За ней было что-то вроде…
…
Надо было красноречие прокачивать, а не длинные клинки.
И все-таки. За ней было что-то вроде площадки, по форме близкой к букве Т. На месте верхней линии было окно, выходившее на улицу, где бушевала метель, а слева и справа от окна были левый и правый лифты, а также двери с левой и правой лестниц. Прямо напротив окна располагались стеклянно-деревянные двери (такие же, как и лестничные), которые в свою очередь, слева и справа от себя имели мужской и женский туалеты, находившиеся на небольшом расстоянии от дверей на лестницу. За этими, находившимися напротив окна дверьми, как раз и находились конференц-зал, архив и уходящий, видимо, в логово Смауга, коридор.
Встав возле лифта, я достал телефон, где неожиданно обнаружил несколько пропущенных сообщений. Видимо, беззвучный режим виноват. Хотя вибрация на нем тоже оставляла желать лучшего, а по моим субъективным наблюдениям вообще работала не всегда.
Пропущенные сообщения: 3.
Все 3 были от Васи.
Ну же!! Где ты там?
Это серьезно! Поторопись!!!
Оби-Ван Кеноби, ёр май онли хоуп!
Я, на всякий случай, включил звук назад, не рискуя полагаться на тактильные ощущения. Набирая Васе сообщение, я остановился у окна. Картина, которую можно было наблюдать через окно, была весьма меланхоличной. Впереди за заснеженными холмами виднелись главный и второй корпуса, казавшиеся отсюда почему-то очень далеким. От них к библиотеке тащились, борясь со стихией, несколько студентов. Они неуклюже двигались по сугробам.
За главным корпусом был виден кусок стадиона, почти сразу за которым начиналось бескрайнее море. Слева и справа от библиотеки было что-то вроде поросших лесом гор, тянущихся откуда-то из глубины острова.
Одинокий принц в высокой башне.
На месте.
Отправить.
В ожидании ответа я отвернулся от окна. В этот момент на встречу мне из дверей вышла довольно большая группа студентов, по большей части это были одиночки, хотя некоторые переговаривались между собой. Царившая еще секунду назад тишина, наполнилась звуками шагов и обрывками фраз. Однако, ребята довольно быстро распределились по туалетам, лифтам и лестницам и меньше чем через минуту все опять стихло. Как будто ничего и не было.
Ведомый любопытством, я направился к конференц-залу – через дверь и налево. Напротив зала (справа от двери) – были два закрытых кабинета, возле дальнего из которых находился тот самый узкий коридор.
Через раскрытые двери зала были видны ряды пустых кресел. Из глубины зала доносились голоса.
–…Вы имеете в виду то, что для абсолютного большинства людей современные технологии неотличимы от магии? – спросил женский голос.
–Дело не только в этом и даже не столько, хотя это, несомненно, вносит свою лепту, – отвечал мужской голос. – Исторически, процесс развития общества определялся взаимодействием двух факторов, первый из которых – «базис» – представляет собой средства производства, грубо говоря, материально-техническую часть, а второй, так называемая «надстройка», это совокупность господствующей в обществе идеологии и системы отношений между членами этого общества. Уровень развития базиса и надстройки не всегда одинаков. Подчас, идеология является более прогрессивной, нежели средства производства – отсюда возникают разного рода буржуазные революции. Также идеология бывает и менее прогрессивной… Что, впрочем, тоже ведет к революциям…
–А потом все винят Ленина, – вставил второй мужской голос. На порядок моложе первого.
Оба мужских голоса негромко рассмеялись.
Я вплотную прислонился к стене возле двери в зал, прислушиваясь.
–Неужели вам не жалко империи? – спросила девушка.
–Мне очень ее жаль, – ответил первый мужской голос. – Но здесь не в жалости дело. Она исчезла не потому, что её развалили злые коммунисты, а потому, что руководство, довело её до нежизнеспособного состояния. А большевики просто оказались первыми, кто подобрал валявшуюся без присмотра, после февральской революции, власть.
В принципе он был прав, вот только крах Июньского наступления я большевикам никогда не прощу.
–И все-таки, – вновь возник второй мужской голос.
–Да-да, и все-таки, – продолжал первый мужской голос. – Так вот, на определенном этапе, описанная мной схема развития общества, развития в смысле движения вперед, перестает работать. Сложно однозначно сказать, когда это происходит. Универсальным маркером, в принципе, можно назвать наступление эпохи постмодернизма в искусстве. Это примерно 90-е годы 20-го века. Массы населения развитых стран оказываются порабощены массовой культурой, производство, за исключением наиболее высокотехнологичного, выносится за рубеж…
–И появляется Интернет, – вставила девушка.
–Да, но не сразу, гиперреальность начинает существовать еще до его распространения. Ей, бесспорно, помогли масс-медиа и, в первую очередь, телевидение. Интернет же просто многократно усилил успевшую уже сложиться тенденцию. Он, в моем понимании, окончательно оформил смещение вектора развития. До определенного момента, человечество двигалось… Наружу, что ли. Вовне. Оно постигало мир вокруг себя; а потом, стало все больше и больше заниматься копанием в дебрях собственного сознания. То есть устремило взгляд вовнутрь себя. Так вот, возвращаясь к теме, – гиперреальность, сама по себе, в моем, естественно, понимании, является несколько искаженной копией реальности, сотканной из разного рода симулякров, которая существует в головах у населения развитых стран.
Последнюю фразу он произносил медленно, тщательно подбирая слова.
–Опять же, я не могу точно определить момента зарождения этой гиперреальности, однако, поскольку она состоит из симулякров, мы можем обратиться к ним. Нас, само собой, интересуют по-настоящему серьезные экземпляры, затронувшие большое количество людей и, что еще более важно, сформировавшие на своей основе некое искаженное представление о реальных событиях. Наиболее каноничным, если угодно, примером, предложенным самим Жаном Бодрийяром, является Война в заливе. Миллионы людей формировали свое представление о ней, на основе репортажей CNN, мало что общего имевших с реальностью.
–Хвост виляет собакой, да? – второй мужской голос.
–Именно. Отличный фильм, несколько, правда, упрощающий все, но все равно отличный. Впрочем, возвращаясь к примерам, лично мне кажется, что еще одним неплохим экземпляром симулякра второго рода могло бы стать…
–Простите. Что такое симулякр второго рода, еще раз? – снова спросила девушка.
Как своевременно. Я бы тоже был совсем не против узнать.
–Это некий, скажем, квазиинформационный посыл, содержащий отсылку к объекту, который либо не существует в принципе, либо, как с Войной в заливе, представляет собой этакий «черный ящик», содержимое которого реципиенты узнать не в силах. Симулякр первого рода это верная оригиналу копия, а симулякр третьего рода это самое интересное. Это копия, не имеющая оригинала. По сути дела, настоящие симулякры это симулякры второго и третьего рода.
–Настоящие симулякры – как трогательно звучит, – с деланным умилением произнесла девушка.
Настоящая подделка.
Или истинная копия?
После того, как я осознал, что я – гуманитарий, рассуждения о подобного рода вещах стали единственной отдушиной, благодаря которой у меня сохранялось хоть какое-то самоуважение.
Первый голос, тем временем продолжал.
–Сегодня мы существуем в окружении симулякров. Наши деньги – это напечатанная на принтере бумага с водяными знаками, не подкрепленная ничем. Наша одежда отвечает некой абсолютно абстрактной моде, которая неизвестно кем задается и неизвестно откуда берется. Бренды порождают огромные добавочные стоимости, искусно симулируя сложный технологический процесс. То же самое с общественным мнением.
