Виноватый тон отца не предвещал ничего хорошего. Зелёный выдохнул и ответил:

— Да, пап?

— Кла-Кро, ты прости, но сегодня мы с но… — отец чуть было не сказал «новой» — семьёй должны поехать за город… Но ты ведь надолго здесь? Твоя мама, кажется, говорила, что следующий проект только через месяц… В общем, давай, увидимся в конце недели.

Голос прервался, теперь в трубке слышались длинные гудки.

Зелёный простоял ещё с минуту, буравя взглядом гладкую брусчатку чистой улицы (всё-таки элитный район), после чего свернул в противоположную сторону, попутно вызывая такси.

Думать об отце не хотелось, поэтому Зелёный попросту уставился в затемнённое окно, за которым проносились многочисленные цилиндрические и консуообразные постройки из лёгкого камня, металла и стекла, фигуры хмурых рабочих, стариков, иногда даже детей… Машина на гравиподушках мерно покачивалась, а монотонная музыка из приёмника неразговорчивого таксиста убаюкивала.

Проснулся Зелёный уже в самом центре Города. Расплатившись с таксистом, он схватил рюкзак и отправился к дому дедушки — старому зданию «исторической» части города, квартиры в котором отличались космической ценой и постоянными перебоями энергии. В информационном обществе подобный минус перекрывал и прекрасный вид из окон, и высокие потолки, и более напоминающие произведения искусства лестничные площадки, увешанные пейзажами и уставленные монументами священных предков.

Всё чаще слышались предложения снести старое здание, а на его месте выстроить новый, современный дом. Впрочем, старики, не желающие оставлять квартиры, ещё удерживали оборону, да и глава местной корпорации господин Шол де-Мой (пренеприятнейший тип, по мнению подавляющего числа октопусов) отличался любовью к винтажу и культурным ценностям, что удивительным образом контрастировало с его криминальной деятельностью… В общем, сносить здание Шол де-Мой не собирался, вместо этого, как поговаривали в курилке Культа, выкупил весь верхний этаж и поселил в нём трёх любовниц… Зелёный таким слухам не верил, хотя господина Шол де-Мой искренне презирал: именно его телеканал выпустил «ответ» ББЦ в виде шоу выживальщиков и именно его структура МЛД начала строить козни Культу, когда выяснилось, что реалити выйдет на канале конкурентов.

Квартира деда находилась на седьмом этаже, до которого пришлось топать пешком: скоростной лифт снова застрял из-за ошибки системы, которая в свою очередь выскочила из-да перебоя энергии — обычное дело для местных обитателей. По пути Зелёному встретилось несколько стариков, живущих на пенсии от корпораций, одна бабушка даже узнала внука ныне покойного деда, некогда исполняющего обязанности главного автора Культа и руководителя съёмок предпоследнего реалити-шоу.

Тяжёлая дверь открылась — и Зелёный оказался в довольно презентабельной однокомнатной квартирке-студии. Дед умер почти полгода назад, однако его пожитки так и остались на своих местах, обрастая пылью и паутиной. Перед самой смертью дед взял обещание, что его записи будет разбирать именно он, Зелёный, к тому времени уже попавший в состав съёмочной группы реалити-шоу.

Почему? Семья не знала, однако вынужденно согласилась выполнить последнюю волю своего умирающего главы, который отличался некоторыми безобидными странностями в поведении и специфической самоотверженностью в вопросах деятельности Культа. Впрочем, в последние годы он отдалился от религиозной организации и предпочитал проводить время в уединении, работая над какими-то философскими трудами и активно изучая принципы создания астральных тел.

Стажёру было стыдно за то, что ожидание затянулось на целых полгода, но подготовка, а потом и съёмка сожрали всё это время без остатка. Между тем для изучения обширной библиотеки деда (электронные носители оказались в беспорядке разбросаны по всей квартире) требовалось не меньше недели.

Зелёный вздохнул и, побросав пожитки, принялся за работу.

Он знал, что дед (особенно в последние годы жизни) отличался мнительностью и едва ли не навязчивыми идеями, но даже не подозревал, что всё было настолько плохо… Уже через час прямо за шкафом с электронными документами (некоторые наброски художественных текстов, так и не напечатанные критические статьи, бытовые записи) он обнаружил склад записей на бумаге (!).

Зелёный чертыхнулся: за свою жизнь бумажные документы он видел лишь в музее и у некоторых особенно богатых студентов в универе, которые, впрочем, больше выпендривались, чем действительно что-то на них записывали (многие даже не знали, как правильно держать перо). А у деда таких вот бумаг оказалась целая стопка. Причём все листочки, в отличии от электронных аналогов, были аккуратно сложены и классифицированы.

Зелёный пробежался глазами по первой попавшейся записи: математические расчёты, схемы, рисунки и комментарии на полях, сделанные дрожащей рукой вскочившего ночью фанатика, больше всего в своей жизни боящегося забыть то, что показало перегруженное мыслями сознание в оборвавшемся минуту назад сне…

Зелёный знал только одну причину, по которой кто-либо в теории мог предпочесть бумажный носитель — его невозможно взломать.

Конечно, представить, что кто-то в здравом уме примется взламывать электронные носители пусть и довольно знаменитого, но давно ушедшего на покой старика, крайне сложно. Видимо, в записях содержалась информация, настолько важная для деда, что безопасность электронного носителя его не устраивала. Документы должен был изучить именно его внук Зелёный, выбравший для себя путь, некогда начатый дедом — служение Культу.

Спустя несколько часов чтения, Зелёный понял, почему дед так тщательно скрывал эти записи. Поначалу разобраться было тяжело, но помогла классификация… Постепенно непонятные схемы, математические формулы и завитки письменных букв (почерк оказался на удивление красивым) превращались в нечто осознанное и логично продолжавшее мысль предыдущей страницы. В конечном счёте Зелёный погрузился в записи с головой, не заметив, как день за окном сменился вечерним полумраком.

О чём было написано в документах?

В основном — философские рассуждения о природе Игры и истории их собственного народа, некоторые бытовые вещи, рассуждения… Объём информации оказался просто огромен, а потому некоторые особенно сложные вычисления приходилось пропускать, просматривая только выводы. Однако очень скоро Зелёный заметил некоторую идею, красной нитью проходящую через каждую запись то ли дневника, то ли научного труда.

Закончил Зелёный уже затемно.

Глаза под очками краснели лопнувшими сосудами и выражали откровенное безумие, комбинезон оказался испачкан чернилами, а щупальца на голове и шее дёргались в беспорядке… Встреться такой октопус в ночном переулке, Зелёный, не задумываясь, дал бы дёру: очень похоже на эффект от популярного ныне наркотика эйфория.

Наконец, он перевернул последний лист, исписанный до предела. Записи здесь были трудночитаемы: свой таинственный труд дед заканчивал уже в глубокой старости, когда вносил ряд изменений в текст и в особенности в концовку.

Дрожащие руки достали из болотного комбинезона телефон. На экране высветилось: «Кторвик», послышались гудки вызова. Через минуту раздался уставший голос начальника: похоже, он не ложился, разбираясь с эфиром заключительного выпуска реалити-шоу (Зелёный попросту забыл посмотреть частично и своё творение, хотя телевизор в квартире деда имелся).

— Зелёный, что такое? Видел выпуск?.. Кажется, мы сорвали джекпот! — Кторвик явно был доволен: видимо, эфир прошёл успешно, и октопус уже продумывал, куда бы потратить упавшие на счёт кредиты.

Пропустив мимо ушей комментарии о выпуске, после минутного колебания стажёр задал страшный вопрос, логично следующий из записей деда.

Тон Кторвика тут же посерьёзнел, он прокашлялся и хрипло проговорил:

— Да, Зелёный, я об этом знал. И уже давно.

— А почему не сказали?! — Зелёный, сам того не ожидая, буквально закричал. — Это же… это обесценивает буквально всё!