– Вы собирались что-то сказать, miss? – спросил мужчина, изучая фальшивые документы Офелии.

– Вы, кажется, хотите внести в свое досье какие-то поправки? – подсказала женщина, поглаживая ее свидетельство о рождении.

Они оба внушали Офелии такую глубокую антипатию, что она на всякий случай отступила подальше. Когда они с Торном заключили брак, каждый из них получил семейные свойства другого, и ей достались его когти, когти Драконов. Ее собственные свойства были безобидными, зато когти мужа играли с Офелией дурную шутку, когда она гневалась. Генеалогисты ее не знали, но она-то знала их, видела насквозь. Они не желали добра своему городу, они желали стать тем, чем стала Евлалия Дуаль. Однако Офелия понимала, что должна сейчас выглядеть жалкой ничтожной иностранкой, иначе она сильно навредит и Торну, и самой себе.

И она проглотила вместе со слюной свою гордость и свои свойства.

– Нет.

– Ну так как же? – настойчиво спросили Генеалогисты, повернувшись к Элизабет. – Вы принимаете наше предложение, гражданка?

– Milady, milord[11], я… я почту за честь.

Женщина вынула из декольте свернутый контракт и разложила его на стойке. Мужчина протянул Элизабет ручку-самописку.

И она подписала документ.

Генеалогисты по очереди прошептали на ухо Элизабет сладкими голосами: «Good girl!»[12] – и удалились, рука в руке, в своих развевающихся золотых плащах; юная фараонка следовала за ними на почтительном расстоянии. Офелия вдруг почувствовала, как у нее пересохло во рту, пока они стояли рядом.

Элизабет вытерла вспотевший лоб, к которому прилипли волосы.

– Я… я, наверно, слишком поторопилась… подписать.

– А что это за предложение? – спросила Офелия.

Но тут поднялся возмущенный гам. Теперь, когда Генеалогисты скрылись из виду, все стоявшие в очереди громко выразили неудовольствие задержкой, а старик водолей пригрозил наколдовать грозу.

– Это тайна, я не имею права говорить о ней, – пробормотала Элизабет, которая всё еще не пришла в себя. – Да, кажется, я и вправду поспешила…

Она так растерянно моргала, что Офелия прониклась к ней жалостью.

– Это фараонка постаралась.

– Надеюсь, ради твоего же блага, что ты не то имела в виду! Никто мной не манипулировал! – строго объявила Элизабет, возвращая Офелии документы. – Ведь речь идет о Светлейших Лордах! Так что твое обвинение в высшей степени преступно, тем более что оно исходит от особы, чье досье весьма сомнительно. Имей в виду: тебе придется предстать перед судом!

Не дав Офелии опомниться, предвестница перегнулась через стойку и с размаху поставила ей штамп на середину лба.

– Я пошутила. Пока что у тебя всё в порядке. Осталось пройти медкомиссию, а потом можешь отправляться домой.

– Ну вы по меньшей мере неординарная личность!

Офелия, сидевшая на табурете, близоруко щурилась, пытаясь разглядеть смутно маячившее перед ней лицо врача: для обследования глаз ей пришлось снять очки, и единственным, что она ясно видела, были его зрачки, блестевшие в полумраке. Множество походных медицинских кабинетов было спешно оборудовано в помещениях множительной техники на втором этаже Мемориала. Офелия сидела в одном белье среди мимеографов, циклостилей и ротаторов. Без очков и перчаток чтицы, лежавших сейчас вместе с ее одеждой и прочими вещами на крышке ксерокса, она чувствовала себя совершенно беззащитной.

Элизабет сказала, что у нее пока всё в порядке. Это «пока» очень тревожило Офелию. А вдруг выяснится, что ее досье не соответствует критериям вавилонской администрации? Дневной свет за окнами уже начинал меркнуть, но обследование продолжалось. А Офелии нужно было поскорее встретиться с Торном.

– Я могу идти? – спросила она. – Меня ждут… в другом месте.

Врач придвинулся к ней поближе. Его глаза визионера, яркие, как лампочки, превосходили точностью любые медицинские приборы. Он ни разу не прикоснулся к Офелии с момента ее прихода, даже давление ей не измерил, но что-то в его взгляде вызывало тревогу.

– Miss Евлалия, вам не приходилось быть жертвой несчастного случая? – спросил он, просматривая ее досье.

Он произнес эти два слова – «несчастный случай» – с какой-то особой интонацией, не свойственной речи, принятой на Вавилоне.

Офелия сощурилась. Уж не намекал ли врач на следы порезов, оставшиеся на ее теле от стеклянных осколков, которыми прорицатели осыпали ее, когда она принимала душ? Или он имел в виду более давний шрам на щеке, которым она была обязана сводной сестре Торна? А может, его смутили множественные переломы костей, полученные ею за последние годы?

Офелия уже поняла, что на Вавилоне опасно считаться человеком слабого здоровья. На ее лбу красовался штамп, который поставила Элизабет, и Офелия еще надеялась, что всё обойдется.

– Да, были такие случаи, – уклончиво ответила она. – Но это никогда не мешало мне выполнять свои обязанности.

Врач покачал головой, и тут Офелия заметила, что он беззастенчиво разглядывает низ ее живота.

– Я имел в виду несчастный случай другого рода… особого, – сказал он наконец, тщательно подбирая слова. – Miss Евлалия, согласно вашему досье, вы ни с кем не связаны матримониальными узами. Вы подтверждаете это?

– Но это мое личное дело.

Разговор принимал странный оборот, и он Офелии очень не нравился. Ей вообще не нравилось всё, чему ее подвергли с того момента, как силой привезли в Мемориал. Администрация Вавилона копала всё глубже и глубже, расследуя ее биографию, а бесцеремонное поведение этого врача и вовсе переходило все границы.

– Я хочу одеться, – заявила она.

– Вы страдаете одним органическим недостатком, miss.

Офелия, уже вставшая, чтобы сгрести с крышки ксерокса свои вещи, медленно опустилась на табурет, надела перчатки чтицы, потом очки, как будто всё это помогло бы ей лучше слышать.

Глаза врача блеснули еще ярче, буквально просвечивая ее насквозь; на его лице было написано странное возбуждение.

– Мне уже случалось наблюдать некоторые любопытные симптомы, но ничего подобного я доселе не встречал! Все частицы вашего тела как будто… I don’t know…[13] как бы это сказать… инверсированы, то есть перевернуты! Но я понятия не имею, какой несчастный случай мог спровоцировать такое.

«Несчастный случай с зеркалом, – мысленно ответила Офелия. – Самый первый. Тот, который освободил Другого».

– Я просто не постигаю, как вам удается координировать свои движения, – продолжал врач; теперь его глаза потухли, как выключенные лампочки. – Вы, вероятно, были очень молоды, когда это с вами случилось, и ваш организм смог восстановиться почти completely[14]. Почти, – подчеркнул он с искренним, отеческим благодушием. – Вы понимаете, куда я клоню, юная особа?

– Понимаю. Я инверсирована. Мне уже об этом…

– У вас никогда не будет детей, – прервал ее врач. – Беременность для вас просто физически невозможна.

Офелия смотрела, как врач вписывает результаты осмотра в ее досье. Она помнила слова, которые он только что произнес, но смысл от нее ускользал. И она только снова спросила:

– Я могу идти?

– Вам следовало бы обратиться в Наблюдательный центр девиаций. Они не в силах вам помочь, но им наверняка станет интересно обследовать вас более тщательно. Они специализируются на подобных отклонениях. Одевайтесь, – добавил он, небрежно махнув в сторону ксерокса. – Осмотр закончен.

Офелия долго возилась с застежками сандалий, ее руки как будто утратили способность повиноваться мозгу. Наконец она вышла из кабинета, уступив место следующему пациенту. Второй этаж Мемориала был забит мужчинами и женщинами, ожидавшими своей очереди. При виде всех этих лбов, отмеченных клеймом, Офелии начинало казаться, что она попала на бойню. Охранник собирал тех, кто прошел медосмотр, и направлял их к выходу. Но у Офелии не было никакого желания снова давиться в трамаэро.