Он долго смотрел на нее.

— Да! — сказал он наконец. — Если ты — ты! — так говоришь, значит, он действительно прав. Я не понимаю вас и, наверное, до конца своих дней не пойму, но мне придется поверить тебе на слово.

Евгения снова взяла его за руку.

— Мне будет сложно доказать это остальным. И я бы хотела, чтобы ты в этом был на моей стороне.

— Сделаю, что смогу. Меня не зовут уже в Совет, сегодняшним правителям нет дела до духовного здоровья народа. Наши храмы не так полны, как прежде, но я постараюсь тебе помочь.

Через две недели Евгения собрала Совет.

Во дворе Дома провинций было не протолкнуться между экипажами. Она позвала не только губернаторов, министров, старых и новых крупнейших землевладельцев, но и управителей всех городов с населением более десяти тысяч человек, владельцев больших предприятий, влиятельных священнослужителей и военных начальников. Такое количество важных персон прежде можно было увидеть в Киаре разве что на царских свадьбах или похоронах. В приемном зале составили кругом столы, собрали со всего здания стулья и кресла.

Она своим привычным решительным шагом прошла к председательскому месту, оглядела кольцо знакомых и новых лиц. И повторила то, что сказала Ханияру:

— Я правлю здесь не только по праву наследницы Фарадов, но и как посланница великого царя Алекоса. Он велел мне вернуть Ианте былую славу и богатство, и вместе с вами я это сделаю. Не ждите, что можно будет работать и жить так, как вы работали и жили при Масуре и Кафуре. Я знаю эту землю и этих людей, знаю, на что они способны. Я помню, какой была Ианта шесть лет назад. Она станет такой же и еще лучше. Тем из вас, кто этого не хочет, придется покинуть страну, обещаю это.

Многие потом говорили, что ощутили во время речи царицы Евгении тот же трепет, какой охватывал людей в присутствии великого царя. Она действительно приложила немало сил, чтобы ее слова навечно отпечатались в мозгу слушателей. Она многое переняла у Алекоса и дала понять всем, что не намерена отступать.

Восстановить разрушенное было сложнее, чем строить; вернуть утраченное доверие народа — труднее, чем впервые его завоевать. Она часто повторяла себе любимые слова Алекоса: «Время на нашей стороне». Время уже не спешило, как раньше. Оно тянулось медленно, каждая минута была дорогой, как тяжелый золотой слиток. Однако они все же проходили, эти минуты, складываясь позади в недели и месяцы и оставляя след в виде вновь отстроенных городских жилых кварталов и селений, больниц и школ, магазинов и фабрик. Многое нельзя было вернуть просто потому, что не хватало мужских рук, но Евгения старалась изо всех сил.

Ее вновь коснулось благословение неба. Это стало понятно уже весной, когда люди впервые с довоенных времен запели гимны, приветствуя несущих тепло птиц. На пережитые испытания природа отреагировала так, как она всегда реагирует. Согнувшись под ударами стихий, она очень скоро взяла свое. Возрождение природы счастливо совпало с возвращением олуди. Весна в этот год пришла ранняя и дружная. Все быстро пошло в рост. Проснулись сады, прижились и устремились кверху саженцы, и вскоре вся Ианта утопала в кипени цветущих деревьев. Траву не успевали косить, и крестьяне по многу раз в день возносили благодарственные молитвы — теперь скот не останется голодным! Уже в начале лета повсюду зеленели завязи на яблонях, вызревал под горячим солнцем виноград, садовую ягоду не успевали собирать, воздух гудел от насекомых, и везде — над полями, озерами, дорогами, городами — с оглушительным писком носились тысячи ласточек. Одно это удачное лето почти полностью вернуло Евгении утраченный авторитет.

Скоро она нашла Эвру, а Лива и Ашутия вернулись сами и привели детей. В замке снова зазвучали веселые юные голоса. Приехала Сериада, привезла Алию и ее мужа — дальнего родича Джед-Ара. Все вместе они съездили в Дафар и перевезли в Киару прах Халена, Нисия и Венгесе. Евгения не пожалела времени, побывала и в горах, чтобы почтить память Пеликена и остальных своих друзей. И она по-прежнему принимала участие в молениях вместе с Ханияром, ездила по всей стране и даже посетила гарнизон на Фараде, где теперь уже шедизские солдаты продолжали отражать набеги дикарей.

Оказалось, после смерти Халена и все то время, что Евгения считала себя подневольной гостьей Шурнапала, царские земли и предприятия продолжали принадлежать ей. Этого обмана она долго не могла простить Алекосу, но пришлось смириться, как она смирялась со многим до того. Теперь ей нужно было мало. Она брала из доходов лишь столько, сколько требовалось для ее богатых нарядов и содержания замка, а все остальное уходило на поддержку обедневших иантийцев. Война и ее последствия все спутали, все перемешали. Бедные разбогатели, а достойнейшие люди оказались беззащитны перед бедами. Половина поликлиник, когда-то с таким трудом организованных, стояли пустые, потому что врачи подались в торговлю или в сельское хозяйство. Прежние управители передали детские дома под казармы. Число сирот многократно выросло. Стоимость денег упала, да у тысяч людей их просто не было. Евгения писала длинные письма в Рос-Теору и внимательно прочитывала советы Алекоса. Пользуясь его доверием, она убрала всех, кто ей не нравился, и вернула к власти своих людей. Маталан, постаревший и растерявший надоедливую самоуверенность, стал ее ближайшим помощником.

Она возродила состязания Большого круга и ранней весной присутствовала на первых скачках вместе с Сериадой и Алией, тоже одетыми в черное с серебром — цвета клуба «Черный всадник», как и положено членам семьи Фарадов. Его старейшина Нетагор не только ничего не потерял в смутные годы, но и стал еще богаче и снова прочил победу в круге своему скакуну. Сами собой стягивались в Киару певцы и музыканты, а Галькари, поразив Евгению до глубины души, прислал ей в дар величественное полотно, которое он с присущей ему торжественностью поименовал «Весна 2765 года. Возрождение земли».

Дважды в год Евгения проводила несколько недель в Рос-Теоре. Царь каждый раз предлагал ей остаться еще, откладывал дела и развлекал ее. Она была привязана к Алекосу, но все же без сожаления возвращалась домой.

Чем глубже вникала Евгения в проблемы, чем чаще обращалась к документам прошлых благополучных лет, тем яснее ей становилось, что Алекос лишь ускорил наступление следующего этапа развития Матагальпы. Задуманное им объединение стран началось как минимум за сто лет до того. Все они, даже далекая бедная Галафрия, были накрепко связаны друг с другом цепями взаимных интересов и обязательств. При сохраненной политической независимости их экономика уже срослась в одно целое. Это не могло не отразиться рано или поздно на власти. Даже без олуди Алекоса несомненно последовали бы потрясения и конфликты, как внутренние, так и между государствами. Быть может, процесс объединения занял бы не одну сотню лет и в конечном итоге привел бы к большим потерям, чем те, что случились благодаря великому царю.

Даже сейчас Евгения не была уверена, что попытка Алекоса окажется первой и единственной. Он и сам не был настроен оптимистично. Столь масштабные перемены невозможно удержать раз и навсегда. Еще будут откаты в прошлое, возвращение к феодальной раздробленности и междоусобным войнам. И все же его заслуга была огромна: он открыл миру глаза, заставил его взглянуть на себя по-новому. Мир уже никогда не будет прежним! Евгении и жаль было прошлого, и хотелось верить в прекрасное будущее. Но как верить, когда знаешь, каким стало это будущее для другой цивилизации? Вспоминая земной двадцать первый век, она испытывала страх. Она не хотела повторения старого сценария. Алекос успокаивал ее, говоря, что этот сценарий может и не повториться, что жители Матагальпы не имеют ничего общего с европейской цивилизацией и потому здесь осуществится некий иной путь развития. К тому же, говорил он, и в ее мире все еще могло измениться к лучшему. Она и соглашалась, и не соглашалась с ним — ведь он-то, первый в этом мире, был европейцем до мозга костей! — и при всей своей преданности старалась предостеречь его от ошибок.