На Аниме был вечер, а здесь сейчас утро. На кровли обрушивается буйный ливень.

Он бродит по садовым аллеям «Дружной Семьи», как бродила по ним Офелия во время своей учебы в роте предвестников. Она была в одном шаге от получения нового серебряного галуна и статуса жительницы Вавилона, что открыло бы великолепные возможности для ее расследования. Но она потерпела неудачу – к счастью, как он полагал. Это сделало его тайные наблюдения еще более захватывающими.

Он взбирается по винтовой лестнице на верхушку сторожевой башни. Отсюда, несмотря на дождь, он различает вдали соседние мелкие ковчеги: прямо по курсу – Мемориал, за ним – Наблюдательный центр девиаций. Эти два объекта сыграют решающую роль в истории.

В это время дня курсанты-виртуозы «Дружной Семьи» уже должны были надеть мундиры, наушники и сидеть в амфитеатре: Дети Поллукса по одну сторону, Крестники Елены – по другую. Но вместо этого все они столпились на крепостной стене малого ковчега. Стоят там в промокших насквозь пижамах и испуганно кричат, указывая друг другу на город, смутно видимый за морем облаков. И даже их директриса Елена – единственный Дух Семьи, не имеющий потомства, – собственной персоной явилась туда и стоит среди них под огромным зонтом, пристально следя за этой природной аномалией.

А он разглядывает их всех со своего удобного пункта наблюдения. Или, вернее, пытается смотреть вокруг их испуганными глазами и видеть, как они, эту пустоту, что заполонила сегодня всё пространство.

И снова он не может сдержать улыбки. Слишком долго он скрывался за кулисами; настало время выйти на сцену.

Офелия сохранила незабываемое впечатление от ботанического сада Поллукса. Это было первое, что она увидела на Вавилоне. Ей вспоминались величественные террасы, уступами идущие вверх, и бесчисленные лестницы, которые пришлось одолеть, чтобы выбраться из густых зарослей.

И еще она вспоминала запахи. Краски. Звуки.

От всего этого ничего не осталось.

Оползень унес в пустоту всё до последней травинки. Он поглотил целый мост, половину близлежащего рынка и множество мелких ковчегов. А с ними – и жизни тех, кто там находился.

Офелия должна была ужаснуться, но не чувствовала ничего, кроме тупого изумления. Она смотрела на образовавшуюся пропасть сквозь решетку, которую наскоро соорудили на этой границе между землей и небом. По крайней мере, пыталась смотреть. Ливень кончился, но на город надвигалось море облаков. Этот грозный небесный прилив мало того что мешал ясной видимости, так еще и заволакивал ее очки мутной пеленой.

– Значит, Другой действительно существует, – констатировала она. – До сих пор это было абстрактным понятием. И сколько бы мне ни твердили, что я совершила ошибку, освободив его; что он вызывает разрушение ковчегов по моей вине; что я связана с ним, хочу я того или нет, – я до сих пор не чувствовала себя участницей всего этого. Да и как я могла освободить демона апокалипсиса из зеркала в своей собственной комнате и не вспомнить об этом?! Я даже не знаю, как он выглядит, как действует и зачем всё это устроил.

Вокруг Офелии сгустился такой туман, что ей почудилось, будто от нее остался один только бесплотный голос посреди небытия. Она судорожно вцепилась в решетку, как вдруг облачная завеса разорвалась, открыв кусочек неба над тем местом, где прежде высились дома северо-западного квартала.

– А теперь больше ничего нет. Что, если Анима… а может, даже и Полюс…

Она не успела договорить. Мужчины, женщины и дети канули в пустоту, которая разверзалась перед ней, но все ее мысли были обращены в первую очередь к ее собственной семье.

Стая всполошенных птиц металась в воздухе в поисках исчезнувших деревьев. Где кончалось то, что превосходило разум? Все ковчеги, и большие и малые, вращались вокруг гигантского скопления облаков, в котором не было места никакой форме жизни. Рассказывали, что Ядро Мира было всего лишь сгущением постоянных облаков. Но даже сам Лазарус, знаменитейший из путешественников, так и не смог проникнуть внутрь него.

Офелия надеялась, что никто из ее близких не пострадал. Еще накануне она чувствовала себя такой умиротворенной. Полной радости. Она раскрыла подлинную сущность Тысячеликого Бога, который повелевал их жизнями. Другая Евлалия. Евлалия Дуаль. Услышать наконец ее имя, узнать, что под ним прячется скромная писательница-идеалистка, понять, что она не имела никакого права решать, что хорошо, а что плохо, – всё это принесло Офелии огромное облегчение! Только не следовало забывать, что самый грозный враг, может быть, таится под иной личиной.

«Ты приведешь меня к нему».

– Другой использовал меня, чтобы выйти из зеркала на свободу, а сегодня Евлалия Дуаль использует меня, чтобы разыскать Другого. И, поскольку эти двое вовлекли меня в свои злодеяния, я считаю всё это своим личным делом.

– Нашим.

Офелия повернулась к Торну, не видя его. В этом густом мареве он был всего лишь отдаленным угрюмым шепотом, и, однако, его голос показался ей куда более реальным, чем песок под ее сандалиями. Одним-единственным словом он принес ей облегчение.

– Если выяснится, что Другой причастен одновременно к гибели старого мира, к разрушению ковчегов и к превращению обыкновенной женщины во всемогущее божество, – продолжал Торн бесстрастным бухгалтерским тоном, – тогда он станет главной составляющей уравнения, с которым я пытаюсь разобраться уже много лет.

Послышался металлический щелчок. Этот характерный звук издавали карманные часы Торна, когда они поднимали и опускали крышку, напоминая о времени. С тех пор как их анимировали, они заразились маниями своего владельца.

– Обратный отсчет продолжается, – сказал Торн. – Для большинства смертных обрушения ковчегов, какими мы их наблюдаем, представляют собой природную катастрофу. Но нам-то отныне известно, что к природе это не имеет никакого отношения; более того – что они будут продолжаться. Однако мы ни с кем не должны это обсуждать, пока не узнаем, кому можно доверять и на какие доводы можно опираться. Прежде всего нам следует точно определить сущность отношений, связывающих Евлалию Дуаль с Другим; понять, чего они хотят, кто они, где они, как и почему делают то, что делают, и только потом использовать всю эту информацию в борьбе с ними. Желательно выяснить это как можно скорее.

Офелия зажмурилась. Налетевший ветер разогнал облачное марево, и солнечный свет внезапно обрушился на них знойным каскадом.

Теперь Офелия ясно видела Торна. Он стоял, как и она, лицом к решетке, устремив взгляд в бездонное небо, с часами в руке, неестественно прямой, слишком высокий. Золотые галуны его мундира ослепительно сверкали на солнце, но их блеск не смог заставить Офелию отвернуться. Напротив, она еще шире раскрыла глаза, желая насладиться этим сиянием. От Торна исходила такая непреклонная решимость, что она передавалась как электрический ток.

Офелия всем телом ощущала, кем он стал для нее, кем она стала для него, и ничто в мире не казалось ей более крепким, чем то, что их связывало.

Тем не менее она остерегалась подходить к нему. Вокруг никого не было – власти очистили это место от людей, – но они оба не забывали о протокольной дистанции, которую соблюдали между собой на людях. Ведь их разделяла глубокая социальная пропасть. Офелия не выдержала экзамена в «Дружной Семье» и осталась бесправной на Вавилоне. Торн же, напротив, носил имя Лорда Генри, почтенного Светлейшего Лорда.

– Евлалия Дуаль принимает тысячи разных обличий, Другой же не имеет ни одного, – добавил он. – Нам неизвестно, какими личинами воспользуются эти двое, когда наши дороги сойдутся, но мы должны быть готовы к отпору еще до того, как разыщем их. Или до того, как они разыщут нас.

Внезапно Торн заметил настойчивый взгляд Офелии, устремленный на него. Он прокашлялся, прежде чем сказать:

– Я не могу вырвать тебя у них, но могу вырвать их у тебя.

Он повторил, почти слово в слово, то, что уже говорил ей в Секретариуме Мемориала, только теперь обращаясь на «ты». Офелию беспокоило лишь одно: она верила всему, что он говорил. Торн рискнул своим именем и своим положением, чтобы окончательно избавить ее от пристальной слежки, которая была ей так тягостна и последствия которой она рисковала испытать на себе при первом же неверном шаге. Да, она знала, что Торн способен отказаться от всех своих привилегий, если это позволит ему достичь единственной, заветной цели. Он даже смирился с мыслью, что рядом с ним Офелия рискует подвергнуться опасности, – лишь бы это был ее собственный выбор.