- Знаете, я настолько привык, что меня всю жизнь слушают - и свои, и чужие, что давно перестал обращать на это внимание.

   - Завидую, но давайте к делу. Думаю, вы достаточно информированы о том, что происходит в стране. Добром это не кончится. Сейчас наиболее вероятный вариант: протесты будут подавлены с участием постоянно прибывающих в страну ваших "специалистов", а затем батьку все же вынудят на формальное присоединение. Возможный вариант - не его, он уйдет по состоянию здоровья, например, а его преемника - чисто декоративную фигуру.

   Ильин промолчал. Комментировать не хотелось.

   - Да мне и не нужен Ваш ответ, все и так понятно. Только вот есть такой нюанс. После первых дней силовых подавлений протестов силовикам на улицах в лицо начали кричать: "Каратели!". У нас это страшное слово. Ветеранов-партизан сейчас, конечно, уже и не осталось, но мы, их дети и внуки, рассказы о войне помним. Так вот, это клеймо на всю жизнь, худшего ругательства и быть не может. И вот, что я думаю. Если события будут развиваться по описанному мною сценарию, то весьма вероятно, что люди будут кричать: "Русские каратели!".

   Ильин поежился. Пронять опытного дипломата - задача почти не решаемая, но его проняло.

   - Вот-вот, - Сурманс заметил его движение, - как Вы, может быть, помните, я белорус и отчасти даже поляк, но вот только дома с детьми - он кивнул в сторону кухни, куда ушла его дочь, - я всегда говорил по-русски, кончил военное училище в том самом городе, откуда Вы сейчас приехали, и служил после этого на Камчатке. И последнее, что я хочу в этой жизни, это услышать такие слова.

   Молчать дальше было глупо и неправильно.

   - И что Вы предлагаете?

   - Во-первых, поясню, кто такие "мы". Я принадлежу к политическому центру. У нас есть, скажем, так, "левые", которые кричат: Хотим в Европу! Кто нас там ждет? С нашей-то промышленностью и сельским хозяйством? Если и дадут денег, то только на то, чтобы все это свернуть. Это мы все уже видели и в Польше, и у прибалтов. Где сейчас знаменитые гданьские верфи? Да и многое другое. А у нас все такое! Вся основная структура экономики построена еще в советское время. Поэтому, сотрудничество с Россией не трогать при любом раскладе. И помощь вашу сохранить надо любой ценой. А дальше - многое менять.

   - Косметические изменения? Смените батьку на кого-нибудь поприличнее и уберете наиболее замазанных в подавлении протестов?

   - Это - только внешне. Сутевые изменения в экономике. И первое - возобновление приватизации. Свой, национальный капитал у нас уже есть, но ему почти некуда вкладываться. IT-область - это хорошо, но мало. Если дадим национальному капиталу поле приложения усилий, то сможем на него опереться. Причем на всякий: крупный, средний, малый, инновационный и традиционный. И это сделает власть устойчивой. Пирога хватит всем. При соблюдении одного важного условия.

   - Это какого же?

   - Если нас не задавит российский капитал. Поэтому надо договориться сразу, как говорится, на берегу: делить будем не по-братски, а поровну. Помните, надеюсь, этот анекдот.

   - Русский с болгариным делят клад? Всегда считал его несправедливым, ну ладно. Так что Вы от меня-то хотите? Чтобы я все Ваши идеи передал в Москву? Хорошо, я скоро буду в Минске, там из посольства могу дать отправить закрытое сообщение...

   - Нет, извините, это не пойдет. Мы потому и к послу не обратились, что все тогда сразу утечет нашим силовикам через ваших. В вашем посольстве в Минске сейчас целая бригада из Москвы работает. Тут надо совсем по-другому...

   Дальше Ильин слушал Сурманса и не верил своим ушам. Ему предстояло, оставив свою машину где-то здесь, поблизости и сообщив в посольство, что задерживается на день из-за мелкой аварии, с людьми белоруса и на их транспорте (сначала внедорожник, потом квадроцикл) тайно пересечь границу, вернуться под Смоленск и оттуда на вертолете (стоит, ждет) вылететь в Москву на встречу с бывшим российским коллегой Сурманса. Тот хотя и не занимал прежний пост, но был по-прежнему вхож во все основные кабинеты и именно ему Ильин должен был передать пакет с предложением "белорусского центра". Читать эту пачку бумаг сейчас было некогда, но Сурманс заверил, что все вопросы - и политические, и экономические, и персональные - там достаточно проработаны. На робкий вопрос, а как он попадет к российскому политику, Сурманс ответил, что предварительный сигнал ему уже направлялся и он ждет предложений.

   Ильин на этом этапе даже слегка обиделся - ему отводилась роль фактически простого курьера. Он так прямо и сказал, но Сурманс пояснил, что совсем незнакомого человека россиянин просто не примет.

   - Он провокаций, может, даже больше меня боится. А если Вы думаете, что Вашим, российским силовикам этот наш проект хотя бы чуть-чуть нравится, то глубоко ошибаетесь. Здесь ведь вопрос даже не о нас стоит, а о том, какая политическая группировка там, у вас, победит и приобретет дивиденды на основе успешного решения белорусского вопроса. Ну, и кусочек нашего национального богатства в придачу.

   - Тогда на что Вы вообще рассчитываете?

   - Как ни странно, на увлечение вашего лидера историей. Помните, как он вопрос с Чечней решил? Залил деньгами. А здесь даже особенно и заливать не надо. Просто выбери умеренный вариант и не толкай людей на "партизанские тропы". Но этот вариант ему надо на стол выложить во всей красе.

   Резон в словах Сурманса был, и резон серьезный. Но авантюрой все это отдавало изрядно. Пытаясь понять позднее, почему он, человек в целом осторожный и даже строевой, предпочитающий, как и большинство дипломатов, действовать на основе полученных из Москвы инструкций, согласился практически сразу на эту авантюру, Ильин пришел к выводу, что, как ни странно, все эти московские инструкторы, с которыми ему пришлось общаться перед поездкой, как бы заразили его ощущением причастности к чему-то большому и важному. Сами они, скорее всего, так к этому не относились, но Ильин-то действительно проникся мыслью о том, что от его действий может зависеть судьба братского народа. И дело не в том, что власть в Минске явно хватила лишнего с выборами. В стране разгорался конфликт, преодолеть который его участники сами явно уже не могли. Значит, надо помогать. Помогать услышать друг друга, прекратить насилие, договориться или хотя бы просто найти какой-то баланс интересов. Отдавать это дело Европе, Западу? Тогда уж лучше сразу расписаться, что в России не осталось ни политиков, ни дипломатов, да и вообще... Так что Сурманс сам не понимал, насколько правильный выбор он сделал.