ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
Я нахожу в толковом словаре о месте и условиях моих последних 33 лет, а именно:
ЭМИГРАЦИЯ
1. Вынужденное или добровольное переселение из своего отечества в другую страну по политическим, экономическим или иным причинам
2. Место, время пребывания после такого переселения. Пример: жить в эмиграции…
Однако, это не только перемещение из одной географической точки в другую, но и смена культур, видения, вкусов, оценок, обычаев, собственного положения, собственной личности, да мало ли. Чтобы выжить в таких условиях, приходится многому учиться и ко многому быть готовым/ готовой – от рода занятий до рода контактов.
Об этом мои истории
Цвет вашей кожи
Мы с дочкой-подростком уезжали из России в США, и путь наш лежал через Австрию. В Вене нам нужно было прийти в американское консульство для получения въездных виз. Вот мы пришли. Сотрудник консульства выдал нам две формы, и я принялась их заполнять сверху донизу нашими биографическими и персональными данными: «имя-фамилия-отчество»; даты (месяц/день/год) и места (страна, город и пр.) наших рождений; девичьи фамилии наших мам; занятие и пр., и пр.
На последней строке каждой из форм требовалось указать некое «complexion». Я обратилась к сотруднику:
– Прошу прощения… А что это, «complexion»?
– Это означает «цвет вашей кожи», – ответил тот.
Я решила: о, мне, очевидно, предстоит доказать, что я художник (а я художник) и, следовательно, хорошо разбираюсь в цветовой гамме…
Я начала с дочки – посмотрела внимательно на её бледненькое, невыспавшееся личико и написала:
«Зеленовато-желтовато-кремово-охра»
Затем, чуть подумав, представив собственное каждодневное отражение в зеркале, – о себе:
«Розовато-бежевая»
Сотрудник взял в руки наши формы, пробежал глазами… Дойдя до последней строки, воскликнул:
– Что вы тут понаписали!!!
Потом энергично вычеркнул написанное мною и вписал, там и там, повторяя вслух:
– «Белая». «Белая».
– Как это «белая»? Почему «белая»? – вскинулась я. – «Белая» – это вот стена, что за Вашей спиной, «белая» – это чистая анкета перед Вами на столе, а человеческая кожа…
На всякий случай я взглянула ещё раз на дочку: нет, бледненькая, но не до такой степени, по-прежнему желтовато-охристая. Да и я, она подтвердила шёпотом, «в порядке», то есть, розовато-бежевая.
Но работник, бессердечно заклеймив нас: «белая», «белая», отложил в сторону анкеты и выпроводил нас из кабинета.
Как оказалось, в США общепринято заполнять всякие бумажные формы, и на определённой строке указывать цвет своей кожи. Я обычно игнорирую эту строку: рука не поднимается писать «белая». Вообще-то, мне и не встречались люди – имея в виду живых, конечно, – с кожей именно белой.
(А вам?)
Путь домой (Что есть живое?)
…Наконец-то пришёл – скрипучий, грязный, поздний поезд-трэйн. Пришёл и взял на борт. Поезд… Впрочем, всё равно какой.
Приходилось ли вам видеть городской полёт пластикового мешка? Мне – о да, приходилось. Мне приходилось быть свидетелем того, как разорванное, продырявленное чумазое существо неорганического происхождения, появившись откуда-то из-за угла, из-за поворота, а то ещё вдруг взмыв с заплёванного асфальта, летело рывками по улице; парило над трассой со снующими автомобилями; мчалось вдоль стен домов, заглядывая в минуемые окна; внезапно приземлялось у ног прохожего, ставя его – столь же внезапно – перед выбором: №1 – обойти машинально, по выработанному рефлексу самосохранения; №2 – споткнуться, автоматически безумно-бездумно выругавшись: «Shit», «F…k», и потом злобно и так же автоматически обернуться на прощание; или ещё, №3 – подцепить приземлившийся объект и волочить за собой на одной ноге, уныло между тем обгладывая с кочана остывшую кукурузу…
Итак, дорога домой. Трэйн… Впрочем, всё равно какой. И даже всё равно куда. Тот, который, наконец, пришёл. В нем люди-пассажиры – мертвецы. Что с того, что шевелятся, выходят каждый на своей остановке, наступая при этом мне на ноги и желая – не мне, а друг другу – доброй ночи (доброго дня). Кто-то кому-то обещал позвонить и вряд ли позвонит. В углу китаянка либо кореянка, либо ещё какая раскрепощённая женщина Востока зевает не прикрывая рта, видны металлические коронки. Но ведь глаза её закрыты, и таким образом, никто её не видит… А вот мужчина с подрисованными бровями – сухой как жук. Вдруг вижу: по полу движется пушинка. Как движется! Красиво, весело, беззаботно. Она кажется единственно живой, одушевлённой среди них… «Соmе on, соmе оn, Ветсу, be сагеfull tonight!» – «Пошла, пошла Бэтси, будь осторожна этой ночью!»
Но поздно. Исчезла в пасти металлических коронок. Аминь.
Выйдя из поезда и шествуя по загаженному туннелю к выходу, продолжаю думать-вспоминать: «Значит, любой кусок материи бывает послушен (как и бывает непослушен) духам движения…»
И: «…А если так движется, не значит ли, что живёт?»
Сны в трэйне* «Эй**» (*поезд, train ** «A»)
Снег и подснежник. В детстве я часто болела, чаще всего ангиной. Думаю, ангина была причиной тому, что укутали меня однажды с головой в огромную клетчатую шаль, посадили в сани задом наперёд, т. е. лицом назад, к убегающей зимней дороге, хлестнули по лошадёнке и повезли кудато лечить(ся). Было раннее утро. Шёл снег. Через щелочку в шали, оставленную дышать, я увидела: множества белых звёзд плавно спускались по темно-синему пространству. Я ехала, перемещалась взад-пятки по своей дороге, а они, звёзды-снежинки, новые и новые, проносились мимо моего окна в мир, мимо щелочки в шали – по своей, сверху вниз, с неба к земле… Наступила ранняя весна. Я вышла за околицу в поисках цветных черепков и стёклышек. Посмотрела вниз, и там, на талой, грязной, серо-бурой земле, прямо под ногами, увидела пушистый лиловый цветок сон-травы, или, по-сибирски: подснежника. Я была так мала, что даже не знала, как называется это существо, потом услышала, усвоила: «Цветок»; помню образ его: в грязи, из-под снега, маленький, пушисто-лиловый, живой…
Малярия.. Был летний солнечный день. Я вернулась от друзейсоседей Ваньки и Петьки домой; дома же никого не было… Вот я поднимаюсь на крыльцо… Вхожу в сенцы… Холодно… Чтобы согреться, ложусь в сенцах на пол, туда, где треугольник солнечного зайчика… Треугольник подвинулся, отодвинулся, меня знобит; я двигаюсь по полу вслед за солнечным зайчиком… Поезд пришёл. То-есть, моя остановка. Мы всегда просыпаемся на своей остановке, – заметили?
Анжелика и пиковый король
Просторный коридор, уводящий от лифта в царство входных дверей. В проёме одной из них, распахнутой, – очертания одетой во всё блестящее толстухи с торчащими во все стороны светлыми вихрами. Это… Анжелика? Ну и Анжелика! А как же «ясновидящая Анжелика», огромноокая красавица-брюнетка со страниц «Русского базара»? Лезу в карман за картинкой с адресом… Ещё ближе вижу: синенькие глазки-пуговички, пунцовый ротик-петелька и пунцовые же щёки-румяна (Джимми бы понравилась). Пальчики-сосиски вцепились в какие-то металлические прутики, держат крепко, стиснуты до побеления.
– Ну, я, што, не видишь, Анжелика. Эй, эй! Не иди так шустро! Фу, какая плохая энергия. Черт-ти-што. Антен мине чуть не сломала.
Крутит железками во все стороны.
Смотрю робко-вопросительно: входить… во флат… можно или нельзя? Эти маленькие глазки-пуговички…
– Заходь, ладна, в апартаминт. Сядь вон тама. Э, нет, сначала постой! Побудь тута, я кой-што проверю.
«Кой-што» проверяемо кручением железками, как если бы некий карапуз, малыш управлял воображаемым автомобилем… самолётом. «Странный акцент, – думаю я, – диалект… Надеюсь, эти мои невольные мысли не расстраивают её антенн…»
– Одне вампиры сиводни, одне вампиры, – констатирует экстрасенс, – дурная энергия, закрытые чакры, кругом одне вампиры. (Виновато ёжусь). Типеря садися. (Сажусь). Ну, што у тибя? Покажь фотку.
