– Что? – спросил я, кожей чувствуя на себе ее взгляд. – Неужели настолько плохо выгляжу?

– Прости! – она закрыла лицо руками и прыснула смехом. Вернее, она попыталась изобразить нечто подобное, но получилось излишне театрально и неправдоподобно плохо. – Но видок у тебя еще тот!

– Знаю. – Я залихватским жестом закинул назад волосы и, оттянув большим пальцем резинку трусов, с щелчком отпустил. Раньше Лена от подобных трюков заливалась смехом, сейчас же не отреагировала, будто не заметила. – Видела бы ты меня вчера!

– Даже пытаться не буду это представить.

Разговор не клеился, и я решил сменить тему:

– Ну? Как у тебя дела?

– Узнал бы, если бы захотел говорить, когда я тебе звонила, – со знакомой колкостью сказала она. – Когда это было? Вчера, позавчера?

– Я был занят. Даже не представляешь, как занят!

– Вопрос жизни и смерти. Как всегда.

– У меня других не бывает, Лена. И все же? Мне реально интересно, как ты, где ты, кто ты?

– Почти без изменений, – не сказала, а процедила она.

– Все также батрачишь в этом своем институте? Он еще не закрылся? Слышал, наука у нас в загоне.

– Из института я ушла давно. Но тему свою развиваю. Нашла инвестора, работаю на частника.

– Ух ты! Поздравляю!

– Спасибо, – потеплевшим голосом сказала она, почувствовав мою искренность.

– Тема все та же? – Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить. – Что-то там с вегетацией? Помнится, у тебя с моим отцом какой-то совместный проект был, вы статьи писали, книжку издали.

– Ничего не получилось, – перебила меня Лена. – Он отказался.

– Странно. Ты ему очень нравилась, иногда я даже ревновал.

Лена очаровательно улыбнулась, но ничего не сказала.

– В наших дрязгах он всегда был на твоей стороне. Как он говорил, баб вокруг навалом, а стоящего молекулярного биолога еще поискать. После нашего расставания он мне чуть мозг не вынес, требовал примирения. Мы с ним здорово поссорились из-за этого. Из-за тебя. Он-то до сих пор уверен, что я тебя просто бросил. Не стал его разочаровывать.

– Ты недооцениваешь своего родителя, – наконец сказала она. – Он все прекрасно знает.

– Неужели? Так кошка между вами пробежала все-таки из-за меня?

– Выбрось из головы. Ты здесь вообще ни при чем. Твой отец талантливый ученый, но у него кишка оказалась тонка. Без обид!

– Никаких обид. Мне плевать, что ты думаешь и говоришь об этом человеке.

– Все еще не помирились?

– А мы и не ссорились. Он делает вид, что меня не существует, я ему подыгрываю в этом. Так что там с вашим проектом?

– Не было никакого «нашего» проекта. Был мой эксперимент, который курировал твой отец. Когда он начал мне мешать и тянуть одеяло на себя, я избавилась от обузы.

– Стала сама работать?

– Самой в этом деле сложно. Место твоего отца занял другой ученый. Настоящий гений!

– Прямо-таки? Познакомь! Всегда мечтал увидеть живого гения.

– Непременно. Если до утра доживешь, – с какой-то хищной улыбкой сказала она и вдруг поднялась со стула, а затем подошла ко мне вплотную, обдав знакомым и одновременно забытым запахом ее тела. Вилка с куском яичницы со звоном выпала из моей руки.

Улыбка медленно сошла с лица Лены, тело заметно напряглось. Она вскользь коснулась колючей от щетины шеи, пригладила волосы. Чувствуя возбуждение, я обхватил ее поперек талии, а другой рукой скользнул под халат… А потом что-то горячее толчками ударило мне в голову, сдавило грудь, неодолимая сила перевернула обстановку кухни перед глазами, выбила табурет из-под меня и в который уже раз за последний день бросила в черную бездну беспамятства.

Когда я очнулся, то в первые секунды вообще не понял, где я, но потом произошедшее яркими пятнами вспыхнуло в памяти. Оглядевшись, я понял, что нахожусь в спальне, лежу на продавленной кровати под старым вонючим одеялом. Под потолком тускло светила трехрожковая люстра с одним треснутым плафоном, вокруг основания люстры сквозняк покачивал забитый пылью саван паутины. Осторожно повернув голову, я тут же встретился взглядом с Леной. Она сидела на стуле подле кровати, закинув ногу на ногу и осуждающе скрестив руки на груди.

Я потер виски и попытался сесть, но неожиданно твердая и сильная рука Лены не позволила.

– Лежи, идиот. А то снова падать начнешь, таскай тебя потом.

Она вдруг перебралась ко мне на кровать, устроилась рядом на краешке.

– Прости.

Ленка улыбнулась и, опершись головой на согнутую в локте руку, замерла на боку, пристально глядя на меня:

– Сколько раз тебе говорить, что никогда нельзя у женщины просить прощения за э т о? Или за отсутствие э т о г о.

– Прости.

Она засмеялась и чувствительно ударила меня в плечо.

– Когда ты последний раз занимался любовью?

– Давно, – признался я. – Любовью – очень давно. Теперь любовью не занимаются. Только сексом.

Я осмелился и поглядел на нее. Смеющаяся, невероятно красивая. Даже убогая обстановка спальни не умоляла, а только подчеркивала совершенство ее тела. Шелковистые пшеничные волосы до плеч, идеальные черты лица, точеная шея, длинные ровные ноги, выпирающая из полураспахнутого халата полная грудь размера эдак третьего. Грудь удивляла и настораживала больше всего, ведь мои руки запомнили ее идеально помещающиеся в ладонях упругие грудки с маленькими твердыми сосочками. Все это действительно было как морок. Всего полчаса назад я как во сне каком-то пялился на Ленку и видел ее молодой, красивой, но прежней! Сейчас же… Черт, это были как будто два разных человека. Или просто мне хотелось видеть ее прежней, а сейчас же у меня просто сил не хватало обманывать самого себя и я действительно видел Ленку настоящей, но чужой или просто забытой.

– Что? – ей явно не понравился мой шарящий по ее телу взгляд или, скорее всего, ей не нравилось мое разочарование во взгляде.

– Ты изменилась.

– В лучшую, в худшую? Женщины любят комплименты!

– Ты меня обманула. По телефону сказала, что ты та же.

– А разве нет?

– Еще как! Глаза и голос остались прежними, а вот все остальное…

Ленка изящным жестом провела кончиками пальцев по своему телу от шеи до колена и снова рассмеялась.

– Ты даже не представляешь, что сейчас можно сделать со своим телом за деньги.

– Зачем?

– Скажи это лет через… – она прищурилась, задумавшись. – Короче, когда от волос останется пушок на макушке, третий подбородок будет о грудь тереться, задница заплывет жиром, а живот будет как бурдюк. В общем, когда однажды посмотришь на себя в зеркало и не узнаешь отражения. А может еще раньше. Например, когда какая-нибудь юная особа заявит тебе, что ты для нее слишком стар.

Она вдруг в упор посмотрела мне прямо в глаза и, вмиг посерьезнев, сухо спросила:

– Стоит спрашивать о твоей работе? Мне кажется, я имею право знать. После того, как посреди ночи пустила в свою квартиру, вымыла тебя, накормила и позволила собой любоваться.

– Запутался я, Лен. За дело взялся, а оно… Короче. Ничего не ладится у меня. Мистика какая-то. Куда ни сунусь – везде куча хвостов торчит. А выдерни любой…

Но она даже слушать не стала. Словно почувствовав что-то кислое или горькое, скривила лицо, а потом ее рука вдруг замелькала перед моим лицом, будто она отмахивалась от раздражающих слов. Я невольно замолчал, не решаясь продолжить едва начавшуюся исповедь.

– Короче, занимаешься тем же, что и пять, и десять, и пятнадцать лет назад. А помнишь, что ты мне говорил? Тогда, в парке.

Я напряг память, но кроме самого факта расставания ничего не вспомнил.

– Ну так, смутновато.

– То есть, не помнишь, – со снисходительной улыбкой констатировала она. – Ты божился, что утопишься, если и через год будешь ковыряться в чужом дерьме. До того тебе осточертело это ремесло. Было?

– Не совсем теми словами, но…

– Было! – за меня ответила она и вдруг резко села, сложила ноги по-турецки и, в каком-то раздражении схватив сигареты с прикроватной тумбочки, закурила. Лена всегда курила и старалась курить хорошие сигареты, даже когда на остальное денег не было. Но эти выглядели уж слишком хорошо и даже подумать было боязно об их стоимости. Такие сигареты при всем желании не назовешь «куревом», о дороговизне кричали внешний вид пачки, пафосное название «Джордж Карелиас» и шикарный аромат табака, мгновенно заполнивший комнату. Даже я, всегда равнодушный к подобным вредным привычкам других людей и все еще пребывающий в легком неадеквате после случившегося, в тот момент оценил глубину и разнообразие букета.