Готанор был самый молодой из крупных иантийских городов. Когда-то он располагался в устье Гетты и был смыт разлившимися речными водами. После этого царь Барахия отстроил город на новом месте — на высоком берегу в сотне тсанов от устья. Его жители, казалось, были моложе жителей остальных городов и определенно веселее. Они приветствовали царицу песнями и танцами и все — от губернатора Маталана до последнего нищего — пришли к храму на церемонию освящения первых даров осени.
Маталана Евгения не любила. «Каждой бочке затычка», — говорил про него Пеликен. Он тоже был молод — ровесник Халена — и очень самолюбив. Он бывал в столице намного чаще остальных управителей и постоянно порывался давать советы царю и министрам, уверенный, что без его веского слова ни один вопрос не решится. Хорошо, что он не лезет в религию, а то с его подачи пришлось бы переписать многие книги, — с облегчением думала Евгения.
Она уже не помнила, что когда-то иантийская религия вызывала у нее недоумение. Мировоззрение жителей Матагальпы теперь казалось ей естественным и единственно верным. В сознании простого иантийца управляющие его жизнью существа делились на низших духов земли и высшие небесные силы. Первые даруют людям пищу и крышу над головой, оберегают от болезней, но они же и вредят, мешают, наказывают за многие ошибки. Они мстительны и мнительны, их следует ублажать. С ними прекрасно умеют обращаться колдуны. Если сгорел дом, если пала корова или кто-то из членов семьи сломал ногу, нужно идти к колдуну с подарками для него и для духов. Служители храмов с куда большим почтением относятся к небесным покровителям. Тем нет дела до мелких человеческих бед. Они осеняют всю землю своим благословением, а уж если проклянут, то сломанной конечностью не отделаешься. Люди верили, что старый Готанор был стерт с лица земли по воле небес за какое-то большое преступление, совершенное его жителями.
В таком разделении функций не было противопоставления добра и зла. Образ дьявола был этому миру неизвестен. Даже священники, чей взгляд на стихии был намного утонченнее, не поняли бы христианского стремления отделить черное от белого, невинность от греха. Это был мир прагматиков, а не идеалистов, и даже самые возвышенные натуры не спорили с тем, что прожить жизнь без грехов и ошибок невозможно. Да и само понятие греха означало преступление против человечности, а не против непонятных и расплывчатых высших законов. Грешить следовало по возможности меньше. В то же время священные религиозные тексты отдавали наивысшую дань уважения людям, прошедшим через горнило самых разных испытаний, познавших вкус преступления и раскаяния, потерь и потрясений. Евгения поняла это только сейчас, перечитывая в четвертый или пятый раз храмовые книги. Поняла — и внутренне похолодела. Нет, она не желала такого опыта! Теперь ей стало ясно, к чему подготавливали ее намеки Ханияра, и она решительно не хотела страдать и нести потери. Ей казалось, она и так достаточно потеряла в последнее время: Сериаду, Айнис, Халена, Пеликена… У нее никогда не будет детей — разве этой жертвы недостаточно небу?
Она со стуком захлопнула книгу, так что проходивший мимо служитель вздрогнул и удивленно на нее покосился. Терраса храма, расположенная между двумя залами, была наполовину освещена бледным осенним солнцем. Царица сидела за круглым столом с чашкой крепкого травяного чая. Мимо нее сновали служители в коричневых одеждах. Все же есть в этой религии и забавные моменты, подумала она, разглядывая этих серьезных, погруженных в себя мужчин. Иантийским священникам нельзя вступать в брак, но можно иметь внебрачные отношения с женщинами. Объяснение звучало, на взгляд Евгении, беспомощно. Священнослужитель якобы обязан принести жертву небу, отказавшись от семейного счастья и продолжения рода. Но поскольку вместе с тем он должен познать жизнь во всех ее проявлениях — иначе как он сможет учить и помогать своим прихожанам? — то сексуальные связи ему не заказаны. На деле столь глупый запрет нередко оборачивался ситуациями, граничащими с абсурдом. Важные храмовые служители содержали по десятку наложниц — больше, чем царь. Другие долгие годы сожительствовали с одной женщиной, являвшейся, по сути, настоящей женой, которая вела хозяйство и рожала детей. Отец не мог официально признать их, но любил от этого не меньше. По закону имущество служителей культа после смерти отходило к их храму, а женщины и дети таким образом оставались ни с чем. Это вынуждало святых отцов идти на воровство и взяточничество. Иерархи смотрели на подобные проступки сквозь пальцы, да и население привыкло, и только остряки вроде Пеликена время от времени оскорбляли священников жестокими шутками и намеками.
Тот же служитель с поклоном подошел к царице, протянул золоченый поднос, на котором лежало письмо. Это было послание от Халена. Она взглянула на дату — письмо было отправлено больше двух недель назад. Евгения улыбнулась, вспомнив как сон телеграф, телефон, радио. Существовало ли все это на самом деле? Придет ли день, когда жена в Готаноре сможет услышать голос мужа, находящегося за сотни тсанов, а сводки с фронта будут поступать прямо во время сражения? Быть может, когда-нибудь такой день настанет, но пока сообщение было затруднено огромными расстояниями, плохими дорогами и погодными условиями. Гостя в доме Маталана, Евгения наблюдала, как, склонившись над картами, он отмечает передвижение войск, подолгу спорит со своими подчиненными о том, как должно поступить и куда направиться трем армиям. Конные курьеры довозили вести иногда с трех-, а то и четырехнедельным опозданием, и рассуждения губернатора были по сути лишены смысла. В то время, как он разноцветными булавками отмечал на карте занятые войсками позиции, всем было ясно, что ситуация скорее всего уже несколько раз поменялась.
Хален мало рассказывал жене о положении дел, предпочитая скупо описывать подробности жизни в лагере. Он писал, что Пеликен, добравшись до штаба, сразу попросился на передовую, и что всем воинам, включая его самого, приходится привыкать к грубым кашам, а также к чересчур холодным ночам. В основном же его письма касались дел Ианты: он просил Евгению стать верной помощницей Ханияра, чтобы успокоить народ, и поддерживать Нисия, который был сильно удручен, что отец не взял его в поход.
Прочитав письмо, Евгения велела подать карету и поехала в дом Маталана. Вся почта царя направлялась в Киару, в Дом провинций, и помощник министра Хисарада решал, какие из писем следует скопировать и отправить губернаторам. Маталан показал царице пришедший вместе с письмом Халена отчет о последних событиях в Матакрусе.
У Алекоса было сразу две армии. В то время, как шедизские полки только выступили в поход, направляясь на север, множество отрядов кочевников из Галафрии и южных степей перешли Морус и рассыпались, атакуя южные форты крусов.
Сердце Матакруса, вокруг которого когда-то шло объединение страны, находилось на севере. Здесь проживала большая часть населения, здесь были крупные города и возделанные земли. Сюда веками стекались богатства и люди, в то время как присоединенные позже южные территории оставались малонаселены. Люди понемногу отнимали у леса землю под поля и пастбища, выращивали овощи и овес, разводили скот. Крусы принесли сюда культуру, но все признаки цивилизации так и остались похороненными за стенами их крепостей. Пастухи и крестьяне продолжали заниматься своим делом и спустя сотни лет по-прежнему считали покоривших их северян чужаками. Правительство не предпринимало серьезных мер для развития этих провинций, разве что ссылало сюда, подальше от столицы, неугодных лиц. Военные гарнизоны поддерживали порядок и закон в радиусе нескольких десятков тсанов, в то время как вокруг шла та же жизнь, что и тысячи лет перед тем: крестьяне растили овощи себе на еду и на продажу в Шедиз, пастухи стригли антилоп. И те, и другие страдали от своих же одноплеменников, ушедших в леса и живущих разбоем. Дорог было мало, да и те после дождливой зимы каждый раз требовали ремонта. Недаром Камаким жаловался когда-то Халену, что завоевания прежних лет принесли казне не новые источники дохода, а одни расходы. Солдаты скучали в фортах, выбираясь из них лишь раз в год — собирать налоги с местных жителей. Денег у последних было мало, и они платили тем же овсом, овощами, шерстью и мясом. И обязательно раз в несколько лет то здесь, то там жители отказывались снабжать казну и работать на крусов, и начинались бунты, более или менее успешно усмиряемые армией.
