквозили запахи модных духов и лосьонов, сбрасывали свои пальто, норковые и песцовые шубы на руки привратников. Ступали в просторный холл, где их принимал тот или иной владыка загородной резиденции, какой-нибудь влиятельный банкир или властный и тонкий политик, владелец топливных компаний, газет, угольных концернов, алюминиевых и сталелитейных предприятий, приближённый к сокровенным центрам власти…С шутками и дружескими приветствиями поднимались по молочной мраморной лестнице на второй этаж…

И вот в мягких сиреневых сумерках за готическими арками вспыхивали и сказочно горели высокие золотые окна.

На таких «раутах» были только свои, поверенные в делах, связанные крепче любых пут, масонской клятвой, – известнейшие люди еврейской крови, каждый из которых был, значим, весом и почитаем в определённом кругу берлинской знати. Являлся «агентом влияния», лоббистом или просто воротилой, для которого невозможного в этом подлинном мире было мало. Их ресурсы: влияние, связи, доступ к закрытым государственным документам с грифом «секретно», колоссальные финансовые средства, – были необходимы для использования их в продвижении своего священного еврейского дела, своих далеко идущих замыслов, для достижения заветной цели отцов и дедов.

…На презренном, нечестивом немецком тут не говорили, разговорный идиш тоже не был в ходу, общались, обменивались мнениями о сакральном и самом важном исключительно на благородном иврите, как и должно избранным Богом сынам израилевым.

На таких приёмах «за закрытыми дверями», решались важные стратегические и тактические дела по разделу и захвату послевоенной Германии на экономические и торговые зоны влияния между могущественными еврейскими семьями. Здесь в результате множественных плодотворных переговоров и уверений, посулов и обещаний, выбирались свои кандидатуры, которые в дальнейшем должны были проводить в жизнь идеи еврейского господства в Германии. Тут катались «белые» и «чёрные», кому «быть», а кому «не быть»…Здесь договаривались об оказании, на тех или иных выборах, нужным политическим фигурам широкой и всесторонней поддержки. Тут каждый посвящённый находил свой личный и групповой интерес.

…Гости, беседуя, обмениваясь новостями и сплетнями, расходились по залам, в которых мерцали огнём мраморные камины, горели многорожковые хрустальные люстры и за большими решетчатыми окнами синели тревожные сумерки, лежали на вековых дубах и платанах чёрные тени близкой ночи, а в узловатых длинных ветвях, удаляясь вдоль гарьевых дорожек, туманились желтоглазые фонари и темнели крепкие фигуры охранников.

…Почтенный хозяин расхаживал среди гостей, улыбаясь раскланиваясь, и почти не вмешивался в разговоры. Давал тем самым разговорам завязаться естественным путём, сплестись в тесную ткань, чтобы малознакомые гости ощутили себя частью единого сообщества, связанного орденской дружбой, интересами, общей целью, близким будущим, где каждый – активный, деятельный, преданный, – найдёт своё сытое, доходное и блистательное место, окружая нового теневого властителя.

…Собравшиеся забавлялись коктейлями, курили, едко посмеивались, прохаживались по изысканным закускам, делали замечания, касательно последних событий в Германии и в Европе, о действиях оккупационных войск, но…Каждый ощущал кожей на себе ласковый и зоркий догляд чёрных, на выкате, умных и проницательных глаз хозяина, на цепких пальцах которого колко переливалась цветастая радуга драгоценных камней в массивных золотых оправах.

Хозяин любовался гостями, делал краткие распоряжения вышколенному мажордому, а по-звериному чуткий слух, меж тем, с удовлетворением низал щекотливые разговоры о разном.

– Ох, уж эти самонадеянные ослы тевтонцы! Право, господа…Покуда они упражнялись своей немецкой философией и ревностно точили ржавые мечи…Ха-хаа! Предприимчивые державы таки разобрали по миру все колонии, как опытные игроки, козыри из колоды.

– Ваша правда, уважаемый! Но замечу, я лично иного мнения…Немцы очень воинственны….

– Но тупы, как их рождественские утки! Кои, кстати, тоже любят строем ходить под нож к мяснику.

– Аха-ха-хо-о!

– Ой, не скажите, любезный. Таки я вам отвечу по-совести. Полагаю, нам должно держать этих немцев на коротком поводке…На железной цепи, ежели угодно, господа. Да, да-да! Напрасно смеётесь. Как бы ни пришлось слёзы лить. Их народ до крайности обозлён…Как бы, не показал свой волчий оскал.

– Ай, полноте пугать! Эти грязные псы становятся только тогда агрессивными, когда у них кончается пиво и им больше нечего жрать. Пока мы будем им кидать объедки с нашего стола, они будут довольно визжать и махать хвостами. Я прав, я прав или я прав?..

– Вы, думаете, рассмешили и я рассмеюсь? Так нет, не дождётесь! Вы опережаете события, уважаемый. Не стоит выдавать желаемое за действительность. Мы выиграли сражение на территории врага. Но вся война в Германии за передел влияния ещё впереди. Как бы наша нетленная миссия не оказалась под ударом, братья…

…Хозяин следовал дальше и, если вдруг замечал, что какая-нибудь беседующая группа умолкала – скучала, если в ней кончались темы или назревало досадное разногласие, он тут же оказывался рядом, вставлял несколько острых, ободряющих фраз, давал разговору иное, дружелюбное и конструктивное направление. Так сказать, «подкручивал ослабевшие пружины общего механизма», бросая на каждого магический пучок радужных алмазных лучей, продолжал свой обход…

* * *

Между тем справедливые опасения за судьбы еврейства в Германии, всё чаще звучавшие на тайных собраниях, были совершенно реальными и вызывали серьёзные опасения. А к началу 30-х годов, когда по улицам городов Германии уже открыть маршировали с выбритыми затылками штурмовики – коричневорубашечники, – сверхопасения. Несправедливый, позорный Версальский мир действительно обрёк население Германии на жесточайшие тяготы. Оголтелая инфляция и жуткая безработица все туже затягивали петлю на шее обостряя при этом бытовой национализм и ярую юдофобию.