Однако французская экономика конца XVIII – начала XIX века не ощущала острой необходимости в столь инновационном (для того времени) и довольно дорогом средстве коммуникации. До промышленного бума было еще далеко, и несмотря на то, что Национальный Конвент поддержал проект братьев Шапп, французские буржуа не испытывали необходимости платить за передачу информации посредством оптического телеграфа. Позже Игнатий Шапп в своей «Истории телеграфа» высказывал уверенность, что широкое распространение телеграфа могло бы создать новые трансъевропейские рынки и превратить Париж в финансовую столицу Европы. Однако так получилось, что в тот период времени телеграф представлял ограниченный интерес только для военных и государственных нужд. Особенно его любил использовать Наполеон Бонапарт. Как только будущий великий император, совершив государственный переворот, стал единоличным правителем Франции, он телеграфировал: «В Париже тихо, и добропорядочные граждане счастливы».

При этом идеи первого электрического телеграфа появились еще в 1753 году. Именно тогда шотландский ученый Чарльз Морис предложил передавать сообщения по изолированным проводам между двумя точками. А через 20 лет физик из Женевы Георг Лесаж построил первый работающий телеграф по этой технологии и предложил метод прокладки телеграфного кабеля под землей в глиняных трубах. Но его изобретение не было оценено по достоинству, и широко распространен стал только аппарат Морзе, созданный гораздо позже. Имена Мориса и Лесажа сейчас помнят разве что специалисты.

В Великобритании первым человеком, предложившим работающий прототип электрического телеграфа, стал ученый-изобретатель Фрэнсис Роналдс. В 1816 г. он сконструировал первый электростатический стрелочный телеграф, который мог отправлять сообщения на дальние расстояния, посылая электрические импульсы по проводам. Однако когда Роналдс написал в британское адмиралтейство о готовности предоставить в распоряжение военных такое устройство, ему отказали в аудиенции со словами: «Телеграфы любого типа сейчас совершенно бесполезны, и никакой другой телеграф, кроме уже существующего, принят на вооружение не будет». На тот момент телеграф (в Британии тогда также использовалась технология оптического телеграфа братьев Шапп) был почти исключительно военным средством коммуникации, необходимость в обновлении которого после завершения эпохи наполеоновских войн отошла на второй план.

Лишь в Соединенных Штатах в середине XIX века телеграф приобрел массовую популярность как технология для коммерческого использования. Впрочем, Сэмюэлу Морзе тоже пришлось немало потрудиться, прежде чем его изобретение было оценено бизнесом и властями Соединенных Штатов. Поначалу все в Вашингтоне отмахивались от изобретателя, как от назойливой мухи. Но в итоге история Морзе – как раз тот самый счастливый случай, когда изобретатель (и его изобретение) оказались «в нужное время в нужном месте».

1 декабря 1955 года в городе Монтгомери штата Алабама (США) села в автобус молодая афроамериканка.

Когда она уже проехала несколько станций, автобус остановился и вошел белый пассажир. В передней части автобуса, специально выделенной для белых пассажиров, все места оказались заняты. Тогда водитель потребовал от темнокожей женщины уступить свое место новому пассажиру. Однако женщина, игнорируя просьбу водителя, отказалась уступить свое место белому, так как считала, что у нее есть право сидеть на месте, выделенном для темнокожих. Согласно существовавшим тогда правилам, если в передней части автобуса (для белых) нет свободного места, чернокожие должны были уступить свои места белым пассажирам. Получается, женщина нарушила закон, водитель вызвал полицию, женщину арестовали и приговорили к штрафу в 14 долларов – немаленькая по тем временам сумма. Арест темнокожей женщины вызвал массовые протесты. Женщину звали Роза Паркс.

Это уже потом молодая швея из штата Алабама стала известна как «мать освободительного движения». Вначале же протесты были по большей части локальными, а Розу Паркс не поддержали даже некоторые ее чернокожие соплеменники, считавшие протест бесполезным, а повод – слишком малозначительным. И лишь после объявления бойкота городскому общественному транспорту всеми афроамериканцами Монтгомери, организованного не без участия харизматичного молодого проповедника и борца за права чернокожих Мартина Лютера Кинга (бойкот был объявлен с 5 декабря 1955 года), ситуация поменялась. Местные автобусные компании стали терпеть колоссальные убытки – ведь они ездили теперь практически всегда полупустыми, а слухи о бойкоте и «чернокожем протесте» распространились далеко за пределы Алабамы.

Бойкот продлился больше года (381 день). Ко времени его окончания было уже очевидно, что протестующие против расовой сегрегации одержат верх – группа активистов-афроамериканцев обратилась в Федеральный Суд США, который постановил отменить законы о сегрегации городских автобусов в Монтгомери как не соответствующие конституции Соединенных Штатов. Прокуратура обжаловала решение в Верховном Суде, но это не помогло: судьи приняли решение отклонить апелляцию. Роза Паркс стала легендой.

Эта история широко известна, но мало кто знает реальные экономические и технологические предпосылки отмены сегрегационных законов на Юге Соединенных Штатов Америки. Ведь на самом деле все было не так просто, как может показаться на первый взгляд.

В XVI–XVIII веках, на заре колонизации североамериканского континента, рабочей силы для освоения огромных незаселенных пространств не хватало, особенно в южных колониях, где климат был достаточно мягким и не было острой необходимости практиковать эффективное сельское хозяйство. В итоге было найдено ужасное в своей рациональности решение – импортировать для работы на плантациях рабов из Африки.

То, что рабов стали возить именно с Африканского континента, было предопределено сочетанием ряда факторов.

Во-первых, требовались выносливые работники, обладавшие мускульной силой. Именно такими работниками были африканцы: считалось, что именно они лучше всего приспособлены для занятий тяжелым физическим трудом на рудниках и плантациях.

Во-вторых, доставка рабов из Африки была экономически намного более выгодна, чем из любого другого континента: сказывалась относительная географическая близость Африки и Северной Америки. Везти работников из Индии или Австралии никому и в голову не пришло, так как себестоимость такого работника была бы очень высока из-за огромных транспортных издержек.

В-третьих, иммунитет африканцев за сотни лет жизни в неблагополучном эпидемиологически тропическом и экваториальном климате частично адаптировался к малярии и желтой лихорадке – болезням, очень распространенным и наносившим значительный ущерб плантаторам в Северной Америке и на островах Карибского бассейна. Особенно страдали от этих инфекций индейцы Мексики и Южной Америки, что делало малоэффективным использование колонизаторами коренного населения обеих Америк в качестве рабов.

В-четвертых, в Африке многие столетия уже существовал рынок работорговли, который был организован и контролировался прежде всего арабскими купцами, создавшими в Северной и Центральной Африке развитую инфраструктуру торговли рабами. Впрочем, местные вожди в Экваториальной Африке и сами не брезговали работорговлей, захватывая рабов во время набегов на соседние деревни и поселения. Рабство было частью экономики многих племен. Поэтому гораздо проще и выгоднее было покупать рабов на веками сложившемся и вполне легальном в то время рынке, нежели вкладывать огромные деньги в новый рынок с неясными перспективами в каком-то другом регионе планеты.

В-пятых (и это во многом следствие четвертого), за долгие годы работорговли в Африке выработалось отношение к рабству как к неотъемлемой части повседневной жизни, что позволяло белым американским работорговцам внушать чернокожим африканцам, в том числе посредством миссионерской деятельности, что «рабство – это судьба, уготованная им богом», и рассчитывать на то, что издержки на восстания и сопротивление чернокожих рабов на североамериканском континенте будут невелики.