Она снова вздохнула – кажется, туман сгущается, дышать становится все тяжелее и тяжелее – и отошла от окна.
В керамическом подсвечнике на столе тлела свеча. Миранда так и не погасила ее, когда выходила на улицу. Сотни раз ругала себя за эту забывчивость – не рановато ли терять память в тридцать с небольшим? – и так же сотни раз оправдывала себя, что все равно тут сгореть нечему.
Последние годы выдались особо урожайными на сырость. Шутка местных «в районе Странных Рож есть только два вида погоды – грязь сухая и грязь мокрая» потеряла свою актуальность – сухой грязи уже давно не водилось не только в районе Странных Рож. Крыша дома, в котором снимала комнату Миранда, перманентно текла – и если она когда-то пыталась спасти пол и подставляла под капли, а то и струи, воды тазы и плошки, то теперь махнула на это рукой. Сырость ползла не только сверху, но и со всех сторон – и иногда, по ночам, ей даже казалось, что эта сырость рождается в ней, где-то под ребрами, и только потом медленно и тягуче, неумолимо и вкрадчиво обволакивает все вокруг.
И главную победу вода уже одержала – час за часом, день за днем она атаковала, медленно, вкрадчиво, самое ценное в этой комнатушке – самое ценное для Миранды во всем городе.
Она взяла свечку и подошла к шкафу. В полумраке тот напоминал какое-то диковинное животное, вставшее на дыбы, забившееся в угол – да так и замершее там.
Тихо зашуршала мокрыми петлями дверца.
Миранда провела пальцами по склизким форзацам. Не стоит и открывать книги – если только лишь для того, чтобы увидеть плесень и мох. Книги уже ничего не стоят здесь – как не стоят слова, мысли и образы. Так, забавная безделушка – такая же, как и театральные представления. Никто не заметит, если они исчезнут. Никто не заметит, если исчезнет что-либо – или кто-либо. Как можно заботиться о таких пустяках, если ты живешь в городе, окруженным Ничто?
Она полюбила книги в тот самый момент, когда к ней в руки попала первая – сборник стихов безымянного автора, точнее, полсборника, с напрочь оторванной обложкой. Россыпь черного на пожелтевшем зачаровала ее – она возжелала узнать, что же это такое. Старый билетер из Циркового Квартала по этой книге и научил ее читать. А потом подарил еще несколько – выменянных у какого-то опустившегося аристократа за три хронометра. Откуда у билетера занюханного балаганчика оказалась такая ценность, как хронометр, да еще и целых три, Миранда до сих пор не могла понять – Цирковой Квартал надежно хранил тайны своих жителей.
А потом она стала лектрисой. И стала читать другим.
Год за годом книги скапливались в ее руках – случайно найденные в канаве, небрежно отданные клиентами, купленные, выменянные – и с каждым годом они встречались все реже и реже. Пока она не поняла, что владеет всеми книгами в городе.
Поначалу она испугалась – что же делать с этим богатством, как справиться с такой ответственностью. А потом поняла: богатство это – лишь в ее глазах, всему городу на книги плевать. Правда, что делать с ними, она все равно не знала.
А затем начали приходить цитаты.
Сначала робко, вкрадчиво, приучая к себе, приручая – и вот теперь уже нагло, по-хозяйски, вламываясь в разум, распоряжаясь чувствами.
Пока Миранда не поняла, что уже она сама является книгами.
В углу под шкафом что-то зашуршало. Крыса, что ж еще. Частый гость в этих трущобах.
– Крыса, мышь, лисица, кролик следят за корнями; лев, тигр, конь, слон – за плодами[7], – шепнула Миранда чуть слышно.
Шуршание стихло.
– Ну так что, за какими такими корнями ты следишь там, малыш? – собственные слова вышли из горла хриплым бульканьем.
Она присела на корточки и поднесла свечу к углу.
Подвижная мордочка высунулась на мгновение, спряталась, послышались повизгивание и скрежет – и крыса вышла на свет.
Миранда вскочила и отшатнулась, чуть не загасив свечу.
Из спины крысы росла другая – полутуловище, выходящее под прямым углом из позвоночника товарки. Такая же вострая мордочка – и такие же цепкие лапки, которые, мелко суча, пытались ухватиться за что-то – или кого-то схватить.
Миранда уже видела подобных этой крысе. Людей. Карликов, горбунов, скрученных и изуродованных. Тех, кто когда-то за провинности и преступления – кражу, дуэли, мошенничество – были сосланы к Дальним Механизмам. Туда, где совсем рядом царило Ничто.
Город по периметру окружала изгородь – не стена, нет, разве стена может сдержать Ничто? – просто изгородь, как знак, как символ того, где заканчивается жизнь. Осужденные и местные жители – отщепенцы, нищие, которых не пускали даже на улицы, хотя там и так болтался всякий сброд – избегали приближаться к изгороди. О нет, из Ничто не выходили никакие чудовища, не полз яд – просто от долгого соприкосновения с ним человек менялся. Во всяком случае, так говорили – и во всяком случае, именно от Дальних Механизмов привозили в город тех, кто потом населял Цирковой Квартал.
Может быть, конечно, крыса попала сюда случайно. Может быть, та как-то пробралась в телегу, в которой в город отправляли новых сиамских близнецов, говорящих голов, людей-червей и прочих существ без имени и подчас без памяти.
Крыса пискнула – Миранда не успела понять, какой именно из голов – и начала обнюхивать шкаф. Полутуловище вцепилось когтями в отсыревшее дерево и начало медленно подтягиваться – и подтягивать свою товарку.
Нет, вряд ли. Нет, не может быть. Такую крысу заметили бы в тесной телеге. Она не могла появиться здесь таким образом. Сама. Только если пришла сама. А это значит, что Окраина заинтересовалась Городом…
В этом не было ничего страшного – обитатели Окраины не представляли для Города сколь-либо серьезной угрозы. Они были разрознены, слабы, голодны – и городская стража легко справилась бы с ними, реши те напасть даже и всем скопом. Но что кто-то с Окраины мог так вот запросто прийти в Город, так легко пробраться в дом – на минуточку, на третий этаж! – и так нагло вести себя тут… Это было не к добру. Это означало только одно – с Механизмами что-то происходит.
На губы не шла никакая цитата, поэтому она просто пнула крысу. Слабые лапки не удержали полуторный вес, чудовище шлепнулось на пол, злобно пискнуло – и потрусило прочь, к двери. Полукрыса на спине дергала лапками и шипела. Миранде даже показалось, что она слышит в этом шипении что-то членораздельное.
Но я на сите вплавь пущусь,
Бесхвостой крысой обернусь
И буду грызть, и грызть, и грызть,
[8] — всплыло откуда-то из глубин памяти мутным комом.
Резко заболела голова. Наверное, к перемене погоды. Ветер с океана, со дня на день может прийти шторм – и тогда из пучин вод и Ничто в изобилии принесет осколки прошлого. Истлевшие куски ткани, обломки металла, стекло, странные детали не менее странных механизмов – если это можно назвать механизмами – останки того, что кануло в небытие в день эксперимента. Или… в небытие канул сам Город?
– Кровь застыла, пальцы – лед,
Что-то страшное грядет,[9] — всплыл еще один комок.
В висках грызло, стучало и ворочалось – к перемене погоды, пусть это будет всего лишь к перемене погоды! Это всего лишь цитата, всего лишь цитата!
За окном снова сипло простонал Механизм – неужели на него так влияет сырость? Неужели десятки техников не могут постоянно поддерживать пар в обогревающих цилиндрах? Говорят, что раньше вообще использовали жаровни с углями!
«Куда еще не опускался лот», – вдруг пришла мысль.
Миранда мотнула головой.
