Стоило лишь первым словам сорваться с ее губ, как она осознала, насколько они несправедливы и оскорбительны, а ведь когда-то она думала, что он получил по заслугам: предатель мог почувствовать ее презрение, ее боль. Да, он был мертв, но какая разница? Сейлор Мун поджарила его задницу…

Она запнулась.

Нет, не его…

Она едва ли не задохнулась на припеве, и была рада, когда наступила пора проигрыша. Ей требовалось перевести дыхание, сконцентрироваться — она же лидер, а лидеры сильные. Из ее глаз полились слезы.

Второй куплет дался сложнее, чем предыдущий. Она стремилась вспомнить то сочетание злости, ярости, боли и ожесточения, которые и стали основой для этой песни, но не смогла. Все померкло перед светом правды: правды о нем, о его прошлом и их смерти.

За следующим припевом последовал следующий проигрыш, а она больше не могла этого выносить: она подавила очередной всхлип и прекратила петь. Челка упала ей на лицо, и она разревелась. Ор толпы и громкий рев бас-гитары заглушили ее всхлипы, а мигающий свет ярких софитов помог скрыть струящиеся по ее лицу слезы. Настало время очередного припева, но вместо того, чтобы в очередной раз выплеснуть порцию гнева, она, словно со стороны, услышала эхо собственных слов:

Но теперь мне открылась правда,

Которая томилась в глубине,

Как я могу ненавидеть тебя,

Если теперь я знаю,

Что то были не твои глаза:

Твои мерцали серебром,

А его были серыми.

Я погубила любовь,

Которая не должна была угаснуть…

Музыканты были сбиты с толку, фанаты впали в экстаз, а сама она была раздавлена. Слезы еще сильнее полились из ее глаз, когда она, задыхаясь от рыданий, повторила:

— Твои глаза мерцали серебром, а его были серыми.

Она убежала со сцены, пока музыканты доигрывали последние аккорды. Ей требовалось исполнить еще три песни, но она не могла, просто не могла. Она пробежала мимо озадаченных работников сцены, мимо своего удивленного менеджера и весьма обеспокоенного Артемиса. Но ей не было до них никакого дела.

Она вбежала в гримерку и заперла дверь. Боль наполнила ее, заглушая голос здравого смысла. Она закричала в приступе агонии, и выдрала все бантики из ее волос: она должна носить только один бант! Один красный бант! Но, нет, ее волосы были собраны в какую-то особую замысловатую прическу с косичками, которую он бы возненавидел. Ему нравилось, когда она носила волосы распущеными. Она скинула туфли на шпильке и швырнула их об стену, после чего рухнула на пол, не в силах больше выдерживать горя. Ее тело не реагировало в полной мере на ту боль, что испытывало ее сердце. Она пронзительно закричала, а затем начала плакать, плакать и плакать, затем кричать, а потом рыдать, пока ее легкие не запылали, а горло не пересохло. А затем она полностью ослабла, а голова начала разрываться на части, но ей было все равно — она этого заслужила. Полностью заслужила.

Данбурит был прав: она проклята.

***

Цветочный запах ударил ей в нос, когда развеялось действие телепорта, и перед глазами предстала реальность. Серенити сбежала от нее, но не в этот раз! На этот раз она лично притащит Принцессу на Луну.

— Серенити! — позвала она, после чего уловила краем глаза два развивающихся белокурых хвостика, скрывающихся за углом, и Венера понеслась за ней. — Попалась! — выкрикнула она, выбежав из-за угла.

Серенити уже надежно укрылась в крепких объятиях ее Принца, но совсем не это привлекло внимание Венеры, а довольный смех мужчины, который стоял поблизости. Длинные платиновые волосы свободно падали на его широкие плечи, а в его серебряных глазах плескался солнечный свет. Мужчина широко улыбнулся, после чего произнес:

— Полагаю, нелегко приходится, когда принцесса представляет собой сплошной клубок из любопытства.

Она густо покраснела от этой поддразнивающей колкости, и чуть не пропустила высказывание Эндимиона:

— Кунцит!

***

— Кунцит, — повторила Минако.

Оруженосец принца Эндимиона, сильнейший воин Терры. Единственный мужчина, который смог покорить ее необузданное венерианское сердце. Она сильнее сжалась в комок:

— Мне так жаль…

— Минако, солнышко! — услышала она возглас своего менеджера, когда он и Артемис в человеческом обличии вломились в дверной проем. Минако не утрудила себя взглянуть на них, ведь она и так знала, что ее ждет: менеджер начнет причитать, подозревая, что она заболела или что-то в этом роде, а Артемис, наоборот, будет выглядеть так, будто все понимает. Его глаза одновременно будут говорить «мне жаль» и «я ведь тебя предупреждал». Конечно, ему было неимоверно жаль видеть ее в таком состоянии, но он никогда не любил Кунцита, поэтому считал себя правым. Придурок.

— Мина, дорогая, зайка, звездочка моя! — ее менеджер присел на одно колено рядом с ней, собирая пыль его белоснежным костюмом. — Что такое?

Минако не ответила — а что она могла на это сказать? «Не беспокойтесь, Кенто-сан, я всего-навсего полностью разбита, потому что вчера вечером я узнала, что мужчина, которого я считала мерзким предателем, оказался, по факту, невиновным, а во всем виноват другой человек — злобный старший брат любви всей моей жизни, который, к тому же, убил нас обоих. А! Еще я провела последние пять лет обвиняя мою родственную душу в преступлениях, которые он никогда не совершал, потому что я перепутала их личности». Да, это, конечно, поможет. Она с силой поднялась с пола, обняла руками колени и отвела взгляд в сторону.

— Кенто-сан, — начал Артемис тоном, не терпящим возражений. — Оставьте нас на несколько минут, пожалуйста.

Кенто взглянул на Артемиса, изучая его не слишком приветливое поведение, а затем вновь посмотрел на расстроенную Минако. Заключение, к которому он пришел, было неверным во всех возможных смыслах, но Артемис был многим выше него, потому спорить с ним было чревато. Вставая, он стряхнул пыль с костюма:

— Хорошо, но если понадобится моя помощь… — предупредил он с некоторой угрозой, которая, впрочем, была совершенно лишняя, и удалился.

Комната погрузилась в неловкую тишину. Артемис внимательно следил за Минако, а она знала, к чему это приведет, поэтому опередила его. Вставая на ноги, она бросила ему:

— Я не хочу ничего слышать.

— Минако, — все равно попытался он, игнорируя ее слова.

— Нет! — выкрикнула она. — Даже не смей! Артемис, неужели ты не понимаешь? Ты ошибся! — Она отвернулась от него, опираясь на трюмо, пока слезы текли из ее глаз. — Мы все ошиблись. Он никогда… — она не смогла закончить предложение. Она так долго цеплялась за мысль, что он предал ее, и это помогало. Так легко было довериться Данбуриту, когда ее собственная родственная душа превратилась в пешку Темного Королевства. Теперь же она не знала, что и думать: все, во что она верила, оказалось неправдой, так что ей оставалось? Собирать по осколкам части ее разбитого сердца, страдая от вины и скорби. — Я оклеветала его… — вырвалось у нее. — Я называла его такими ужасными словами…

Артемис не проронил ни слова. Он никогда не любил территарианского генерала, да и всех землян в целом. Знать, что его подопечная, которой судьбою предначертано было возглавлять армию Лунного Королевства, лучшая подруга и доверенное лицо самой Принцессы, самая яркая звезда всего Серебряного Тысячелетия, с такой легкостью кинулась в объятия какого-то землянина… Сама мысль была невыносима — никто не смел к ней даже прикасаться, а Первый Генерал, вопреки всему, пленил ее одним лишь своим взглядом. Артемис никогда не одобрял ее чувств, и в некотором роде, для него справедливость даже восторжествовала, когда оруженосец стал пешкой Берилл. Ох, сколь гнусные секреты хранил от них Принц Эндимион! Артемис крепко сжал кулаки, злясь на Мамору за то, что он освободил те воспоминания — теперь Минако вынуждена страдать.

Но Артемис не хотел признаваться в том, что, теперь его ненависть к земному генералу нельзя было ничем оправдать.