Внутри было шумно и темно. Темнота – в ней было дело, скорей всего. В темноте мало кто может сходу разглядеть форму солдата «КА» – просто человек, одетый в темную одежду, ничего из ряда вон выходящего. Значит, когда ты заходишь, никто на тебя не пялится, и не прекращает беседу и не начинает шептаться вслед. С одной стороны, если хочешь провести вечер в баре, разумно прийти в гражданском. С другой – если хочешь безопасно посидеть в баре на окраине – лучшего костюма, чем форма наемника «Корпуса А», не найти. Впрочем, самое разумное, конечно, держаться подальше от всего, что находится за пределами Большого Городского Периметра. Другое дело, что мы очень быстро перестаем бояться окраин. Глаза много увидели, а руки много сделали, часто не глядя, страх стал цепным полудиким зверем, постоянно шагающим где-то рядом, иногда напоминающим о себе еле слышным шуршанием дрона.
Алко-тестеры в баре не работают, но все вокруг делают вид, что все в порядке. Многие посетители напиваются, а многие из напившихся совершают потом преступления и попадают в жернова Государственной Судебной Машины. В городе нельзя заказать выпивку, не пройдя тест, и это одна из причин безопасности, если не основная. Мама говорит, что раньше в городе было также, как на окраинах, и что человеческая глупость и алчность никогда не перестанут существовать, как и мужская похоть. Но я верю в селективную генетику и торжество разума и думаю, что рано или поздно человечество станет иным.
Большая часть посетителей бара, конечно же, мужчины. Выглядят многие прилично, но глаза у большинства уже стеклянные от алкоголя, а вся умственная деятельность, скорей всего, давно сосредоточилась вокруг мыслей о спаривании. Мама называет мужчин «промежуточным звеном между обезьяной и женщиной», и глядя на этих жителей окраин я не могу с ней не согласиться хотя бы отчасти.
Я заказываю ром, сажусь за высокий столик у окна, закрываю глаза, и включаю помощника: – Добрый вечер, Ким! Как вы себя чувствуете? Чего вам хочется сейчас? Я скачал для вас старинный англоязычный рок с женским вокалом, «The Cranberries». Хотите послушать?
Ровно через пять минут мне приносят ром, и не кто-нибудь, а сама Хельга, хозяйка бара. Я дружелюбно протягиваю ладонь для теста, она подмигивает, улыбаясь, и ставит ром на стол. Я вновь включаю ассистента и ловлю себя на мысли, что Хельга мне нравится. Мне хотелось бы встретиться с ней при других обстоятельствах, поболтать о чем-нибудь не важном и легком прихлебывая какао и болтая ногами под столом, где-то в другой части города, в другое время дня, в другой какой-то жизни…
***
На часах 5-45 утра. Черт знает, что такое. Мне не удалось и трех часов поспать, когда вдруг из рабочего смартфона загорланил тревожный сигнал. Мы все подключены к одной виртуальной сети, и возможность отключения звукового сигнала тревоги недоступна даже тем из нас, кто немного рубит в программировании – ее просто нет по умолчанию. Даже звук обычных сообщений отключить нельзя, приходится день ото дня слушать, как приходят «важные новости» о том, кого куда перевели, кто назначен временным руководителем отдела по работе с подростками и сколько лет уже прошло со дня основания «Корпуса А». Можно, конечно, выключить телефон совсем, но руководство обязательно получит уведомление об этом – а значит, придется писать объяснительную. Выключить дурацкий передатчик можно только в самых крайних случаях, например, когда вы в отпуске или только что отдежурили целые сутки, или на задании вам случайно вышибли мозги и вы временно не можете даже шевелиться, не то чтобы адекватно реагировать на сигнал тревоги.
Юля, коллега, чей шкафчик для одежды и личных вещей находится справа от моего, как-то сказала, что для того чтобы по-настоящему выспаться нужно убирать рабочий смартфон в морозилку – так его будет почти не слышно, но при этом он останется включенным, как того требует начальство. Улыбаясь, я думаю – проснулась ли Юля и увижу ли я ее на собрании?
Кое-как я сползаю с кровати и бреду в ванную. В конце концов, тревога ночью – это что-то серьезное. На моей памяти такое в третий раз, если, конечно, она не окажется учебной.
В зеркале морщится от света не выспавшийся зомби, которого хорошо бы умыть, причесать и одеть за пять минут, чтобы успеть на общий сбор через полчаса. Я в последний раз смотрю в зеркало, завязываю шнурки, надеваю шапку и спускаюсь вниз, где уже ждет такси – вести какой угодно транспорт после рома и трех часов сна запрещено даже наемникам «КА», и, хотя не все из нас такие законопослушные, закон одинаково суров для всех.
Залезаю на заднее сиденье и пытаюсь дремать, почему-то вспоминая очередную мамину историю. Мама рассказывала, что раньше в такси обязательно был руль и человек-таксист. Ну и работенка была – целыми днями сидеть в жестяной банке и развозить разный люд туда-сюда. Теперь можно вызвать автопилотируемый транспорт, или автопилотируемый транспорт с возможностью ручного управления. Аренда последнего обойдется в два раза дороже, естественно.
Если бы за рулем электрокара сидел таксист, как в былые времена, о которых мне известно так мало, возможно он сказал бы что-то вроде: «Куда же вы в такую рань? Ох-уж эта служба!». Впрочем, не обязательно все таксисты были болтунами. Тем более, в шесть утра. Тем более, подвозя человека в форме. Я ловлю себя на мысли, что все время стараюсь не думать о маме, и так или иначе постоянно вспоминаю о ней. Нужно обязательно заехать сегодня в больницу, поболтать, поспрашивать. Сразу после собрания, если будет еще не очень рано, в крайнем случае, подожду немного в кафе.
ГУРП принадлежит самое большое здание на главной площади. Гигантский небоскреб из тонированного, почти черного стекла. На главном стенде центра городского туризма о нем написано коротко и ясно «жемчужина Нордроса – здание «Государственного Управления Репродуктивным Поведением» – двухсот пятидесяти этажный небоскрёб построенный в стиле классического хайтека конца второго тысячелетия.» Если я правильно помню из курса школьной истории, его проектировали с оглядкой на какой-то известный небоскреб из России, правда последний был меньше, ниже и давно уже не существует. Как и многие другие знаменитые здания, города и страны.
Вообще все стеклянные панели на самом деле прозрачны, их цвет регулируется обычным пультом, как и окна в любом современном электромобиле. Но на темных стеклах лучше отражаются облака, и небо, и вечерние городские огни, и сквозь них не видно, что делается внутри. Это важно. Ночью и днем, сверху, снизу и по бокам огромные прожектора подсвечивают гиганта, так, что кажется, будто светится изнутри само здание. От части, почти так оно и есть – многие этажи небоскреба облицованы не стеклом, а плазменными панелями. Чтобы граждане могли читать напутствия, о том, как следует и как не следует вести себя в обществе и просматривать короткие ролики о том, за что можно получить наказание и за что следует пожаловаться на сограждан. Иногда тут же транслируют сводки о задержанных и осужденных, но это, конечно, гораздо реже и в основном по ночам.
По умолчанию на здании чаще всего бежит бегущая строка с какой-нибудь выдержкой из «Билля о равной ответственности, обязанностях и последствиях», например: «Гуманного отношения к себе заслуживает только тот член общества, кто гуманно относится к другим членам общества». Любой современный человек знает и помнит эту формулу наизусть. Самый простой выход на деле оказался самым трудным, и самым неоднозначным, как это часто бывает. Но мне платят, хорошо и вовремя, не за то, чтобы думать о том, что хорошо, а что плохо, и так ли хорошо, то, что принято теперь считать хорошим. Все на свете развивается примерно одинаково, сначала по нарастающей, а потом происходит какой-то незначительный толчок, в котором сразу и не угадаешь «начало конца», и все словно катится вспять, раскручивается в обратную сторону, и, наконец, летит в тартарары, как огромный снежный ком, доводя ситуацию до абсурда и полной противоположности. Так было с рабством в большинстве древних стран, так было с курением во всем мире прошлого, так было с религией почти до наших дней, пока, наконец, ей не отвели подобающее место.
