Георгий любил заводы, как результат прогресса, достижение советского человека. Он с большим удовольствием пошел работать после техникума. Александр ненавидел заводы, разговоры о них приводили его в ярость. Заводы уничтожали экосистему и им не было оправдания в сердце Александра. Он считал их тотемом культуры безмерного потребления. Заводы загрязняли землю и давали рабочие места балбесам, плюющим в колодец, для того что бы получить возможность из него пить и распиливающим деревья, за то чтобы на них посидеть. Эти дьявольские машины и их рабы, словно золотые лани выбивали копытцем сказочные богатства для тех, кто не сможет потратить за свою жизнь и половины, так и уснув мертвым сном на горе золота, как дракон из сказки. Александра приводила в бешенство желание людей поддерживать работу того, что делает мир отвратительным и непригодным для жизни.

Схватив в руки кочергу для камина, так словно это пехотная винтовка и покраснев от нахлынувших чувств, он рассказывал зевающему от скуки Георгию об оружейных заводах, коптящих небо и создающих тонны бесполезных железяк, заменивших приматам копья и дубинки. Подняв над собой бутылку коньяка, он обрушивался на алкогольные фабрики, производящие отраву, которая делала слабовольных приматов более смиренными и податливыми для совершения подлостей над природой. Огнем горели в его фантазии полиграфические заводы, на которых гигантские машины, потребляя безумное количество электроэнергии, без устали, днем и ночью, печатали тонны этикеток для продуктов, обреченных оказаться под ногами зевак, не помышляющих о том, что безобидные на первый взгляд фантики, раскрашенные пестрыми рисунками, не способны стать частью жизненного цикла. Александр срывал этикетку с бутылки и тыкал в лицо Георгия.

– Ты что не понимаешь?! Глупцы приходят в магазины и кидаются на блестящее словно сороки, а затем бросают все себе под ноги. Словно раковые клетки, землю покрывают несъедобные для червей полимеры и тонны отработанных жидкостей, подло вылитых на провинциальных свалках, спущенных в болота и реки! Ты пьешь эту воду, ты дышишь этим воздухом! Мы живем так, словно после нас больше ничего не будет! – кричал он.

– Ты, Саша не любишь никого. А самое главное не любишь Родину, хотя всем ей обязан. – обиженно отвечал Георгий Гаврилович.

– Я обязан? Да что я должен этой стране, этой утопии перед которой ты падаешь на колени? Или этим двуногим существам, пожирающим других существ своими челюстями травоядных? Будь природа еще менее благосклонна к устройству жевательного аппарата этих поганцев, они бы делали из животных смузи и выпивали бы этот мир через трубочку на зло всему.

У Александра шла кругом голова от масштабов безумия, с которым человек проходит свою историю, от бесшабашности в отношении к окружающему миру. Он хотел бы дать плетей каждому, кто этому потакает, каждому кто участвует в спиливании веток, на которых гнездятся человеческие твари, каждому кто разбрасывается камнями в стеклянном доме природы. Но он чувствовал, что был бессилен. Все его старания были напрасны, а слова растворялись в воздухе. Он лишь мог объявить бойкот человечеству. Ненавидеть его и презирать. В тот момент, когда Георгий Гаврилович, младший брат Александра, один из продолжателей рода Солянка, заявил, что снова устроился на завод, сердце Александра было разбито. Георгий мог бы заниматься с братом одним делом, и разделить с ним вселенскую скорбь по умирающей планете, поруганной и истощенной двуногими тварями, но работал на заводах и был от них в восторге.

Георгий Гаврилович мало радовал старшего брата, и мыслил по его мнению – примитивно и мелко, бесконечно подпрыгивая на зубьях аккуратно уложенных под ногами граблей. Братья Солянка с отверженной одержимостью соперничали в упрямстве, горячо отстаивая право на жизнь для своих идеалов. В каком-то смысле им обоим был присущ губительный идеализм. С молода Георгий был партийным псом, трутнем на службе режима. Его всегда любили фабрикантки, к которым он тайком лазил по ночам в окна общежитий, его всегда хвалило начальство машиностроительного предприятия, за преданность отечеству и самоотверженность к труду. Георгий Гаврилович в свою очередь хвастался этим за семейными обедами воспевая дифирамбы трудящимся и выражая глубочайшее почтение управлению и своему начальству в особенности. По его жизни в советском союзе, можно было снимать пропагандистское кино. Как то, директор предприятия, обратившись к Георгию Гавриловичу сказал:

– Ты не просто инженеришка-чертежник, Жора! Когда-нибудь ты будешь главным конструктором! – заплетающимся языком сказал директор, поднял палец над головой и так сильно икнул, что потерял ориентацию в пространстве, сделав два шага назад и закатив глаза. От него пахло портвейном, а на брюках со стрелками зияла широко распахнутая молния, открывающая просторное оконце для желающих убедиться, что директор никогда не носил нижнее белье.

– Спасибо за доверие! Служу советскому союзу! – гордо ответил Георгий Гаврилович.

В тот же день, хмельной директор, попросил Георгия Гавриловича пустить его за руль тест объекта автомобиля, чтобы лично проверить качество потенциального лидера советского автомобильного рынка. Георгий Гаврилович пожал плечами и уселся рядом на пассажирское сидение. Через несколько минут, машина обняла ближайшее от полигона дерево, а невредимый Георгий Гаврилович повис на суку, выброшенный от удара через тканевый тент, натянутый вместо крыши автомобиля. Ошарашенный инженер выдохнул осознав, что цел и невредим, но через секунду, сук, на котором он висел, треснул и Георгий Гаврилович упал, сломав ногу в двух местах. Оставшаяся на всю жизнь хромота напоминала ему о прочности советских машин, способных устоять даже при прямом столкновении с деревом. Георгий Гаврилович кряхтел при ходьбе, но ощущал не только боль, но и гордость.

Главным конструктором Георгий так и не стал.

Во время перестройки Георгий Гаврилович потерял работу и ударился в политику, перебивался малыми заработками и сломя голову носился с транспарантами пытаясь удержаться когтями за столь любимое им ускользающее прошлое. Но оказавшись на развалинах эпохи, потерянный и разочарованный Георгий вновь упал в объятия промышленности. Это событие поставило точку в отношениях двух братьев Солянка, и заставило Александра окончательно разочароваться. Было совершенно не важно, чем занимается предприятие, на которое устроился работать Георгий Гаврилович, заводы являли собой чистое зло и Георгий снова работал на это зло. Глаза Александра наполнялись слезами от досады, они больше не могли смотреть на этого человека, приходящегося ему кровным братом. Их разделяла мудрость целой жизни. Слово «Завод» было крамольным и звучало как хула на все сущее.

– Что это за завод? – леденящим тоном спросил Александр.

– Там делают разные оздоровительные препараты. Не фармакология, скорее народная медицина… – промямлил Георгий Гаврилович почесывая затылок и уставившись в пол. Он изо всех сил пытался сгладить углы, хорошо зная своего брата.

– Я знал, что из тебя ни черта не получится, еще когда ты пошел учиться в этот поганый техникум. Что тебе дали эти заводы? Хромаешь как прокаженный, да и только… – отрезал Александр.

– Что ты завелся? Нормальная работа. Я младший инженер, слежу за оборудованием и все такое…Чем тебе не нравится народная медицина? Папаша ей занимался, да и ты же сам врач.

– Я ветеринар. – злобно прошипел Александр.

– А я инженер. Мне нужно зарабатывать на хлеб. Я уже не молод, знаешь ли, чему научился, то и делаю. – разозлился Георгий Гаврилович.

Рассказывая о новом месте работы, Георгий Гаврилович слегка лукавил. Завод, на котором он теперь трудился, носил имя торговой марки «Барсучья струя». На нем изготавливались лекарственные средства из семени умерщвленных барсуков, отдавших содержимое своих парных желез во благо человеческому здоровью и крепкой потенции.

– Я бы мог дать тебе любые деньги, лишь бы ты… – начал Александр, сдерживая слезы.