За ту неделю, что я пробыл на пересылке, мне стало понятно, что весь Дальний Восток стал социалистическим раем за колючей проволокой. Всевозможные лагпункты, зоны и команды плотной паутиной опутали таёжные просторы.

Во времена заселения Амура, чтобы заманить в этот суровый край охочих людей, из казны выдавались деньги на подъём хозяйства и прочие нужды. Если Муравьёв- Амурский давал казачьи вольности и льготы для того, чтобы было кому поднимать и оберегать российские окраины, то новая власть решила вопрос освоения Дальнего Востока очень просто. Она вывезла на окраины страны инакомыслящих и неугодных. Здесь за пайку хлеба они строили светлое будущее для тех, кто во всём был согласен со своими гениальными вождями.

Начинался очередной этап заселения Дальнего Востока – социалистический.

Глава 3. ВУРДАЛАК СДАЁТ ЭКЗАМЕН

Четвёртое отделение Дальлага находилось в районе улицы, которая в наше время называется Гаражной. Своё название она получила из-за гаражей, которые располагались недалеко от лагеря.

Началась моя жизнь на очередной в моей судьбе комсомольско-молодёжной стройке. Только не было здесь ни корреспондентки Юлечки, ни интервью, ни прочих помпезно-фанфарных атрибутов моего времени. Был рабский подневольный труд за миску баланды и кусок хлеба- чернухи. Все работы были ручными, но продвигались не в пример быстрее, чем на моей прошлой стройке. Стимулы и поощрения раскрепощённого труда были совершенно разными.

Определили меня на строительство первого в строящемся городе клуба-театра имени 16-летия Октября. Находился он тут же на улице Гаражной в нескольких сотнях метрах от нашего лагеря.

–

Эй, Вурдалак, иди, тебя там бугор в каптёрке ждёт, – как-то перед обедом подошёл ко мне один из зэков, а на ухо прошептал: – Смотри осторожнее, чего-то там блатные колготятся.

Я сунул под штанину гвоздь-двухсотку и независимой походкой направился к каптёрке бугра. Бугор на зоне – это величина. Его волей решаются судьбы людей, которые по той или иной причине ещё не успели умереть. Может на такую работу определить, что через месяц вынесут вперёд ногами и прикопают тут же рядом на лагерном кладбище. А может и наоборот.

Едва я вошёл в каптёрку, как всё стало ясно. На меня с весёлой злостью пялился Фиксатый.

–

Чё, братело, думал, спрятался? А я вот специально ногу проковырял, чтобы вместо этапа на больничку попасть да с тобой, сучонком, поквитаться. А ещё желаю, чтобы люди знали, что ты за гнида.

Фиксатый не сдерживал ликующей радости. Восстановленная фикса торжествующе сверкала при каждом его слове.

–

Неужели настоящее? – я пальцем указал на новенькую фиксу. – А вообще-то навряд ли. Откуда у такого говнюка может быть золото? Скорее всего, рандоль. Ну, ничего, значит, ещё найдёшь.

Свою речь я закончил ударом каблука в челюсть слишком мстительного товарища. Тот нелепо взмахнул руками и, оторвавшись от пола, покинул помещение головою вперёд.

–

Назад! – осадил бугор сорвавшихся с места шестёрок. – Щепа своё слово сказал, Вурдалак – своё. Поглядим, чьё пересилит.

«О, так моего визави на самом деле кличут Щепа», – усмехнулся я про себя.

–

Нехай кровью решают, кто из них прав, – поддакнул один из зэков.

Это хорошо, – подумал я, – значит, поединок будет рыцарский – один на один. Хотя слишком обольщаться не стоит. В любой момент вся эта свора может сорваться, и тогда мои шансы упадут до самого что ни на есть нуля».

В это время из-за дверей показалась разъяренная физиономия Щепы. Несмотря на то, что на красной щеке паренька явственно отпечатался след от грязного каблука моего сапога, боевого задора он не растерял.

–

Ах, ты падла! – «похвастался» он уже двумя прорехами в своём рту.

В его руке сверкало лезвие красивого ножичка. Сразу видно, изделие готовили не для парадных выходов, а для дела. Кого по глазам полоснуть, кого на кончик пера подсадить. В общем, серьёзная тычина.

Щепа повёл себя довольно-таки осмотрительно. Видимо, причиной тому – моя былая слава кровожадного вурдалака. Он не стал ругаться матом и обзывать меня всякими нехорошими словами. Наверное, не хотел обижать меня перед смертью. Вместо этого он пригнулся чуть ли не до земли и ловкими движениями профессионала, перекидывая нож из одной руки в другую, двинулся ко мне. Если, читая эти строки, вам могло показаться, что всё это происходило как в замедленной киносъёмке, то отнюдь нет. Всё происходило быстро и слаженно.

Народ в каптёрке раздвинулся по сторонам, а я извлёк своё единственное оружие – гвоздь. Увидев, чем я собираюсь его напугать, Щепа осклабился. Да так снисходительно, что мне стало очень обидно.

Наверное, ему не следовало так поступать. Я всегда болезненно реагирую на насмешки в свой адрес. Кроме того, сержант в далёком 1982 году не учил его тому, что в оружие можно превратить любой предмет. Главное, чтобы ты очень хотел выжить. Я хотел. Поэтому и не стал делать красивых жестов и угрожающе крутить гвоздём перед носом у противника. Я не стал кричать «кийя-а-а!» и прочей дилетантской дребедени. Я некрасивым движением отправил своё оружие в сторону ухмыляющейся рожи. Стены каптёрки всколыхнулись от вздоха разочарования. Но не оттого, что я промахнулся, а наоборот. Гвоздь пробил глазное яблоко и вышел из затылка нехорошего Щепы. По инерции он сделал ещё пару шагов, но его мозг уже умер, к тому же гвоздь был ржавый, а это, как известно, приводит к заражению крови. Финита ля комедия. Выноси готовенького.

Урки угрожающе зашевелились. Даже воздух в тесной каптёрке стал тяжёлым и вязким. Я попробовал прикинуть свои шансы на победу, но затем махнул рукой. Сколько смогу, столько и утащу вслед за собой. Но тихий с лёгким акцентом голос неожиданно разрядил возникшее напряжение.

– Ша, граждане арестанты. Всё было по закону. Щепа предъявил, Вурдалак ответил. Фарт ему выпал, живой остался. Значит, и правда его.

Я взглянул на говорившего. Худощавый человек с жёстким лицом, прищурившись, смотрел мне в глаза.

– Живи пока, пулемётчик. Может, на что и сгодишься. А этого в кладку, – человек брезгливо кивнул на труп Щепы и вышел из каптёрки. Вслед за ним потянулись остальные.

Выходит, что не только Коза-Ностра закатывала своих врагов в бетон, наши бандиты это делали ничуть не хуже утончённых европейцев.

– Кто это? – спросил я у бугра, когда мы остались вдвоём.

– Ну, ты даёшь! Это же сам Веня Ростовский, – ухмыльнулся бугор из бывших расказаченных донцев. – Глянулся ты ему чем-то. Я-то уже думал, что хана тебе, козаче.

– Поживу ещё, – буркнул я, направляясь к выходу.

– Погодь, козаче, – остановил меня голос бугра. – Совет хочу тебе дать.

– С чего бы это?

– Считай, что понравился ты и мне.

– Давай, – не стал я строить из себя девочку.

– Уходить тебе надо на другой лагерь. Сегодня Веня добрый, а завтра по-другому прикинет. А у Щепы здесь много дружков осталось. По всем раскладам не жилец ты.

– Я что тут по собственному желанию? Как я уйду?

– Сразу видать, что первоходок ты. Способов много, было бы хотение, – хитро прищурился казак. – Думай.

Хорошо сказать думай, а что можно придумать в моём положении? Я рассказал о произошедшем Селютину.

– Да, брат, дела, – протянул озабоченно он. – Уголовные не простят – это факт. И в побег нельзя идти без подготовки, без карты, кругом тайга. Шансы один из ста, что выживешь.

– Бугор намекнул, что как-то можно на другой лагерь сорваться.

– А как не сказал?

– Хитрит чего-то.

– То-то и оно, – протянул комэск, – будем думать. А пока старайся один не ходить.

С этого дня началась игра в оглядки.

Не обращая внимания на людские страсти, земля благоухала. В самом своём пике стоял август месяц. Мы ходили загоревшие, как папуасы. Духота и зной выжимали из работяг последние соки. На строительных площадках и лесоповале с рабочих сходило по семь потов. А вечером в бараке, отбиваясь от наседавшего гнуса, мы слушали истории о мирном былом житье и о дикой случайности, по воле которой судьба уготовила нам нары и каторжный труд.