Доставая фотографию дочери, озираюсь: по стенам – открыточки с целующимися воркующими парочками. Салфеточки. Пуфики. Над пышной постелью – коврик с оленями-олешками. Напротив олешек – давно не видела (бы) – сервант с бесполезно томящейся под стеклом посудой: изнывающими от неупотреблений графинами и рюмочками,

фарфоровыми чашечками, расписанными цветочками, ягодками, ободочками, сердечками, драконами, рыбками разных пород, от мирной камбалы – домохозяйки Дженни Герхард рыбного мира до драматической акулы – разнорабочей Кармен, соответственно.

Неужели всё это, вся эта растительно-рыбная коллекция привезена из Тибета, где, согласно сообщению в «Русском базаре», хозяйка статен-айлендского «апартаминта» провела многие годы в изучении восточной мудрости? Или из Гималаев? Акцент, диалект у неё какой-то необычный… Вместе с портретом дочери (однажды сфотографировала её у окошка, и вышла композиция, которую так и назовёшь, взглянув: «Девушка у окошка»), выдернулась из сумки фотография Витяниса в красной рубашке и с чашкой кофе в руке, на среднем пальце которой нанизан массивный перстень с голубым камнем, а под перстнем примостилось незримо обручальное колечко двадцатилетней давности. Выдернулась и упала бы, да Анжелика подхватила, довольно ловко для своей комплекции:

– Вай, вай, какой мужик! Ну ты што – дура? – еслив думаишь, што такой мужик тибя палюбить? Да ты пасматри на сибе! Да ты жеш иму в матири гадисся! Ты што ат иво хатишь?

–Я… узнать, не женат ли… – мямлю зачем-то, вместо того, чтоб честно сказать, что эта фотография не является предметом моего визита.

– Жинатый, жинатый, и детки есть! – однако, перехватив мой недоумевающий взгляд «какие детки?» – поправляется: – То исть нету дитёв, ошибилася я.

(«А детей у них, и вправду, нет…»)

– …Да ты штой-то худая какая? Сохнишь па мужику, а зазря, милок. («…Раскрывали свои золотые головки одуванчики…») У-у-у, етти мужики! У-ух, как я ех нинавижу-у! Был у мине мужик. Дэк я иво-о била, била… У-ух, как я иво била! Он чирис три нидели апосля сватьбы слинял, сбёг, значить, ну и шут с им! Да на х… он мине здалси! –Мечтательно: – У-ух, бль… как я иво би-ила!

Наверно, вежливей было бы спросить: «За что Вы его били?» Но я рассказ сей прерываю:

– Анжелика, извините… Вот, взгляните, пожалуйста, на эту девочку, на этой фотографии. Она жива?

– Погоди, щас проверю. – Достала колоду карт, тусует. Выдёргивает из колоды короля пикового, кладёт на стол лицом вверх. Теперь колдует с антеннами. – Во. Дочка, штоли? Живая; вроди бы, так король говорит. Толька вота… Погоди… Щас… Ну, щас, значить, живая, ничиво. И вообще в Ивропи она! И тожа вампир. Сиводни у мине одне вампиры… И ищё, ни абижайси, милок, ну… Лисбиянка она вроди. Ну, байсекшуал, значить.

– Аджика, это… (Причём здесь «байсекшуал», чушь какая…)

– Анжелика я!!

– Анжелика, это правда? Что жива – правда? Почему не напишет?

– Ага, живая вроди. Што ей сделаиться? Правда вроди, король гаварить. За мужика да за ие по шиздисят доларов, сто дватцать вмести будить. А если оставишь мине карточку еёйную, да сто доларов, дак я зделаю так, што она (многозначительно поглядев на короля)… тибе напишить.

Манипулирует с антеннами.

Я держусь за карман пиджачка. (Невольная, вампирическая мысль: «Хватило бы на обратный путь…»)

– Да эта фотография – единственная, к сожалению. (Правда, и ещё я привыкла смотреть на неё по утрам и вечерам. Утром, сидя в позе «калачик», желать моей девочке стать самой счастливой.) Я Вам лучше пришлю другую. Или – копию с этой…

– Во, во, пришли! И сто доларов, значить. Пришли. Тока кеш, а то у миня с эсисаим* будуть праблемы. (Взглянув ещё раз на короля:) Адрис знаишь? Ага, значить, знаишь. Тада я зделаю так што она напишить. (Пересчитывает деньги, отквасив нижнюю губу.) А чиво ты худая такая? А? Модель, говоришь? Для чиво, для старух? Такая-я… старая! (Значит, не выгляжу на четырнадцать. Ну что ж, я так, примерно, и думала.) Страшная! (И не во вкусе экстрасенсов с Тибета.) Дак я таки-их девочик видала, приходили тута: молодинькии, сиськи – во! Попки – во! (Жест вперёд, жест назад.) Усё на мести, в модели хочуть, а ни бируть! Говорять, с кем-та там спать нады, а ты-ы… «Модель»! Ну нада жи што придумала. Ну ты даёшь! С мужиком ет-тим… Совсем уш… Я сенситиф, с инопланетянами общаюсь. Хочишь, кухню тибе мою покажу? А то ты всё: мужики, мужики… Вон за ето я заплатила три тысичи. Ты вот что, милок! Слушай! Зачни-ка мочу пить по утрянки, – и будишь как я: здаровинькая да харошинькая..

____________________

*SSI – пособие по нетрудоспособности

И тут я её узнала. Это потому узнала не сразу, что ведь тогда, когда-то, она была почти худая, почти как я…

– До свиданья, Анжелика.

МАЙЯ: Раскрывали свои золотые головки одуванчики, радуясь восходящему солнышку… По тропинке шли навстречу друг другу две женщины: одна худая, другая почти худая. Первая, то есть названная первой, шла за хлебом от Клинской улицы к Ховринскому проезду. (Так ей казалось.) Вторая, после регулярной дозы мочи на завтрак, жадно впитывала синенькими пуговичками красоту и мудрость тибета, то есть: Тибета.

(«Пять ступенек к воскресению, гл.1 «Странники»)

Шанкс

В Лиге* (*Художественная Лига Нью-Йорка, Art Students League of New York) блистал преподаватель Нельсон Шанкс. В его класс записывались в очередь за полгода, как же, он писал заказные портреты самих членов королевской семьи! Правда, в его работах встречается много «горячего розового», hot pink, как унифрма дорожных рабочих, но похоже, королевской семье всё розовое нравится. Потом ещё, у него был заказ на портрет экс-Президента Била Клинтона, но был отвергнут женой Клинтона Хиллари оттого что на портрете, на левой руке мужа, Хиллари не увидела обручального кольца, и заподозрила сговор. Но такое досадное событие не испортило репутации Шанкса, ведь он делал портреты королевской семьи. И мне выпало счастье быть его моделью. Вот, однажды мы позировали с кудрявой блондинкой Натали, которая училась на стенографистку и в перерывах стучала на своей машинке. Позы – короткие. Урок подходит к концу, я утыкаюсь лицом в колени (поза «интроверт») и думаю: «Хватит ли моих денег в кошельке на кошачий корм моим кошкам Чарли и Кристине?» Вдруг, что-то шлёпается мне на голову, а монитор говорит «Rest!» Конец позе! Поднимаю голову: оказалось, Шанкс швырнул нам с Натали по десятке, то есть по 10 долларовой бумажке! Совсем по-русски, по-купечески. Как если бы мы были солистками цыганского ансамбля. По дороге домой (нам было по пути) после недолгого молчания, Натали призналась:

– Это было так унизительно!

– А я, наоборот, восприняла свою бумажку как спасение. И к тому же это не было больно.

Болотная сага

Морошка – северное приболотное растение.

Несмотря на ботаническое определение «приземистая», морошка считается и является одним из самых красивых, самых поэтических образов, растительной музой поэтов-песенников. Ягоды её, оранжево-желтые костянки, широко используются как в кулинарии, так и в народной медицине. Они обладают деликатным вкусом и, говорят, чудодейственной силой.

* * *

Летом в Нью-Йорке бывает невыносимо душно, и мистер Завалишин, он же господин, пан, а когда-то товарищ, товарищ младший лейтенант, —расстёгивает верхние пуговицы рубашки. Из-под распахнутого воротника выглядывают страшные, красные, поперечные шрамы.

* * *

О жизни старого писателя в эмиграции, видно, хорошо сказано Арсением Тарковским в стихотворении «Верблюд»:

Привыкла верблюжья душа

К пустыне, тюкам и побоям,

А все-таки жизнь хороша,

И мы в ней чего-нибудь стоим.

Здесь, как говорится, – опять же писателями, а именно Ильфом и Петровым, было всё: расстрел отца в тридцатые; университет; смерть сестры; работа в колонии для малолетних преступников (уничтожив родителей, соответствующие органы остановили бдительный взгляд на подросшем Завалишине; юноша в это время работал в колонии; махнули рукой: его и так прибьют; потом же сгодился: началась война); война; плен; перемещение; безответная любовь; стихи бессонных лет, сгоревшие в пламени пожара; сухомятка; дешёвые бары; преодоление смертельных болезней; старость.