— Ш-ш-ш. Садись рядом и просто помолчи.

Девушка послушно присела, перебирая руками складки платья. Пеликен облокотился на ограду.

— Тебе не страшно здесь? — спросила Алия, окидывая кладбище широко распахнутыми серыми глазами.

— Здесь нечего бояться.

— Духи мертвых…

— Они ушли в свое подводное царство. Здесь ничего нет кроме деревьев и птиц.

Девушка поежилась.

— А как там? Ты видела? Знаешь?

— Хотела бы знать, — улыбнулась Евгения.

Алия сделала знак против темных духов, оглянулась словно в поисках поддержки на Пеликена.

— Ну, иди к нему, — приказала царица. — Ты мне мешаешь.

Однако, оставшись одна, она продолжала бездумно глядеть на игру теней на барельефах склепа. Ей никогда не требовалась мыслительная работа для того, чтобы понять себя. Она просто смотрела вокруг, ни о чем не думая, а в душе в это время становилось чисто, будто свежий воздух и птичьи трели выгнали из нее все лишнее. Глупый страх Алии развеял печаль Евгении, и она наконец поняла, что же так угнетало ее последние дни. Ей не давало дышать сознание, что больше от нее ничего не зависит. Она видит настоящее, может прозреть прошлое, но будущее ей неподвластно. Она не может ни предвидеть грядущие события, ни тем более повлиять на них. Ханияр был прав: Евгения впервые оказалась беспомощна и не умела с этим смириться. При мысли о новом смелом олуди ее охватывала паника, и еще больший испуг вызывало предположение, что эта паника и есть — предчувствие надвигающегося хаоса. А больше всего злило то, что она не могла быть уверена в собственных ощущениях. «Я ни в чем не уверена!» — твердила она, и от этих слов опускались руки. Сколько раз Хален говорил, что в трудные времена она станет для него опорой! И вот эти времена на пороге, а она растеряна. Попытаться разбудить свою силу, чтобы иметь оружие против врага? Евгения покачала головой. Невозможно. Это потребует много времени, а кроме того, получив дар предвидения, она утратит что-то более важное. Нет, важнее всего — остаться собой, не дать иному миру себя захватить, потому что тогда она уже не сможет оказать Халену помощь.

Вот оно, самое главное! Поняв и приняв, что свои возможности ограничивает лишь она сама, Евгения почувствовала, как на нее снисходит покой. Есть вещи важнее войны и важнее будущего, ибо они и есть будущее. Олуди живет для Ианты, и пока она остается здесь, Ианте ничего не грозит.

Она оглянулась. Пеликен все так же стоял у ограды, постукивая хлыстом по колену. Алия, присев на травку, высвистывала птицу, что пряталась в кроне ближайшего дерева. Когда Евгения окликнула, она, сама как птичка, легко вспорхнула и подбежала к ней — невысокая, тоненькая, с пепельно-русыми курчавыми волосами, окружившими головку сияющим в лучах солнца ореолом.

На обратном пути царица наконец обратила внимание на Пеликена. Он сопровождал коляску верхом, на его лице застыло брезгливое выражение скуки. Евгения внимательно рассматривала мешки под потухшими глазами, небрежно закатанные рукава рубахи, заметно округлившееся брюшко. И это — Пеликен, самый веселый из царских телохранителей? Он давно уже ни на что не жаловался вслух — правила этикета не позволяли ему выражать госпоже свое недовольство, — но он и не пытался скрыть его, зная, что олуди читает всю правду в душах подданных. Почетная обязанность охранять царицу со временем обернулась для него и трех его товарищей неприятностями. Проводя все время подле нее, они не имели возможности участвовать в жизни мужского военного общества Киары. Они утратили боевые навыки и сноровку, прежние товарищи теперь сторонились их. После начала войны Пеликен стал переживать еще сильнее. Его место, как и место всех уважающих себя царских офицеров, было в армии, а он вместо этого сопровождал царицу по кладбищам и скучал в замке. Сытая жизнь его избаловала: он разленился и не выходил тренироваться на плац даже тогда, когда была возможность. Некогда крепкие мышцы заплыли жиром, лицо обрюзгло от ночных попоек в столичных кабаках.

Евгения любила Пеликена и не мыслила жизни без него подобно тому, как Хален не смог бы обходиться без Венгесе. Сколько раз она выручала его из опасных переделок, в которые он с донжуанским легкомыслием то и дело попадал! А сколько раз они спасали друг другу жизнь на Фараде! Глядя сейчас на своего верного друга, она ощутила беспощадность времени, отнимающего у лучших людей здоровье и красоту. Какой это был блестящий офицер десять лет назад! Каким огнем сверкали его черные глаза, и как таяли женщины от его улыбки! Хален хохотал над его шутками, а Ханияр грозился услать Пеликена на вечную службу к Фараде за насмешки над святыми отцами. А что теперь? Он так и не женился, товарищи по службе утратили к нему уважение, и соблазнять молодых женщин становится все сложнее. Евгении стало его жалко, она признала свою вину и решила принять меры к восстановлению пошатнувшегося статуса своего телохранителя. В тот же день она написала Халену с просьбой позволить Пеликену и его товарищам присоединиться к войску, и Рашил отослал это письмо вместе с остальной корреспонденцией.

Проводя больше времени в Киаре, Евгения получила возможность заняться делами, на которые ей прежде не хватало времени, в том числе и развлекаться. Она посещала все скачки Большого круга, занялась рекламированием своей художественной галереи и даже организовала что-то вроде конгресса живописцев и скульпторов, послав лучшим из них приглашение встретиться в столице и поговорить о тенденциях современного искусства. На ее призыв откликнулись около десятка человек, в том числе и Галькари. Приехал и Сактар Оран, признанный величайшим художником всех времен, строитель Шурнапала и создатель прекрасных статуй и картин. Правда, протянув ему руку при встрече, Евгения уже начала жалеть о его приезде. Само присутствие этого надменного старика подавило половину коллег, а вторую половину привело в ярость. Даже она не сумела найти с ним общий язык и только поражалась, как это он уживался с царем Джавалем. Авторитет царицы заставлял гостей держаться в рамках приличия, однако она поняла, что художники — не те люди, коих можно объединить ради какой-либо цели.

Каждый день она посещала конюшню, сама седлала своего любимого коня Ланселота, подаренного Нисием, и отправлялась в луга. Не брезговала она и убирать его денник, и чистить белую шкуру, расчесывать серебристую гриву. Ланселот был самый умный конь, какого только знала Евгения. Казалось, он чувствует желания хозяйки, слушается ее мысли. Он обладал чувством юмора и любил подшутить — например, неслышно шагать за ней следом, когда она, ни о чем не подозревая, идет по коридору конюшни, и вдруг оглушительно фыркнуть над ухом и счастливо наблюдать, как хозяйка подскакивает и ругается. Во время охоты Ланселот, казалось, испытывал такой же азарт, как люди и собаки, а больше всего на свете любил он скакать во весь опор со всадницей на спине, пригнувшейся к его шее и шепчущей нежные слова. Евгения воспитывала его для себя и получила надежного друга — не менее надежного, чем Пеликен.

Через три месяца наконец пришло разрешение царя четырем телохранителям Евгении присоединиться к войску в Матакрусе. Гвардейцы на радостях перебрали крепкого вина и клялись царице в вечной любви. А потом она смеялась, глядя на то, как Пеликен тщетно пытается застегнуть на животе боевой мундир. Проводив их, она ненадолго снова ощутила грусть, но не поддалась ей. Остающийся всегда грустит больше, чем уезжающий…

Теперь в замке остались одни женщины. Наступила осень — пора религиозных обрядов, праздников сбора урожая и веселых пиров. Жены офицеров нередко собирались в Большом зале, звали музыкантов и устраивали вечеринки, на которых танцы и сплетни соседствовали с показами мод. Отсутствие мужчин лишь обострило тягу их супруг к красивым вещам, и они могли часами обсуждать друг с другом фасоны платьев и перебирать украшения. Но Евгения больше была не в состоянии выносить эту скуку. Она попросила Ханияра взять ее в Готанор, где он возносил благодарность стихиям за урожай. Он обрадовался: присутствие олуди всегда добавляло торжественности церемониям, да и пожертвований бывало больше.