Красный свет медленно погас, в комнате ненадолго стало тихо. Было шесть вечера 3 сентября 1939 года. По лицу короля все видели, какое облегчение он испытывал. Радиопередача длилась всего несколько минут, но он прекрасно понимал, что она стала одним из важнейших событий его жизни. Было неимоверно трудно, и все-таки у него получилось. Настало время расслабиться и позволить себе улыбнуться.

Лайонел Лог протянул королю руку и сказал:

– Поздравляю с первой речью военных лет, ваше величество!

– И похоже, не с последней, – отвечал король.

Они вышли из комнаты; в коридоре стояла королева.

– Молодец, Берти! – похвалила она.

Король отправился в кабинет, где его должны были сфотографировать. Лог не советовал ему садиться, выступая по радио. За много лет, что король занимался с австралийским логопедом, преодолевая заикание, мучившее его с детства, он твердо запомнил: самое главное – глубоко дышать, а это легче получалось стоя. Но фотографировался он всегда сидя, чтобы получился более задушевный образ. Так было и в тот день; назавтра на первых страницах всех газет мира появился портрет короля в полной адмиральской форме, со всеми регалиями: монарх величественно сидел за столом, а прямо перед ним стояли микрофоны.

Королева непринужденно заговорила с Логом. Пять дней тому назад она на ночном поезде прибыла из Шотландии на вокзал Юстон. В конце мая – начале июня король с королевой совершили почти месячное утомительное турне по Северной Америке, и теперь им хотелось только мира и покоя Балморала. В начале августа они двинулись на север, но угроза войны становилась все сильнее, и король вернулся в Лондон. Королева, задержавшись в Шотландии еще на несколько дней, тоже приехала в столицу. С каждым днем обстановка накалялась, и она буквально не отходила от мужа, оказывая ему бесценную помощь. Принцесс, тринадцатилетнюю Елизавету и девятилетнюю Маргарет Роуз, она не взяла с собой, но строго-настрого приказала: если начнется война, переправить их в Биркхолл, небольшое поместье на территории Балморала, которое считалось менее уязвимым для вражеских бомбардировщиков. Королева написала своей старшей сестре Розе, и попросила ее не бросать дочерей, если что-нибудь случится с ней самой и королем. Однако гувернантка девочек, Марион Кроуфорд, которую все звали Кроуфи, получила распоряжение «насколько возможно, придерживаться обычного распорядка»[3].

За тринадцать лет до этого герцог Йоркский впервые поднялся по двум лестничным пролетам в кабинет Лога по адресу Харли-стрит, 146. Так начались отношения, изменившие жизнь обоих мужчин. Сначала герцог очень не хотел идти. Он успел перевидать уже немало так называемых специалистов – кто-то не поленился подсчитать, что целых девять. Но все как один оказались шарлатанами, их странные методы лишь усиливали злость и досаду Георга всякий раз, когда надо было говорить, а у него ничего не выходило. Окружающие привыкли к тому, что между собой называли его «закидонами», – вспышкам бурного гнева, пугающей ярости. Но жена, принимая его злость и досаду очень близко к сердцу, настояла: пусть все-таки последний раз попробует.

Из своей родной Австралии Лог прибыл в Лондон в 1924 году на пароходе «Хобсонз Бэй», принадлежавшем компании Commonwealth and Dominion Line, вместе с изящной, как статуэтка, женой Миртл и тремя сыновьями: пятнадцатилетним Лори, десятилетним Валентином и трехлетним Энтони. Плыли полтора месяца в каюте третьего класса. Незадолго до своего сорокапятилетия Лог начал работать логопедом не только в своей родной Аделаиде, но и по всей Австралии. Тогда эта наука делала еще самые первые шаги; как и многие его коллеги, Лог не имел ни медицинского, ни другого университетского образования, ни хоть какой-нибудь формальной практической подготовки. Он учился ораторскому мастерству и подвизался на любительской сцене. Но приобретенные навыки Лайонел обратил на пользу австралийским солдатам, которые с трудом говорили, став жертвами газовых атак на фронтах Первой мировой войны. Оказалось, что его методы хорошо помогают и заикам; в их числе был молодой журналист Кит Мердок, отец будущего медиамагната, Руперта.

Переезжая в Великобританию, Лог сильно рисковал: он успел создать себе имя в Австралии, но в Лондоне с населением семь с половиной миллиона человек, столице империи, подданными которой была чуть не четверть жителей Земли, масштаб был совершенно другой. С собой он вез две тысячи фунтов стерлингов (сто десять тысяч в денежном выражении на сегодняшний день) и одно-единственное рекомендательное письмо – к уроженцу Данди Джону Гордону, амбициозному молодому репортеру; тогда он был заместителем редактора газеты Daily Express, а потом стал одним из авторитетнейших британских журналистов своего поколения.

Лог начал с того, что снял скромное жилье в районе Мейда-Вейл и начал предлагать свои услуги местным школам. Дело пошло, и со временем у него появилась квартира на улице Болтон-Гарденс в дорогом престижном районе Южный Кенсингтон, а кабинет он арендовал уже на Харли-стрит. Дом 146 стоял на ее более дешевом и менее престижном участке, неподалеку от шумной улицы Мэрилебон, но… Харли-стрит есть Харли-стрит. Ход оказался верным. Репутация Лога становилась все лучше, он начал принимать ряд состоятельных пациентов, с которых брал немалые деньги, компенсируя небольшую плату с бедных. Тогда-то о нем впервые прослышали в королевской семье.

Своим знакомством Лог и герцог были всецело обязаны лорду Стамфордхему, королевскому конюшему; тот, в свою очередь, узнал об австралийце от Джона Мюррея, представителя издательской династии и его пациента. Стамфордхем, под впечатлением от услышанного, предложил Логу нанести визит в дом герцога на площади Пикадилли. Но Лог настаивал: как и с любым простым смертным, заниматься со своим потенциальным высокородным пациентом он будет у себя в кабинете.

– Он обязательно должен ездить сюда, – объяснял Лог. – Ведь для этого потребуется усилие, необходимое для успеха. Если я буду ездить к нему, никакого толка мы не добьемся.

И вот через два дня герцог приехал. 19 октября 1926 года Лог открыл дверь стройному, спокойному человеку на пятнадцать лет моложе себя. Лайонел поразился, до чего усталые у него глаза, и сразу понял, каким тяжелым бременем было для герцога заикание. Чтобы докопаться до причин проблем своих пациентов, Лог дотошно расспрашивал их о прожитой жизни. Так он сделал и теперь; герцог рассказал, что в детстве ни его отец, Георг V, ни воспитатели не давали себе труда задуматься, насколько серьезен его дефект речи. Принц стал взрослым, но ничего не изменилось: наоборот, теперь, когда он был обязан выступать с речами, о заикании узнали буквально все.

В день первой консультации герцога все еще терзало унизительное воспоминание о том, как полтора года назад он выступал на выставке Британской империи на стадионе Уэмбли. Понятно, что заикание не добавляло ему храбрости перед публикой, а та речь и вовсе была особенной: ее предстояло транслировать на всю империю. Огромным усилием воли герцог произнес все до конца, но не сумел избежать нескольких постыдных пауз, когда губы у него шевелились, челюсти двигались, но говорить не получалось. А теперь ему с герцогиней предстояла полугодовая поездка по Австралии и Новой Зеландии, а значит, множество речей. Он содрогался при одной мысли об этом.

Они беседовали полтора часа. «Я берусь вылечить вас, – заявил Лог. – Но вам придется потрудиться. Без этого ничего не выйдет». В карте, заполненной после встречи, он указал: «Умонастроение в целом нормальное, отмечено сильное нервное напряжение, развившееся в результате дефекта», описал физическое состояние герцога: «Сложение пропорциональное, плечевой пояс развит, однако мускулатура в области талии очень вялая», отметил «хорошее» дыхание в верхушках легких, «нервное напряжение с последующими эпизодами затрудненной речи, депрессии», «укоренившуюся привычку проглатывать короткие слова». Та первая консультация стоила четыре фунта четыре шиллинга – в нынешних деньгах фунтов двести пятьдесят. За следующий год с небольшим герцог побывал у Лога еще восемьдесят два раза и всего заплатил ему сто девяносто семь фунтов три шиллинга (одиннадцать тысяч в нынешнем денежном эквиваленте). Так начались удивительные отношения, и австралиец стал для будущего короля не более и не менее как личным педагогом по речи при подготовке к публичным выступлениям.