Через полтора месяца в замке сыграли свадьбу, а потом еще одну в Иль-Бэре. Джед-Ар получил благородную супругу с капиталом почти в десять миллионов росит, а царская провинция Киара — новые контракты на поставку в Мата-Хорус элитного леса и продуктов и на закупку оборудования для заводов. На Островах своих продуктов не было: всю еду они покупали в Ианте и Матакрусе. Чтобы не оказаться в зависимости от континента, взамен Мата-Хорус развил промышленность и технику. Специалисты-островитяне строили в Матагальпе металлообрабатывающие и стекольные заводы, ставили на них свои паровые машины, далеко обогнавшие технику других стран. Также островитяне, каким-то непостижимым образом задобрив дикарей, закрепились на северо-западной оконечности континента и получали оттуда сок деревьев, из которого делали резину, и фрукты, которые больше нигде не росли и потому очень повсюду ценились. Благодаря новому родству Хален получил возможность покупать и эти товары дешевле, чем раньше.
Первое время Сериада отчаянно тосковала по дому, живя лишь мечтой о весне, когда установившиеся ветра сделают разделявший Острова и континент пролив максимально безопасным, — муж не соглашался отпустить ее в плавание по непредсказуемому зимнему морю. Но визит на родину пришлось отложить. Ровно через год после бракосочетания Сериада родила сына, а еще через полтора года — девочек-близнецов. Все вышло именно так, как и надеялся Хален: семья и домашние хлопоты полностью завладели душой царевны. Джед-Ар относился к ней уважительно и со временем по-настоящему привязался к к своей изящной, скромной супруге, никогда не повышавшей голоса и придавшей тепла его красивому дому.
Каждый год, по весне, Евгения отправлялась к ним в гости. Иногда к ней присоединялся Хален. Она с любовью и скрытой завистью следила, как растут ее племянники, и от всей души одаряла их здоровьем. В Киаре дети тоже выросли. Алия стала очаровательной веселой девушкой, и Евгения взяла ее в свою свиту взамен вышедшей замуж и уехавшей в Готанор Ашутии. Эвра и Лива тоже нашли мужей — офицеров из Киарского и Готанорского гарнизонов, но остались при царице и по-прежнему звались «девушками». Венгесе, разменяв пятый десяток лет, наконец решил остепениться, женился на девушке из столицы, купил дом в Киаре и получил один выходной день в неделю, который проводил с семьей. Но даже через несколько лет он с явной неохотой сопровождал своего царя в Иль-Бэр и старался не видеться с Сериадой, которая навсегда осталась в его памяти прекрасной несбывшейся мечтой.
Бронк Калитерад на старости лет вдруг решил вспомнить молодость и сменил царского посла в Шедизе. Его место в Доме провинций занял Рашил Хисарад, вернувшийся в столицу после многих лет губернаторства в Хадаре. Теперь там управлял Нисий, и царь спрашивал с него так же строго, как с других глав провинций. Когда юноше исполнилось двадцать, Хален официально объявил его своим наследником и начал подыскивать ему жену.
Годы бежали, словно переворачивались страницы книги, исписанной убористым почерком. Жаркое лето сменяла сырая зима, а за ней опять приходила весна, и опять дули с южных гор теплые ветра. Ианта расцветала и богатела. Олуди подарила здоровье тысячам людей. В стране работали два десятка учреждений, занятых воспитанием и обучением сирот, и Евгения назначила пособие семьям, готовым взять детей к себе. Она открыла в столице галерею искусства, продолжала покупать для нее картины и статуи и разыскивать творения прежних веков. Через несколько лет число больниц в стране удвоилось. Припомнив структуру здравоохранения в своем прежнем мире, царица открыла поликлиники, где вели бесплатный прием самые разные специалисты; учредила гранты за медицинские открытия и исследования, которые можно было быстро внедрить в жизнь на благо людей. Она сама пытливо вникала во все детали, от хозяйственных нужд своих заведений до новых методов лечения и теоретических выкладок ученых. Хален был не слишком доволен ее затеями, поскольку ему приходилось оплачивать расходы и выделить в бюджете несколько статей на обещанные царицей выплаты. Он предпочел бы поднять жалование армии или нанять побольше специалистов с Островов для открытия новых, современных заводов. Но и он понимал, что неслыханные идеи его жены, которые многие бюрократы принимали в штыки, со временем принесут и ему лично, и казне, и всей стране большую прибыль, и помогал ей сражаться с чиновниками. Товарищи, стоявшие у руля с ним вместе, считали, что все возможные успехи уже достигнуты и пора бы притормозить. В стране царили мир и благоденствие, а действия олуди подняли престиж Ианты на континенте на небывалую высоту. Давно забыты войны между кланами и между странами; новые дороги связали не только города, но и самые малые и отдаленные селения; что ни год — все выше урожаи. Долгий мир приобретен благодаря сложной системе родства, связавшей дом Фарадов с сильнейшими государствами. Дети выросли и родили своих детей — здоровых, сильных, оберегаемых олуди. Самое время с облегчением вздохнуть и, сложив руки, наслаждаться жизнью, вкушая плоды своих трудов. Именно об этом на каждом собрании Совета намекали рассы царю. Но он продолжал мчаться вперед, и всегда рядом было прекрасное лицо жены, увлекающей его — все дальше, дальше…
И вот уже первые белые нити появились в густых волосах, и верный Мореход больше не выходит дальше манежа при конюшне, и все пристальней надо следить за дочерью — озорная глазастая девчушка того и гляди натворит дел! Прошедшие годы изменили и любимую. Она выросла в высокую полногрудую красавицу, и когда она в царском платье входит в Большой зал, по нему проносится общий тяжелый вздох, будто само солнце спустилось с неба, чтобы ослепить всех, кто может видеть. Тем, кто не может, она дарит прозрение. Хален сам был свидетелем, как во время разговора с ней обрели дар видеть два слепца. Она справляется почти с любой болезнью, недаром ради одного ее взгляда в Ианту идут люди даже с берегов Моруса, преодолевая тысячи тсанов равнин, стремительных потоков, горных ущелий и хребтов. Она видит человека насквозь, со всеми болячками, худыми и добрыми мыслями. Ее руки несут исцеление. Он, бывало, задумывался, могут ли они поразить бедой. Евгения не использовала свой дар во зло. Потому что не могла или потому что не хотела? Она не рассказывала, но он знал, как однажды на Фараде, куда она в очередной раз приехала размяться и помахать мечом, ее своим тайным колдовством позвали на тот берег женщины-дикарки. Даже они прослышали о ее силе и попросили о помощи, когда сын одного из вождей заболел и не мог ходить. Евгения отправилась к ним. Пеликен пытался преградить ей путь и рассказывал потом царю, как она обездвижила его одним взмахом руки. Он уж не ждал ее, был уверен, что дикари ее прикончат. Но, похоже, никто из мужчин не узнал о том, что на их земле побывала олуди. Она вылечила мальчика и вернулась. Узнав все от Пеликена, Хален не стал ее ругать. Этот дар ему неподвластен; только ей решать, что с ним делать.
И все же для него Евгения оставалась хрупкой, как статуэтка из тонкого стекла, и слабой, как первый весенний цветок. Она всегда будет на десять лет младше, и его сердце всегда будет замирать при взгляде на нее. Он любил просыпаться рядом с ней и наблюдать, как свет утра играет на ее коже. Он мог часами смотреть, как она озабоченно бегает по замку, разговаривает, ест, как она танцует и пестрые одежды летят за ней следом, открывая красоту сильного тела. Он с улыбкой наблюдал, как она замирает, увидев что-то красивое: здание, лошадь, картину; вытирал со щек слезы, когда она слушала певцов с их древними сагами и речными плачами; сжимал узкие запястья, и теплые ладони касались его лица. Она была как крепкое вино, что бодрит и наполняет силой, но, если он не видел ее много дней, она превращалась в сон-траву, от сока которой люди уходят в грезы и готовы на все ради еще одного глотка. Олуди живут долго, дольше, чем простые смертные, и Хален был рад этому, ибо он не смог бы жить без нее.
Иногда, когда они сидели где-нибудь на склоне холма, любуясь горящим в полнеба летним закатом, или стояли обнявшись на площадке дозорной башни, он замечал в ее глазах тоску. Это была не та тоска, которой она страдала много лет назад, — по дому, по прежней жизни. И не сомнение в правильности выбранного пути — Хален хорошо помнил выражение лица, которое так пугало его тогда, до свадьбы. Это не было и сожаление о настоящем, о том, что при всей силе так и не далось ей в руки, — о детях. Нет, то была печаль о чем-то, от чего Евгения сознательно отказалась, но продолжала тосковать. Она никогда не рассказывала ему, что для нее значило быть олуди, а он боялся спрашивать, и лишь в такие редкие минуты ему казалось, он ощущает грусть, которая, словно нить, связывала для нее два мира — грубый мир людей и призрачное небесное царство, которое настойчиво звало ее к себе.
